Александр Николаевич Заозерский родился 20 июля 1879 года в городе Москве в семье священника Николая Заозерского, служившего в Петропавловской церкви Мариинской больницы.

Первоначальное образование получил в Заиконоспасском духовном училище; в 1899 году окончил Московскую духовную семинарию, в 1903 году – Московскую духовную академию со степенью кандидата богословия и был определен на должность псаломщика к Троицкой церкви на Арбате.

В 1908 году был рукоположен во священника к Девятинской церкви на Пресне, а через год переведен в Александро-Невский храм при Мещанских училищах и богадельне.

С 1910 по 1917 год состоял помощником благочинного, а с 5 июля 1917 года – благочинным.

В 1917 году принимал активное участие в церковно-общественной жизни, автор ряда хроникальных публикаций на эту тему в "Московском Церковном Голосе".

В 1913 году овдовел и священноначалие предложило ему принять сан епископа, но он отказался, мотивируя свой отказ тем, что желает быть ближе к народу.

В 1919 году власти закрыли Александро-Невский храм как домовый, и отец Александр был назначен в церковь великомученицы Параскевы Пятницы в Охотном ряду, где и прослужил до своей мученической кончины.

В 1920 году был возведен в сан протоиерея.

1 января 1921 года был вновь переизбран на должность благочинного.

Во все время своего священнического служения – с 1908-го по 1918 год – он состоял законоучителем средних учебных заведений и церковноприходских школ. С 1914‑го по 1916 год он читал лекции по догматическому богословию и вел практические занятия по проповедничеству на Московских Пастырских курсах. С 1914-го по 1918 год преподавал в Московской духовной семинарии на кафедре гомилетики. Кроме этого, он был секретарем Общества любителей духовного просвещения и товарищем председателя отдела распространения религиозно-нравственных книг.

8 апреля 1922 года был арестован. О.Александр был одним из 54 арестованных по делу об изъятии церковных ценностей, так называемому "Московскому судебному процессу 1922 года", проходившему с 26 апреля по 8 мая 1922 года в Московском революционном трибунале. Его обвинили в том, что, "получив послание патриарха Тихона, распространил его по церквам. Ознакомив прихожан с воззванием патриарха и постановлением ВЦИК, сделал доклад по вопросу об изъятии ценностей, после которого собрание высказалось в пользу изъятия ценностей". Кроме того, о.Александр и о. Христофор Надеждин, как благочинные московских храмов, обвинялись в хранении обращения "К православному населению города Москвы" и обращения во ВЦИК, которое подписали сотни православных людей.

Виновным себя не признал, на допросе заявил:

«Я был на собрании в храме Христа Спасителя. Архиепископ Никандр пригласил меня на собрание, которое должно было состояться 28 февраля. Пришедший на собрание архиепископ Никандр говорил о церковной дисциплине: он указывал, что в кругу священнослужителей стали замечаться новшества; он остановился на священнике Борисове, который сдал без разрешения церковных властей церковные ценности и сделал объявление в газете "Известия ВЦИК” и призывал других священников следовать его примеру. Такое явление, говорил архиепископ Никандр, недопустимо. После этого архиепископ Никандр ознакомил собравшихся с декретом и инструкцией ВЦИКа об изъятии церковных ценностей и прочел послание Патриарха Тихона. Через некоторое время ко мне пришел незнакомый мне гражданин и принес несколько экземпляров воззвания Патриарха. Все воззвания Патриарха я разослал по церквям по долгу своей службы, подчиняясь распоряжению высших церковных властей. Я также в первый же воскресный день прочел воззвание Патриарха Тихона в своей приходской церкви. С воззванием Патриарха Тихона я согласен и считаю его религиозным, а не контрреволюционным».

4 мая во время судебного следствия состоялся допрос привлеченных к суду благочинных. Среди других был допрошен и отец Александр. Обвинитель спросил его:

– Официальная сторона дела показывает, насколько у вас развита конспиративная сторона. Чем можно объяснить, что вы совершенно единодушно отвечаете?

– Вы не знакомы с нашими церковными правилами, – ответил отец Александр. – Мы, священники, не можем рассуждать о том, что нам предлагается главой Церкви... Нам предложили – мы, как священники, должны были передать верующим.

– Вы считаете себя распорядителем церковного имущества? – спросил обвинитель.

– Я сам не подписывался под актом принятия имущества, но я себя считаю не посторонним человеком в этом деле. Этот вопрос был затронут самой властью, она просила Патриарха высказаться в воззвании о помощи голодающим, можно ли пользоваться освященными вещами, поэтому он написал это воззвание.

– Священники почему-то по долгу христианства должны подчиняться Патриарху, даже в том случае, если Патриарх толкает вас на контрреволюционный шаг, а не делать этого вы стесняетесь.

– Мы должны стесняться, потому что Церковь для нас – самое дорогое и состоит из умных людей, а во-вторых, в этом воззвании я ничего контрреволюционного не вижу. Все, что там сказано о святотатстве, имеет отношение к людям из комиссии по изъятию ценностей, чтобы они осторожнее обращались с сосудами.

– Если священник не высказывает своих мыслей, потому что он думает, что это стеснение, то, по вашему мнению, это не есть шкурничество?

– Смотря в каком случае.

– Во всех тех случаях, когда священник расходится с Патриархом, он все-таки должен исполнять то, что ему приказано. Как вы считаете, это шкурничество или стеснение?

– Я это шкурничеством назвать не могу. И даже в том случае, когда они убеждены, что этого исполнить нельзя, я вполне уверен, что Патриарх ничего противохристианского исполнить не прикажет, и потому священники должны исполнить свой долг повиновения.

В последний день процесса обвиняемым было позволено сказать последнее слово. Протоиерей Александр сказал:

«Граждане судьи, прежде чем покинуть этот зал и уйти, может быть, в вечность, я хотел бы реабилитировать себя... Христианин должен любить ближних и Бога... Мне бы еще хотелось сказать, что мы здесь, попавшие на скамью подсудимых, далеко не составляем той сплоченной тесной организации, которую хотел бы видеть обвинитель. Поверьте, что многие из священников по недоразумению здесь. Ведь и все благочинные читали воззвание, а на скамье оказалась небольшая группа людей. Я думаю, что весь наш процесс, который совершается здесь, – громадное недоразумение... Наши мысли и мы далеки от той политической жизни, которую нам пытаются навязать. Мы не иезуиты, мы не католическое духовенство – нет, мы действительно пришли и строим только одну духовную жизнь, которая нам подведома, все другое – политика, тем более контрреволюция – нам чужды совершенно. Поэтому, если я и совершил какое-либо преступление, в том смысле, что, прочитав контрреволюционное воззвание (хотя это не доказано), возбудил этим толпу, если мы действительно что-либо совершили, то это плод нашего незнания ориентации в новой обстановке... Для меня лично смерть не страшна – я, как верующий, верую, что Господь каждому шлет умереть тогда, когда надо, но нам жизнь нужна, чтобы реабилитировать себя не здесь, а на деле; мне хотелось бы послужить своему народу, который я люблю».

В заключении Троцкого по ходатайству о возможном смягчении приговора говорится: "по обстоятельствам дела и по характеру личности данных в сторону смягчения не имеется". В обвинительном заключении сказано, что Заозерский Александр обнаружил в своей деятельности, так и на самом суде наибольшую из всех сознательность и непримиримость по отношению к Советской власти, ее мероприятиям и является идеологом контрреволюционной позиции духовенства.

18 мая 1922 года политбюро утвердило предложение Троцкого - расстрелять 5 человек из 11-ти, ранее приговоренных к расстрелу. Протоиереи Василий Соколов, Христофор Надеждин, Александр Заозерский, иеромонах Макарий (Телегин) и мирянин Сергей Тихомиров остались приговоренными к расстрелу. После утверждения приговора заключенных перевели в камеру смертников, где они пребывали до своей мученической кончины.

Расстрелян 26 мая 1922 года [1] в Москве. Священников расстреливали вместе с группой других заключенных. Чтобы нельзя было узнать в них лиц духовного звания, их остригли и обрили. Могильщики рассказывали, что тела их были привезены на Калитниковское кладбище и здесь захоронены.

В 1997 году был реабилитирован.

Канонизирован на Архиерейском Соборе Русской Православной Церкви в августе 2000 года.

По материалам православных сайтов