Виктор Никольский с матерью и сестрой

Преподобномученик Викентий родился в 1888 году в городе Санкт-Петербурге и в Крещении был наречен Виктором. Его дед был священником в бедном сельском приходе, но отец его, Александр Петрович Никольский, окончив духовную семинарию, вышел из духовного сословия и, поступив на юридический факультет Санкт-Петербургского университета, служил впоследствии в Министерстве финансов. Мать его была дочерью помещика Феодосия Никифоровича Северьянова, владельца имения в Новосильском уезде Тульской губернии. Александр Петрович был доволен своей жизнью, он получил уважаемое положение в обществе и добился материальной обезпеченности, так что к концу жизни мог бы вполне сказать вместе с евангельским богачом: Душа! много добра лежит у тебя на многие годы: покойся, ешь, пей, веселись (Лк. 12, 19).

Два сына Александра Петровича также материально были вполне устроены и служили в том же министерстве. И потому он был противником того, чтобы третий его сын, Виктор, уходил в монастырь, помня, может быть, о нищете и бедности в своем детстве, связанным в его воспоминаниях с общим тогда плачевным положением духовного сословия.

После большевистского переворота Александр Петрович потерял все средства и поселился в городе Кашире Московской губернии. Потерпев крах в своих ложных упованиях, он писал сыну: «Отец Викентий, как ты был прав. О, как бы я хотел изменить свою прожитую жизнь. Как бы я хотел с юности теперь принять путь твоей жизни. Я умираю и вижу свой гроб. Плачу, недостойный раб Христов...» Александр Петрович скончался в 1921 году в Кашире, а его супруга – в 1922-м.

Виктор поступил в Оптину Пустынь в Калужской губернии в 1913 году, и его послушанием, как человека грамотного и образованного, стала работа в канцелярии. После 1918 года, среди начавшегося уже угара безбожной злобы, когда всякий церковный чин сулил исповедничество, он был пострижен в монашество с именем Викентий. Настоятель монастыря предложил ему принять священный сан, но монах Викентий ответил, что за послушание он может согласиться, однако если бы спросили его пожелания, то он бы хотел остаться монахом. И это было исполнено.

После того как монастырь закрыли, духовник обители, иеросхимонах Нектарий, был выселен из нее, поручив монаха Викентия приходскому священнику в Козельске. «…Одно скажу только, – писал впоследствии этот священник о подвижнике, – что сейчас я плачу, вспоминая прошлое. Знаю, что я не всегда умел хранить этот тонкий художественный сосуд Божией благости. За два с половиной года жизни у нас он ни разу не был по своему желанию за оградой нашей церкви. Он ни разу не сел за стол за трапезу. Он ни с кем не беседовал ради интереса своего. Он никому не навязывал своего учительства. И в то же время все чувствовали в нем Божию силу».

Монахиня Амвросия (Оберучева) вспоминала о монахе Викентии, о том периоде, когда Оптина Пустынь была закрыта и братия жили на квартирах в Козельске: «Он вел жизнь весьма аскетическую, вполне монашескую, ни на кого не смотрел... смиренно нес крайнюю нищету».

Навестив ее во время тяжелой болезни, он принес ей рукопись схиархимандрита Агапита (Беловидова), составленную по благословению старца Варсонофия и заключавшую в себе краткие жития всех погребенных на скитском кладбище, где хотя бы несколькими словами были выражены главные черты подвижнической жизни того или иного инока. «Нельзя было выбрать более подходящего чтения для меня, – вспоминала она, – находящейся на пороге смерти. Как я была благодарна ему за эту рукопись! Благодарю Господа, что Он, Милосердный, вложил ему эту мысль!

Ходил отец Викентий на хутор к батюшке Нектарию... И т. к. не вполне надеялся, что его там примут, то он написал несколько кратких вопросов, оставил место для ответов, передал это батюшке Нектарию и получил собственноручные ответы. Эту записочку он приносил мне читать».

18 августа 1930 года в городе Козельске были арестованы сорок человек монахов и мирян, в том числе и отец Викентий. По-подвижнически открытый и к своим, и к чужим, направляя все движения сердца горе, он, как прозрачное стекло, не имеющее какого-либо пятна или порока, так впоследствии изложил путь своей жизни: «...Отец мой был сыном бедного сельского священника, но вышел из духовного звания, окончил после духовной семинарии университет по юридическому факультету и служил в Петербурге чиновником по ведомству Министерства финансов. После моего рождения мать моя болела, не могла выкормить меня своей грудью; выкормили меня кое-как козьим молоком, но, должно быть, от этого вышел я болезненным и слабым ребенком и в детстве часто болел. Десять лет от роду поступил в гимназию, которую и окончил со средними баллами. Потом хотел поступить на военную службу вольноопределяющимся, но меня забраковали по хроническому болезненному моему состоянию. Тогда пожил я некоторое время дома у родителей. Как хронически больной, не интересовался я ни политикой, ни обычными житейскими делами, пробудилось во мне влечение к духовной жизни, и двадцати пяти лет от роду, в начале мая 1913 года, ушел я в монастырь –общежительную Оптину Пустынь, близ города Козельска Калужской губернии, которая славилась своею строгою монашескою жизнью. Там я нашел свое призвание и, живя в Оптиной Пустыни, был всегда очень доволен, что бросил все мирское и пошел в монастырь.

Благовещенский храм г. Козельска, современное фото

Прожил я в том монастыре до его окончательной ликвидации в 1923 году. После этого в числе тридцати монахов и послушников, оставленных для обслуги Оптинского музея Наркомпроса, служил я с год на советской службе при этом музее, пока меня вместе с другими пятнадцатью служащими из монашествующих не сократили. Будучи уволен с этой службы летом 1924 года, прямо из Оптиной Пустыни поехал я в город Ромны на Украине (по хроническому болезненному моему состоянию хотелось мне пожить в более теплом климате) и там определился вторым сторожем при одной тамошней церкви. Служил при ней два года, пока она не была закрыта. По закрытии этой церкви прожил еще с год в Ромнах, рассчитывая опять найти себе там или где-нибудь поблизости подходящее мне место церковного сторожа. Но как-то был призван в это время (насколько помню, в августе 1927 г.) местными органами ОГПУ, и мне было объявлено, чтобы я немедленно выехал из Ромен в город Козельск, откуда я приехал. Я немедленно исполнил это приказание и с тех пор до самого ареста, 18 августа 1930 года, проживал в городе Козельске. Жил там очень бедно, пользуясь помощью родных и знакомых, особенно из братства монастыря, в котором прежде жил. Многие из них, по ликвидации монастыря, остались жить в городе Козельске, от которого монастырь был верстах в трех, и зарабатывали там себе пропитание кто поденной работой (чернорабочие), кто каким-нибудь своим мастерством (слесарь, сапожник, портной, столяр, плотник); от заработанного поделялись кое-кто из них и со мной.

Жили мы, монашествующие, в городе Козельске без всякой организации, но знакомство между нами сохранялось, и мы виделись друг с другом в местной приходской церкви. Сохранение знакомства между нами и помощь имевших возможность что-нибудь заработать своим трудом другим, таким, как я, инвалидам или хроническим больным, не способным к тяжелому труду и не знающим никакого мастерства, – это, верно, и послужило поводом обвинить нас в сохранении между нами монашеской организации. Поэтому, верно, и было предъявлено обвинение по 58 статье пункты 10, 11 Уголовного кодекса сразу более десяти человекам из нашего прежнего монастырского братства...»

Первоначально всех арестованных заключили в тюрьму в Сухиничах. Монахиня Амвросия вспоминала об этом времени: «Наши окна с решетками выходили на юг. Погода стояла теплая, и у нас было душно. Отверстие в двери (волчок) мы открывали всегда, когда знали, что пойдут из камер: в это время мы надеялись увидеть своих батюшек... Быстро можно было кое-что и спросить. Помню, отец Викентий, в утешение мне, бросил записочку: несколько выписок – слова подвижников XIX века.

Здесь нельзя было читать правило: много посторонних людей; можно было только по четкам читать Иисусову молитву, и потому я просила отца Викентия написать мне число молитв за разные правила. И в следующий раз он передал мне записочку с ответом. Кто-то сказал, что отец Викентий и отец Макарий по своему желанию поместились под нарами».

На допросе, отвечая следователю, монах Викентий сказал: «Виновным себя в предъявленном мне обвинении не признаю, о существовании монашеской контрреволюционной группы в городе Козельске мне ничего неизвестно, и лично я в означенной группе не состоял, агитации, направленной против советской власти, не вел, также не ведал учетом наличия состава никакой контрреволюционной группы…»

27 ноября 1930 года тройка ОГПУ приговорила монаха Викентия к пяти годам заключения в концлагерь, и он был вместе с другими арестованными переведен в тюрьму в Смоленске, откуда этапы распределялись по лагерям. 31 декабря 1930 года его отправили в Вишерские лагеря в город Соликамск Пермской области. Но прежде этап проходил через Пермь, где отец Викентий пробыл в тюрьме пять месяцев.

Состояние его здоровья было в то время крайне тяжелым: медицинская комиссия нашла у него туберкулез легких в открытой форме, отчего он испытывал большую слабость и не был способен к работе. 26 апреля 1931 года Центральная Комиссия ОГПУ по разгрузке Вишерских исправительно-трудовых лагерей от инвалидов, стариков и тяжело больных постановила освободить отца Викентия и выслать на оставшийся срок на Урал. Так священномученик сначала попал в село Кудымкар, а затем в деревню Дубровка Пермской области.

5 сентября 1935 года монаху Викентию было разрешено вернуться из ссылки в Козельск. Он поселился на квартире у одной из жительниц города, но в мае 1936 года она умерла, дом ее отошел к горсовету и монаха Викентия выселили. Он был вынужден проситься на другую квартиру, где вскоре поселился вместе с монахом Феодулом (Слепухиным), которому было тогда 75 лет.

Допрошенная впоследствии сотрудниками НКВД хозяйка дома сказала, что монах Викентий просился к ней на квартиру с молитвами и слезами, и она вынуждена была уступить его просьбам, вместе с ним пришел и монах Феодул. Невольно свидетельствуя о подвижнической жизни отца Викентия, она показала, что он все время проводил в чтении, никуда не ходил, а целыми днями сидел в погребе и выбирался оттуда только ночью и в ненастную погоду, что никогда она не видела, как и что он ест. Материально ему помогали монахини, живущие в Козельске. Иногда монах Викентий, как человек грамотный, писал кому-нибудь письма.

Но время подвига для всех, кто подражал преподобным, заканчивалось. 24 июля 1937 года отец Викентий был арестован и заключен в тюрьму районного отделения НКВД в Козельске, где тут же был допрошен.

9 августа 1937 года было составлено обвинительное заключение, в котором следователь предложил тройке НКВД рассмотреть дело монаха Викентия по 1 категории, т. е. приговорить Оптинского священномученика к расстрелу. 8 сентября 1937 года тройка НКВД приговорила монаха Викентия по 2 категории – к десяти годам заключения в исправительно-трудовом лагере. И все повторилось почти как при предыдущем аресте: сначала он был направлен в смоленскую тюрьму, а 29 сентября 1937 года – этапом в город Котлас и затем – в Локчимлаг Архангельской области, ставший его последним местом подвигов и последним земным пристанищем. Монах Викентий (Никольский) скончался 11 декабря 1937 года в Локчимлаге и был погребен в безвестной могиле.

По книге: Дамаскин (Орловский), 
игум. Жития новомучеников 
и исповедников Оптиной Пустыни.
Введенский ставропигиальный 
мужской монастырь Оптина 
Пустынь, 2008. С. 139–152.