День памяти Гжатского игумена Никона (Воробьева)

Игумен Никон (в миру – Николай Николаевич Воробьев) родился в 1894 году в селе Микшине Бежецкого уезда Тверской губернии, в крестьянской семье. С детских лет и на протяжении всей жизни его отличали особая честность, смиренная послушливость старшим и удивительная сердечность, доброта и любовь к людям.

Подвижник получил образование в реальном училище Вышнего Волочка. Учился он блестяще, переходя из класса в класс с наградой 1-й степени. Кроме того юноша хорошо пел, играл на альте, выступал в ансамбле, умело рисовал и чертил. Поскольку семья Николая жила очень бедно, ему приходилось самостоятельно зарабатывать на питание и проживание уроками отстающим товарищам. Нужда, голод и холод сделались его неизменными спутниками; зимой он ходил в легком пальто и в «штиблетах» без стелек.

Воробьевы, как практически все крестьяне того времени, исповедовали Православие, но вера их была неглубокой, поверхностной, обрядовой. Полученная по традиции, без личного труда и искания, такая вера многими тогда легко утрачивалась, и эта участь не минула Николая. В период обучения он увлекся постижением различных наук, наивно полагая, что в них скрывается истина. Убежденность в силе научных познаний легко вытеснила в нем простую веру в Бога. Однако вскоре пришло осознание, что эмпирические науки не занимаются проблемами сути бытия, и потому будущий подвижник переключился на изучение философии. На этом поприще он достиг больших успехов; великая жажда знаний вынуждала Николая приобретать книги на последние деньги и просиживать за ними ночи напролет – с единственной целью: найти истину, обрести смысл существования.

Разуверившись в конце концов и в науке, и в философии, молодой человек поступил в Психоневрологический институт в Петрограде, надеясь там получить ответы на терзавшие его душу вопросы. Но и здесь его постигло разочарование, следствием которого стал глубокий духовный кризис. Однако милостивый Господь не попустил погибнуть рабу Своему: летом 1915 года, в состоянии полной безысходности и отчаяния, Николай вдруг вспомнил о детских годах наивной веры и задумался: «А что, если Бог действительно существует?» «Господи, если Ты есть, откройся мне! Мне одно только нужно – понять, есть Ты или Тебя нет!», – воззвал он из глубины сердца, и Господь сотворил чудо. В душе юноши произошел коренной перелом, увенчавший все его мучительные искания, – он обрел утраченную, но на сей раз уже осознанную, глубокую веру.

С этого момента Николай ощутил счастье и спокойствие и возблагодарил Бога, хотя основ духовной жизни тогда совершенно не знал. (Позднее батюшка со скорбью вспоминал, как в школе их обучали Закону Божиему: преподавали сухо, схоластично, уроки превращались для учащихся в часы принудительного отсиживания, становясь «временем для острот и кощунств». Именно поэтому, по его мнению, из стен духовных училищ выходили самые злые безбожники). Но, вопреки всем трудностям, связанным с отсутствием духовного окормления, Господь Сам руководил Своим избранником на пути спасения, премудро наставляя и вразумляя его.

Когда отцу Никону было около 21–22 лет, он снимал половину частного дома в Сосновицах (деревня в Тверской области, – примеч. ред.). Из-за тонкой перегородки со второй части дома до него доносились смех, звуки плясок, песен и игр молодежи. Но Николай окончательно потерял интерес к мирским увеселениям. «Я весь день пребывал в молитве, в молитве и посте. И вот тут-то я понял духовную жизнь, внутреннее состояние: Господь открыл действие молитвы в сердце», – вспоминал он позднее.

23-го марта 1931 года подвижник принял монашеский постриг с именем Никон, 25-го марта того же года был рукоположен в иеродиакона, а 26-го декабря 1932 года – в иеромонаха. В 1933 году отца Никона арестовали и сослали в сибирские лагеря. Спустя четыре года, чудом возвратившись из мест заключения, он устроился в Вышнем Волочке в качестве универсальной прислуги врача. Супруга доктора и ее сестра оказались убежденными атеистками; но батюшка ни словом, ни поведением ни разу не выразил даже тени неприязни к ним, и под его влиянием обе женщины уверовали в Бога, стали христианками. Позже они свидетельствовали, что были поражены мужеством подвижника, его глубочайшим смирением и душевным благородством.

С открытием церквей отец Никон приступил к священнослужению. В 1944–1948 годах он настоятельствовал в Благовещенской церкви города Козельска Калужской области, затем был переведен в Белев и Ефремов Тульской области, позже – в Смоленск и Гжатск. Как истинный монах, батюшка не стяжал никакого имущества, а все появлявшиеся у него деньги раздавал. Он был решительным противником всякой роскоши, красивости, мягкости, видя в этом почву для возрастания в людях тщеславия, праздности и самолюбия. Он всегда носил одежду из простого материала, порой не подходившую ему по размеру, выглядевшую несуразно.

Подвижник рассказывал, что именно в Гжатске он пережил состояние «начального смирения»: 

«Однажды мне пришла мысль, совершенно отчетливая и ясная: „А что такое все наши дела, все наши молитвы, наше все? Надо взывать, как мытарь: ‘Боже, милостив буди мне, грешнику!’„ Сердце вот тут-то у меня и поняло, поняло, что самое существенное – это милость Божия. Это было понято не умом, а сердцем. И вот с этих пор я стал обращать в себе эту мысль, жить этой мыслью, молиться этой мыслью…»

«Хорошо, что у нас граница закрыта. Это великая милость Божия к нашему народу. Нас бы завалили, особенно Америка, диавольской, сатанинской, сектантской литературой. <…> И очень многие, особенно в эмиграции, писали о духовных вопросах совершенно неправильные, лживые вещи. Такие книги способны только погубить человека, ввести его в явную прелесть».

«Меня нечего жалеть. Надо благодарить Бога, что я уже окончил земной путь. Никогда мне не хотелось жить, не видел я ничего интересного в этой жизни и всегда удивлялся, как это другие находят что-то в ней и цепляются за нее из последних сил. Хотя я ничего не сделал за свою жизнь доброго, но искренне всегда стремился к Богу. Поэтому надеюсь всей душой на милость Божию. Не может Господь отринуть человека, который всегда всеми силами стремился к Нему. Мне вас жалко. Что-то вас еще ожидает?.. Живые будут завидовать мертвым…»