Схиигумен Павел (в миру Павел Иустинович Драчев) родился в 1888 году в селе Казинке, находящемся недалеко от города Ельца. Путь монашеской жизни был уготован ему с детства. Еще мальчиком он однажды сильно застудил руку, она окостенела и не сгибалась. «Что тебе делать в миру, деточка? Иди в монастырь», – часто говорила ему мать, в сердце своем давно решившая посвятить своего младшего сына Богу. А когда Павел подрос, отвела его на благословение к старцу. «Как от призыва отойдешь, так и просись в монастырь», – ответил тот на вопрос о монашестве. Об этом старце, не называя его имени, отец Павел рассказывал как о прозорливце, подвижнике высокой жизни.

Как только Павел получил освобождение от воинской повинности, так немедля отправился в Тихонову пустынь, но по дороге заехал в Оптину – уж очень ему хотелось повидать тогдашнего скитоначальника отца Варсонофия – старца, о котором к тому времени он был весьма наслышан. Едва посмотрев на юношу, отец Варсонофий поведал ему нечто из его прошлого, напомнил грехи, о которых тот и думать забыл. «Куда же мне идти от такого старца?» – решил Павел и попросился остаться в Оптиной навсегда.

Он стал послушником в Иоанно-Предтеченском скиту, исполняя послушания садовника и канонарха. Позднее, после закрытия Оптиной и изгнания монахов, схиигумен Павел вспоминал любимый им скит как Рай. Он всю жизнь скучал по нему и говорил, что готов лобызать там все яблоньки. Здесь же он принял монашеский постриг с именем Петр и сан иеродиакона. Его духовным отцом стал преподобный Варсонофий, который благословил Петра четками и дал ему крест. До глубокой старости схиигумен Павел благоговейно сохранял эти оптинские святыни, а также рубашку старца и наволочку с его подушки.

После закрытия Оптиной в 1923 году, Петр, как и многие оптинские монахи, перебрался в Козельск, но прожил там недолго. Услышав, что в Москве еще действует Данилов монастырь, он поехал туда. Все святые обители тогда одна за другой ликвидировались, архиереи лишались кафедр, поэтому в Даниловом собралось множество монахов, архимандритов, архиереев. Жить, правда, было негде. Ему дали пустой заброшенный склеп на кладбище. Он обустроил его под келью и так жил лет шесть, кормясь плотницким ремеслом, пока его не арестовали. Затем последовала ссылка на Север.

От Архангельска этап гнали в Пинегу. Двести километров заключенные шли пешком. У отца Петра отказали ноги, и его сестра, инокиня Валентина, этапированная вместе с ним, почти всю дорогу тащила его на себе. Потом над больным смилостивились и посадили в повозку…

В ссылке одно время они ютились в доме многодетной семьи. Жизнь была шумной, суетной и голодной. Уходя из дома, хозяева запирали своих квартирантов («батюшку» и «матушку», как они их называли) на ключ, но оставляли им на обед то, что ели сами. Отец Петр наловчился ловить рыбу, высушивать ее, а потом варить из нее уху. Позднее, ходя каждый день с удочкой на реку, как на работу, он сумел прокормить умиравшего отца Никона (Беляева), ныне прославленного Оптинского преподобноисповедника.

О жизни в Пинежском районе схиигумен Павел вспоминать не любил. «Какой там народ нелюбовный был», – обронил он как-то. Но Пинега в его памяти осталась связана с именем старца Никона. Когда незадолго до смерти ему привезли фотокарточку преподобноисповедника, он поцеловал ее и заплакал. Он вообще без слез не мог вспоминать те последние месяцы и дни жизни батюшки, которые они провели вместе.

 

До последнего дня и часа отец Петр был рядом со старцем. Он рассказывал, как в июне 1931 года до крайности истощенный отец Никон едва слышным голосом попросил дать ему лист бумаги и карандаш – хотел что-то написать. «Какая красота в духовных книгах», – начал он, и карандаш выпал из его ослабевшей руки. Видя его тяжелое состояние, отец Петр поспешил пригласить архимандрита Никиту (Курочкина; † 1937), который не замедлил прийти к умирающему и причастить его Святых Таин и тут же после Причащения прочитал над ним канон на исход души. В 10 часов 40 минут вечера 8 июля 1931 года отец Никон отошел ко Господу, к Которому так стремился всю свою жизнь. Его духовная дочь Ирина Бобкова (схимонахиня Серафима; † 3 ноября 1990 г.) и отец Петр со страхом и трепетом наблюдали, как душа преподобного Оптинского старца покидала тело. Гроб для него был заранее заказан тоже отцом Петром.

Из архангельской ссылки отец Петр приехал в Тулу. Тульскую епархию тогда возглавлял Владыка – противник обновленческого раскола. Все желали у него рукоположиться. Он-то и посвятил отца Петра в иеромонахи.

Несколько лет батюшка служил в храме Двенадцати Апостолов. Его очень полюбили люди. Своей высокой духовностью, горячей верой, скромностью, кротким нравом и благообразной наружностью (высокий рост, красивые длинные волосы, прекрасный голос) он привлек многих прихожан. Его всюду приглашали, он был, что называется, нарасхват. Настоятель собора стал завидовать этому и  ревновать и обратился в ГПУ, в епархию, и вскоре в органы полетели доносы на «общительного иерея», и однажды за отцом Петром пришли. Но, предупрежденный прихожанами, он успел скрыться «прямо из-под носа чекистов».

С того времени (30–40-е гг.) отец Петр стал особенно осторожным. Ему приходилось жить на нелегальном положении. Три года он скрывался в одной деревушке у знакомых в погребе, выходя на воздух только по ночам. Этот вынужденный затвор батюшка всегда вспоминал как самое счастливое время в своей жизни.

В конце войны стали открываться храмы. Старинный Венев-монастырь объявили приходской церковью. Сюда-то и решил перебраться отец Петр. Но, обученный осторожности, скрыл, что он иеромонах, и устроился церковным сторожем. В храме все было разрушено, перебито: ни окон, ни дверей, один мусор кругом, который батюшка в числе других прихожан вытаскал из храма тележками. После работы «старичок» всех подкармливал у себя в сторожке – никто не уходил от него голодным.

В послевоенные годы в стране повысилась преступность: людей на улицах раздевали, грабили и убивали. Однажды ночью в сторожку, где отец Петр жил вместе со священником отцом Михаилом, ворвались бандиты с оружием и потребовали «гроши». «Возьмите все, что есть», – сказал отец Петр и отдал преступникам небольшую сумму денег, которые у него были. Раздались выстрелы, и он потерял сознание. Очнувшись, увидел отца Михаила, лежащего в крови с простреленной головой. Батюшка вызвал милицию, которая, не разобравшись, сочла его соучастником преступления и виновным в убийстве.

Целый месяц он просидел в камере с уголовниками и много пострадал от них: его избивали, отнимали у него продукты, не давали спать, издевались. Потом – срок, лагерь и те же страдания. Отец Петр молча все терпел, молился святителю Николаю Чудотворцу – на людскую справедливость надежды не было. Впоследствии настоящих убийц поймали и невиновность церковного сторожа стала очевидной – его освободили. Он вернулся в тот же храм, намереваясь и дальше скрывать свое иерейство. О том, что он иеромонах, знала только одна женщина. Она-то и убедила его принять бремя пастырства вместо убиенного собрата.

В начале 50-х отца Петра перевели в село Черкассы. Но там он прослужил только полтора года – начались хрущевские гонения, и храм закрыли. Батюшка, к тому времени уже игумен, отказался от служения в церкви и в течение десяти лет вообще не ходил в храм. Весь богослужебный круг он вычитывал дома, келейно. Склонный к затворнической жизни, он стремился к уединению и всеми способами уклонялся от общения с людьми, отрывавшего его от молитвы и внутреннего делания. Долгожданное и дорогое его сердцу одиночество было полностью посвящено Иисусовой молитве и работе в саду и огороде. Как когда-то в Иоанно-Предтеченском Оптинском скиту, он посадил вокруг дома много деревьев, выращивал овощи. Но, большой постник, сам почти ничего не ел, а все раздавал.

За время своего затворничества отец Петр выехал из села всего один раз – в начале 70-х. Вернувшись из поездки, снова стал посещать церковь и уже до самой смерти не пропустил ни одного богослужения. А ездил он в Почаев, где отцы упраздненной Лавры постригли его в великую схиму – так он стал схиигуменом Павлом.

Не укроешь светильник под спудом, да и пора, видимо, пришла выйти на служение людям. Наступил такой период в жизни схиигумена Павла, когда к нему за советом стал стекаться народ. Его почитали за святого старца, прозорливца, верили в чудодейственность его молитв.

По воспоминаниям знавших его, схиигумен Павел был высокий, худощавый, волосы белые, глаза светились радостью. У него была нежнейшая, кроткая, тихая, легкая, высокая и мужественная душа настоящего подвижника, не надломленная ни тяжелыми жизненными испытаниями, ни мерзостью лагерной жизни, ни тюремными допросами и издевательствами, ни лишениями. Он был необыкновенно прост в общении, но тонок, чуток к любому человеку. Верил в возрождение Оптиной Пустыни: «Для Бога невозможного нет. Господь двинет рычаг – и все переменится».

Скончался схиигумен Павел на 93-м году жизни, 29 марта 1981 года, Великим Постом, на Крестопоклонной неделе. Шамординские сестры, как завещал батюшка, положили ему в гроб все оставшиеся от старца Варсонофия вещи: четки, рубашку и наволочку, лишь крест старца священник класть в гроб не разрешил.

Похоронен схиигумен Павел в селе Черкассы Ефремовского района Тульской области за алтарем храма преподобного Сергия Радонежского с приделом в честь иконы Божией Матери «Казанская».