03.10.2017 Михаил князь Черниговский, сын Всеволода Чермного, с молодых лет отличался благочестивым настроением души; в молодости не пользовался он добрым здоровьем, напротив, был весь расслаблен; по слуху о Переяславском столпнике Никите отправился он просить молитв праведника и по вере своей получил (1186 г.) полное здоровье.
   В 1224 году видим его в совете князей, решавшем, идти ли навстречу татарам по призыву половцев, а в конце того же года он уже был с дружиною своею в Торжке, готовый помогать великому князю Юрию, за которым была в замужестве сестра его. Новгородцы, не приняв к себе сына Юрьева, охотно приняли к себе Михаила. Юрий при всем том, что помирился с новгородцами, взял из Торжка казну новгородскую; князь Михаил явился с просьбою возвратить Новгороду его собственность, и Георгий уважил ходатайство его. Новгородцы с восторгом благодарили князя своего за его услугу, возвратившую сотням состояние их. Умными и благодушными поступками своими Михаил снискал любовь новгородцев. «Вся область наша, – говорит новгородский летописец, – благословляла свой жребий, не чувствуя никакой тягости». Но в страшной Калкской битве убит был вместе с сыном брат Михаила Мстислав, княживший в Чернигове. Князь Михаил объявил, что должен возвратиться в родной город. Напрасно новгородцы просили его остаться с ними, напрасно говорили, что князь, любимый Новгородом, не может оставить Новгорода без оскорбления доброму сердцу своему. Михаил отвечал, что Чернигов и Новгород должны быть одно между собою, и он идет скрепить узы дружества и торговых сношений между ними. Михаил занялся устройством родного ему княжества. В 1227 году он готов был воевать с соседом своим, с Курским князем Олегом. К счастью, митрополит Кирилл помирил князей. В то время смут и междоусобий миролюбивый князь не мог не вовлекаться в междоусобия, и Михаил по вызову князя Киевского должен был отправиться на Волынь для войны с Галицким князем, но этот поход кончился без бед, миром. В конце 1228 года новгородцы, теснимые князем Ярославом и своими неурядицами, отправили послов просить Михаила в Новгород. Михаил тем более поспешил в Новгород, что несчастные послы Новгорода задержаны были в Смоленске по воле Ярослава. Народ принял его с восторгом. Князь, дав клятву охранять древнюю правду Ярославову, прежде всего занялся прекращением неурядицы в Новгороде. Согласно с древним новгородским законом он решил прекратить все споры и тяжбы по взысканию оброков с поселян, переведенных или перешедших от одного владельца к другому: «Как повелели древние князья, так и платить, – сказал он, – кто где живет, там плати; кто перешел на новую землю, свободен от дани, хотя бы и за пять лет». Поселяне, дотоле угнетенные и разорявшиеся богатыми землевладельцами, благословили доброго князя Михаила. Устроив и другие внутренние дела Новгорода, миролюбием склонив и Ярослава к уступкам в пользу Новгорода, Михаил оставил новгородцам юного сына Ростислава, а сам возвратился на юг. Он примирил с Черниговом и Киевом князя Ярослава, грозившего войною. В 1235 году Владимир, князь Киевский, и Даниил, князь Галицкий, привели войска к Чернигову; обложив город, они сожгли предместье и разорили окрестности. Михаил искусно вывел войска из Чернигова и наголову разбил князя Галицкого. Изяслав, союзник и родственник Михаила, подоспел на помощь, и Киев взят был для Изяслава, а Михаил взял себе Галич.
   Наступило страшное время. В 1238 году татары опустошили Рязань, Суздаль и Владимир. В 1239 году обратились они на Южную Россию. В это время Михаил владел Киевом. Послы Мангу потребовали от Киева и князя, чтобы покорились добровольно хану. Михаил и его дружина видели, что нет сил победить страшного врага; но признали за низость просить себе цепей у гордого врага. Послы хана за дерзкие отзывы были убиты. Михаил поспешил искать помощи Отчизне за ее пределами, – он обратился к Беле, королю Венгерскому. Киев был взят, и еще прежде того опустошен Чернигов, дорогой Михаилу. Князь Мстислав, двоюродный брат Михаила, истощал и мужество и военные средства спасти Чернигов. Город был сильно укреплен; защитники бились с татарами, не щадя жизни. Татары выставили стенобитные машины, – на город саженей за 100 летали каменья огромные, такие, что четыре человека едва могли поднять один камень. Мстислав уступил упорному напору многочисленного врага; множество из его войска пало в битвах; город был взят и предан огню; епископа Порфирия взяли в плен, но, истомленного летами и скорбями, отпустили из Глухова, и он умер. Князь Михаил не нашел помощи у сильного Белы, – тот остался ждать своей очереди, которая и дошла до Венгрии после Киева. Михаил ездил из страны в страну. Ограбленный немцами близ Сирада, он возвратился в Киев и жил на острове против развалин древней столицы; потом переселился в опустошенный Чернигов. Между тем сын его Ростислав умел снискать любовь Белы, и Венгерский король выдал за него дочь свою. Михаил, думая найти в родственнике верного союзника, в другой раз прибыл в Венгрию; но и опять встретил там прием слепого своекорыстия. Огорченный князь возвратился на родину.
   Чиновники хана переписывали в Черниговской области всех оставшихся жителей для сбора дани; от князей требовали они, чтобы не иначе вступали они в управление областями, как явясь наперед с покорностью к Батыю. Князь Михаил, не нашедший нигде помощи отчизне, видел, что надобно покориться хану, – такова воля Божия; но что делать, если придется встретиться с язычеством двора Батыева? Святою верою надобно дорожить более всего, думал он. Благочестивый Михаил обратился за советом к отцу духовному, епископу Иоанну. Тот говорил ему: «Многие князья отправлялись в орду и поступали по воле язычника; прельстясь славою света сего, ходили сквозь огонь и кланялись идолам. Но ты, князь, не принимай в уста твои ни пищи, ни питья их; а исповедуй веру христианскую, говори, что христианам не следует поклоняться твари, а только Господу Иисусу Христу». Князь отвечал: «Пусть молитвою твоею совершится воля Божия! Я желаю пролить кровь мою за Христа и за веру чистую». Боярин Михаила Феодор сказал то же. «Если так поступите, – сказал епископ, – вы будете новыми мучениками, на утверждение другим». Князь и воевода обещались поступить так. Духовный отец дал им Святое Причастие на путь и отпустил с молитвою: «да укрепит вас Бог, за Которого желаете страдать!»
   Прибыв в стан Батыя с внуком Борисом Васильковичем, Ростовским князем, и с боярином Феодором, князь Михаил объявил, что желает представиться Батыю. О нем доложили. Батый приказал позвать жрецов и сказал: «Выполните над русским князем Михаилом все, что следует по вашим уставам, и тогда представьте его ко мне». Жрецы потребовали, чтобы князь и боярин его прошли среди огня. Князь отвечал: «Христианин поклоняется Творцу, а не твари». Объявили Батыю о непокорности русского князя. Батый рассвирепел и послал вельможу своего Эльдегу объявить князю: «Как смеет он не исполнять волю царя? Пусть избирает одно из двух: или поклонится богам и будет спокойно владеть княжеством, или умрет он злою смертью». Князь отвечал: «Я готов поклониться царю, – ему вручил Бог судьбу земных царств; но я христианин и не могу поклониться тому, чему поклоняются жрецы!» Так пишет современник.
   Что это за действие, которого требовали от князя Михаила и от которого отказался он? По известию духовника – епископа Иоанна, – это было дело языческое. Так ли это было?
   О хане Мангу западный путешественник говорит: «Он приносил жертвы небу, солнцу, луне и горам» . Согласимся, что Батый «не принадлежал ни к какой секте и поклонялся только Единому Богу». Но Яса Чингисова была господствующим законом монголов; а в Ясе предписывалось вместе с поклонением верховному поклонение духам добрым и злым, поклонение солнцу, луне, стихиям, предкам. Как ни думал для себя Батый, в стане его господствовал монгольский закон с его жрецами. Даниил, князь Галичский, спустя три года после Михаила «видел здесь гнусные волхвовательные богослужения и установленные Чингисом бредни, – царей, князей, вельмож закон водил около куста кланяться солнцу, луне, земле, диаволу, умершим в аду отцам, дедам и матерям». Известно, что даже буддийские ламы вынуждены были сохранить между бурятами поклонение огню – их древнее заблуждение. Гордости монголов естественно было тешиться тем, что русские отдают уважение и их религии. Если же для кого, то особенно для князя Михаила Батый не мог отменить ничего из требований жрецов монгольских. Он видел в Михаиле того, кто старался отклонить от себя монгольскую власть. «Татары выискивали случай убить его», – говорит западный очевидец событий. Этот римский миссионер не совсем верно и слишком коротко описал прием князя Михаила в Орде; но и он писал: «Южной стороне поклоняются, как Богу, и заставляют то же делать других знатных людей, которые покоряются им. Недавно Михаил, один из великих герцогов русских, приехал к Батыю; ему сказали, чтобы он поклонился Цингис-Хану на юг. Михаил отказался. У них есть идолы, сделанные из войлока: они почитают солнце, светила, огонь, воду, землю, поклоняются и приносят в жертву начатки пищи и питья». Так благоверный князь Михаил и боярин Феодор поставлены были лицом к лицу пред язычеством; им оставалось одно из двух – или поступить по совести язычника, или умереть с христианскою совестью. И летописи наши не иначе называют подвиг князя Михаила, как подвигом «за святую веру», страданием за неуважение язычества.
   Обратимся же к истории высокого христианского подвига.
   Когда Эльдега услышал отказ князя исполнить то, чего от него требовали, он сказал: «Понимаешь ли, князь, что ты произносишь себе смертный приговор?» «Да, – отвечал покойно князь, – я желаю страдать за Христа моего, готов пролить кровь мою за чистую веру». Юный князь Борис Ростовский, которому Батый также объявил свою волю о Михаиле, со слезами говорил деду: «Государь-батюшка! поклонись». Бояре Борисовы говорили: «Готовы мы со всею страною своею принять на себя епитимию за тебя, князь». Михаил отвечал: «Не хочу я быть христианином только по имени, а дела творить язычника». Это значило, что святой князь не хотел быть лицемерным христианином и бесчестить христианство пред язычниками; он хотел быть лучшим христианином, на которого могли бы с торжеством смотреть христиане, на земле и на небе. Боярин Феодор думал между тем: не склонили бы князя мольбы своих к измене совести, – вызываемая ими в душе князя борьба с любовью к жизни, к милой семье, ко всему дорогому не кончилась бы победою худшего. И он сказал любимому князю: «Помнишь ли, государь, слова духовного отца нашего? Господь сказал: иже хощет душу свою спасти, погубит ю; а иже погубит душу свою Мене ради и Евангелия, спасет ю. Кая польза человеку, аще мир весь приобрящет, а душу свою погубит? (Мк. 8:35-36)
    Иже исповесть Мя пред человеки, исповем его и Аз пред Отцем Моим; а иже отвержется Мене пред человеки, отвергуся его и Аз пред Отцем Моим (Мф. 10:32-33)». Князь Борис и его бояре с своей стороны не преставали убеждать Михаила пощадить себя. «Не слушаю вас, не погублю души моей», – сказал решительно святой князь. И сняв с себя княжескую епанчу, бросил ее с словами: «Прочь, слава мира сего, не хочу ее». Увидев, что никакие убеждения не переменяют решимости князя, ханский вельможа отправился к Батыю передать ответы князя Михаила. «Множество христиан и язычников собралось тут слушать, что отвечает князь Михаил царю», – говорит описатель подвига. Так и христианский и языческий мир смотрели на подвиг святого князя Михаила. Мир христианский с радостью и торжеством видел, что христианский князь не унизил в себе имени христианина к соблазну братии; нет, он подал пример другим, каков должен быть искренний христианин. Мир языческий должен был сознаться, что христианство воспитывает людей высоких по духу, которые любят веру свою не до первой опасности для чести или жизни, а всё отдают за нее. Говорят, и это вполне вероятно, что Батый, выслушав ответ Михаила, сказал: «Это – великий человек». Без сомнения, твердость святого князя Михаила, восторжествовавшая над гордостью монгольскою, доставила святой Церкви ту услугу, что после Михаила князей русских уже не ставили лицом к лицу с язычеством при их приеме в Орде.
   Когда Эльдега удалился, блаженный Михаил и его достойный боярин начали петь псалмы и, окончив пение, приобщились Святых Таин, которые дал им духовный отец, благословивший их на страдания за Христа. «Князь Михаил! – сказали еще раз татарские чиновники, – идут от хана убить вас; покоритесь и останетесь живы». Великий князь и Феодор отвечали заодно: «Не слушаем вас, не хотим славы мира сего». И начали петь себе: «Мученицы Твои, Господи, не отвергошася Тебе, не отступиша от заповедей Твоих». Потом пели другие мученические стихи. Так укреплялись они на довершение высокого подвига.
   Явились убийцы. Соскочив с коней, татарские палачи схватили князя Михаила, растянули за руки и за ноги и начали бить то кулаками, то палками по груди, потом повернули его лицом к земле и били ногами. Это зверство длилось долго. Даже отступник от христианства, путивлянин Дементий, оскорбился тем и ножом отрезал голову святому мученику.
   Боярина Феодора стали уговаривать не следовать примеру князя и обещали ему почести. Он отвечал: «Не могу кланяться твари, хочу страдать за Христа моего, как и государь мой князь». Его стали мучить, как мучили князя, и наконец отрезали ему голову. Это было 20 сентября 1244 года.
   Святые тела мучеников брошены были на съедение псам. Не один день лежали они, но остались целы и невредимы. Господь, за Которого пострадали мученики, явил Свое знамение в подкрепление веры слабых и унижение язычеству. Над святыми телами стоял столп светлый, горели свечи и слышны были Небесные голоса. Богобоязненные христиане, видевшие это, с радостью и слезами тайно взяли святые тела и принесли в Чернигов. Так как сказание о мученическом подвиге святого князя и его воеводы написано было еще духовником их, епископом Иоанном, то нет сомнения, что память их стали чтить в Чернигове вслед за принесением мощей их в Чернигов. В 1572 году святые мощи их по воле царя Иоанна перенесены в Москву из опасения, – не подверглась бы они поруганию со стороны папистов, по переходе Чернигова под власть польскую. Ныне они почивают в Архангельском соборе.
   Святой князь Михаил за великий подвиг свой награжден и на земле благословением Небесным. Тогда как ветви других потомков равноапостольного давно угасли, ветви святого князя Михаила поныне еще зеленеют: князья Барятинкие, Горчаковы, Долгорукие, Елецкие, Звенигородские, Кольцовы-Мосальские, Оболенские, Одоевские, Щербатовы. В потомках его постоянно живо было благочестие. Не говорим здесь о знаменитой дочери его – о святой Евфросинии. Великому родителю подражал в благочестии сын его князь Роман Брянский, а еще более внук его князь Олег Романович. В рукописных святцах читаем: «девятый благоверный князь Олег Романович Брянский, во иноцех Леонтий, преставился в л. 6740 и положен бысть в Петропавловском монастыре». Здесь в означении времени – ошибка. Князь Олег Романович, внук святого князя Михаила, в 1274 году был вместе с отцом своим на войне против Литвы. «По окончании войны, – говорит современник, – из Новгородка Литовского Олег приехал во Владимир (Волынский) к сестре своей (Ольге – Елене Романовне, супруге князя Волынского Владимира). Владимир усердно звал тестя своего к себе. “Государь-батюшка! – говорил он, – приезжай побывать в своем доме и посмотреть на здоровье дочери твоей”. Но Роман отказался. “Сын мой Владимир! – отвечал он: – не могу я отлучиться от моей дружины ратной; я живу в стороне, угрожаемой войною; кто без меня управит моею дружиною? Вот пусть едет вместо меня сын мой Олег”. Они поцеловались, и каждый отправился в свое место». По этому известию видим как в князе Владимире почтительного сына, хотя по другому известию он и стриг бороду, так и в князе Романе – является князь попечительный о своих подданных, жертвующий для долга самым невинным удовольствием. По известию о начале Свенского мона стыря, князь Роман Михайлович – князь благочестивый, и душевные расположения его привлекают на него особенную милость Божию. По этому известию, князь был сильно болен и чудесно исцелился на Свенской горе пред иконою Богоматери. Он тогда же поставил на месте исцеления крест, доселе целый; потом построены им на горе храм и монастырь, а чудотворная икона украшена дорогим окладом. Храброго князя Романа Михайловича видим еще воюющим в 1285 году. Но князя Олега после 1274 года не видим более ни в какой мирской тревоге. В древних синодиках поминали: великого князя Романа старого Чернигова и княгиню Анну и сына его князя Олега Романовича, великого князя Черниговского, Леонтия, оставившего дванадесять тем людей и приимшаго ангельский образ, во иноцех Василия496 . Синодики дают видеть в блаженном князе Олеге нравственное мужество, расставшееся с заманчивою властию наследственного великого князя Черниговского, могшего еще располагать стами тысяч народа. По летописям видим, что после князя Романа наследовал отцу старший сын его князь Михаил, а затем в 1309 году Брянским князем был Василий Михайлович. Ясно, что князь Олег, видя непрочность земного счастья, не успокаивающего собою любимцев своих, предоставил брату и его сыну княжество Черниговское и Брянское, а сам решился в одежде инока служить Господу и начал строить Петропавловский монастырь. По благочестивым расположениям детей и внуков святого князя Михаила, не можем сомневаться, что и сестра блаженного князя Ольга, получив в 1289 году богатые имения на Волыни, по завещанию супруга498 , щедро помогала брату в устроении Брянской обители. Князьинок Василий скончался строгим подвижником. Мощи его почивают под спудом в каменном храме обители его, которую патриарх Никон, по благоговению к святому князю-подвижнику, возводил на степень ставропигии.