22.05.2017

 

 

О, Тимофее, предание сохрани,
уклоняяся скверных суесловий
и прекословий лжеименнаго разума:
о немже нецыи хвалящеся,
о вере погрешиша.
(1 Тим. 6, 20–21)

 

В последнее время наши свободные мыслители, вслед за новыми учеными христианского Запада, стали не только не благоговейно, но и неуважительно относиться к догматам Православной веры. Одни из них отрицают догматы как верования, принимаемые без рассуждения и не имеющие для себя научных оснований. Другие принимают их по выбору, с ограничениями, произвольными толкованиями, и пытаются применить их к современным условиям знания и жизни и в этом направлении пополнять и развивать их. Иные, наконец, смешивая их с религиозно-философскими учениями индийской и вообще языческой древности, вводят их по частям в свои исторические философские исследования и системы.

Мы не имеем намерения убеждать возвратиться к вере мыслителей, совершенно отказавшихся от нее или утративших благоговение к Божественному Откровению, и препираться с ними: это дело богословов, принимающих на себя обширные исследования в области веры. Нам желательно только предостеречь неосторожных православных христиан, которые, сами не имея достаточных познаний о догматах веры, с чужого голоса повторяют ложные о них мысли и тем вредят целости своей веры и лишают себя спасительного руководства божественной истины.

Святой Павел, не только боговдохновенный Апостол, но и ученейший человек своего времени, знакомый с классическою литературою, говорил епископу Тимофею, также мужу ученому: О, Тимофей! Храни преданное тебе, отвращайся негоднаго пустословия и прекословия лжеименнаго знания, которому предавшись, некоторые уклонились от веры (1 Тим. 6, 20).

Что заповедано Апостолом епископу Тимофею, то сказано всем нам – слугам Христовым и строителям таин Божиих (см.: 1 Кор. 4, 1) и, конечно, не для нас только самих, но и для всех христиан, вверенных нашему попечению. В исполнение этой великой заповеди я и предлагаю вам, братия, размышление о неприкосновенности священных догматов Православной веры.

Но прежде чем приступить к изъяснению предания, о котором говорит Апостол, мне желательно обратить ваше внимание на две особенные черты в его изречении. Первая – что он разумеет под именем «лжеименного знания»? Вторая – почему это знание он называет «негодным пустословием и прекословием»?

Первым названием знания «лжеименным» Апостол дает понять, что напрасно люди объявляют притязания на всезнание, которое думают иметь или надеются когда-либо достигнуть. Знание полное и совершенное принадлежит только Богу всеведущему, Виновнику всего Им созданного по Его творческой мысли, плану и цели. Люди могут иметь обо всем этом только некоторые познания, ограниченные, нетвердые, колеблющиеся и изменяющиеся. Следовательно, люди напрасно, несправедливо, или «лжеименно», называют знанием свои ограниченные познания. Это понимали и лучшие философы языческие. И сам Апостол, обладавший ведением сверхъестественным, боговдохновенным, не называл своего знания полным: ныне разумеем отчасти (см.: Там же. 13, 12), говорил он, ожидая полного просвещения в будущей жизни.

Вторая черта – это гневный тон в выражении святого Апостола, называющего покушения «лжеименного» знания на чистоту и целость священных догматов «негодным пустословием и прекословием». Такое выражение может показаться оскорбительным для слуха современных людей, гордящихся своим знанием. Но вспомните первое время апостольской проповеди. Учение Христово, сопровождаемое чудесными действиями Святаго Духа, восторженные порывы к вере во Христа истомленных в неведении истинного Бога язычников и подавленных фарисейскими заповедями и суевериями иудеев, труды Апостолов, страдания исповедников и мучеников, быстрые успехи распространения веры во всем мире, – и вы поймете гнев святого Апостола на этих пустословов, которые, не обращая внимания на проявляемую в событиях волю и силу Божию, старались вредить своими словопрениями великому и святому делу просвещения мира истинным богопознанием. <…>

О Тимофее, предание сохрани. Под именем предания здесь Апостол разумеет все учение христианское; т. к. в другом месте говорит тому же Тимофею: Держись образца здравого учения, которое ты слышал от меня, с верою и любовию во Христе Иисусе (2 Тим. 1, 13). А этот образец здравого учения и есть совокупность догматов веры, каковую мы имеем, между прочим, в Символе веры, заучиваемом нами с детства. Почему Апостол догматы веры называет преданием? Потому что они заключают в себе не какое-либо от времени до времени измышляемое человеческое учение и проповедуемое самими его изобретателями, а учение божественное, преподанное Самим Единородным Сыном Божиим до Его воплощения патриархам и пророкам, а по воплощении – Апостолам, которое потому и называется Божественным Откровением. И в этом прежде всего мы должны находить для себя побуждение к благоговейному его усвоению, точному разумению и хранению во всей целости и неизменности для предания, или передачи его грядущим поколениям до конца мира, пока в нем стоит и действует Церковь Божия. <…>

Поэтому всякому ученому христианину, испытующему Писания, согласно с указанием Самого Иисуса Христа: Испытайте писаний <...>, и та суть свидетельствующая о Мне (Ин. 5, 39), и изучающему Божественное Откровение, надобно прежде всего помнить, что он имеет дело не с философами, не с писателями разных веков, по разным отраслям знания, но с Самим Богом, глаголющим ему небесную истину через Своих избранных посланников, руководимых и просвещенных Духом Святым для нашего вечного спасения и счастия земного. Любознательному христианину позволительно искать разрешения своих недоумений, но – способами Богом же указанными в Святой Его Церкви, под руководством верных свидетелей Христовых (см.: Откр. 2, 13; 1 Тим. 6, 12), или передавателей чистой истины из всех веков и народов, т. е. пастырей Церкви, для сего и назначенных Самим Иисусом Христом (см.: Еф. 4, 11) и преемственно из рода в род поставляемых Духом Святым (см.: Деян. 20, 28). Итак, если ученый человек желает остаться христианином, то он не должен что-либо отрицать по произволу, толковать слова Священного Писания по своему взгляду и вкусу, ставить вопросы о предметах, лежащих за пределами его созерцания, т. к. и сами Апостолы склонялись со смирением перед тем, что им не было открыто и говорили: Кто познал ум Господень? Или кто был советником Ему? (Рим. 11, 34).

Что же? – Не значит ли это принимать учение Христово на слово – отречься от свободы мысли и совести в ущерб самосознанию и чувству своего человеческого достоинства? Не значит ли это жить до старости и смерти подобно дитяти, думающему умом своих родителей и говорящему их словами? Именно так по слову Самого Иисуса Христа: Истинно говорю вам, если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное <...>, кто умалится, как это дитя (поставленное Иисусом Христом посреди слушателей), тот и больше в Царстве Небесном (Мф. 18, 3–4). Но кого мы слушаем и у кого учимся – у Бога. А что мы пред Ним? Менее, чем младенцы, мы – земля и пепел (Быт. 18, 27), как выразился о себе Авраам, беседуя с Богом.

Итак, неужели в христианстве, понимаемом в таком строгом смысле, нет совсем места человеческой науке? Напротив, здесь наиболее приложимы все сокровища природных дарований, все богатства научных познаний, все требования любознательности, все труды любителей уединенных размышлений, все способы исследования, кроме одного. Какого же? Кроме смешения христианских истин с философскими там, где они соприкасаются. Где же они соприкасаются? В вопросах о Верховной Причине бытия, о происхождении мира, о судьбе человека и его назначении, о Вечной Жизни, об истинном совершенстве нашего духа и т. п. Здесь именно мыслителями, утратившими благоговение к священным догматам, они отрываются от своих оснований, кощунственно обращаются в игру хитросплетаемых умозаключений и направляются к целям человеческим и даже преступным <…>, а не к единой Богом поставленной цели спасения падшего человечества. И для ученых нашего времени, руководимых одним опытом и верящих только тому, что они видят и осязают, открыто неограниченное поле самых очевидных и поучительных опытов, но не над силами природы, не над животными, не над мертвыми, или живыми телами человеческими, даже не над здоровыми, по-видимому, людьми, приводимыми в умоисступление чрез искусственное возбуждение или усыпление нервной системы, а над духом человеческим, в его самостоятельной жизни, раскрываемой христианством, с изумительным разнообразием происходящих в нем явлений – светлых и мрачных, бурных и тихих, печальных и радостных. Духа нашего, скажем, кстати, материалистам, нельзя заморить в теле никакими усыпляющими средствами; нельзя вытравить никакими ядовитыми веществами. Он при своем самодеятельном уме и свободной воле скажется всегда и везде, – если не в истине, то в заблуждениях; если не в добродетелях, то в пороках и преступлениях; если не в мире и счастии, то в борьбе и страданиях, если не в вере и благоговении пред Создателем, то в противлении Ему, в неверии и богохульстве.

В каком же положении при этом остаются священные догматы веры? – В положении истин точных, точно выраженных, которые довлеют сами в себе, не требуют логических доказательств от наук человеческих, не нуждаются в пополнении нашими собственными мыслями и в исправлении по нашему усмотрению применительно к духу того или другого времени. Они могут быть сближаемы с нашими науками и освещать их, охраняя умы верующих от заблуждений. Они могут в науках находить себе подтверждение и оправдание, но сами остаются для нас в положении солнца, которое мы можем изучать, к которому можем применяться, ставя предметы, требующие освещения, в более удобное для этого положение; но которое само в себе не может быть ни изменяемо, ни переставляемо, ни улучшаемо нашими усилиями, так как оно безконечно превышает наши силы.

Таков единственный верный взгляд на священные догматы веры по отношению к наукам человеческим, установленный с первых веков христианства великими, богопросвещенными и ученейшими Отцами и Учителями Церкви Вселенской, свято сохраняемый ею доселе. Он же, и только он совершенно соответствует особенным свойствам догматов, отличающим их от всяких мыслей и учений человеческих.

 

Архиепископ
Амвросий (КЛЮЧАРЕВ)

Полное собрание сочинений:
В 5-ти томах. Т. 4.