Память блаженной мученицы Нины Кузнецовой

Мученица Нина с родителями

  Велика сия тайна – как выбирает человек путь жизни духовной, как находит душа дорогу к рекам воды живой, текущим в Жизнь Вечную, и, испив из их чистых источников, уже не желает возвращаться к призрачным ценностям мира сего. Только здесь, в Православной Церкви, у Креста Христова, под покровом Матери Божией душа обретает подлинный мир, истинное мерило всех вещей и явлений, когда она может обо всем судить, не осуждая…

 Мученица Нина родилась 28 декабря 1887 года в заштатном городе Лальске Вологодской губернии и была единственным ребенком в благочестивой семье урядника Алексея Кузнецова и его супруги Анны. Родители мечтали выдать дочь замуж, но Нина с детства тяготела к молитве, монастырям и духовным книгам. Храмов тогда было немало, в одном только Лальске – восемь, хотя в те годы в городе проживало не больше тысячи человек. Уразумев богоугодные помыслы дочери, отец счел неразумным настаивать на выборе пути семейной жизни и препятствовать ее устремлениям. Он отдал ей под келью амбар, где сам смастерил полки; покупал для нее духовные книги. Так у Нины собралась богатая библиотека, и не было для нее большего утешения, чем поучение в законе Господнем.

Она часто и подолгу молилась, многие молитвы знала наизусть, на память читала Псалтирь. Пребывая в постоянном общении с Богом и трудах, возрастая и укрепляясь в добродетелях, подвижница устремлялась к совершенству. Со временем, следуя евангельскому завету, она начала принимать к себе странников и людей обездоленных. Родители примирились с ее жизненным выбором, да и сами уже видели, что наступило время гонений, не сулившее христианам счастливой семейной жизни.

В 1932 году власти арестовали Алексея и Анну; бывшие в преклонных летах супруги не выдержали тягот заключения – скончались. Во время ареста родителей безбожники хотели взять вместе с ними и Нину, но ее неожиданно парализовало и потому девушку не тронули. До конца жизни потом она передвигалась с трудом и почти не владела правой рукой – когда нужно было перекреститься, всегда помогала себе левой. Также по причине болезни у Нины не отобрали дом и имущество, которыми она распорядилась как нельзя лучше – во славу Божию, для лишенных крова и нуждавшихся ближних. Дом был большой, пятистенный, с огромной кухней – там на полатях умещалось до двадцати человек, да еще пять на печи. Имелась также просторная комната, куда подвижница поселяла в основном одиноких женщин, у которых арестовали мужей и отняли средства к существованию.

После закрытия в начале революции Коряжемской обители ее насельники перебрались в Лальск, и здесь образовался новый небольшой монастырь. Под храмом, в бывшем складском помещении, иноки сложили печь, прорубили два окошка и сделали перегородку, устроив таким образом две кельи. Тут монахи и обитали, а служили в лальском соборе – и в повседневной жизни, и в церковной службе сохраняя монастырский устав и благочестие. Настоятелем ими был избран игумен Павел (Хотемов), о котором следует сказать отдельно.

Грамоте отца Павла обучил в детстве благодетель, который преподавал в городе, но каждое лето, возвращаясь домой, проходил через деревню, где жил мальчик. Учитель объяснял ему урок, давал задание на летнее время и продолжал свой путь, а осенью, вновь направляясь в город, проверял выполненное, делал замечания и ставил новые задачи. Батюшка всю жизнь хранил чувство благодарности к своему наставнику и поминал его за каждой Литургией. Но еще больше он почитал тех, кто пробудил в нем интерес к грамоте духовной, любовь ко Христу и монашеской жизни. Он был еще подростком, когда деревенские женщины, вознамерившись идти пешком на богомолье в Киев, предложили родителям Павла взять его с собой. Отрок собрался в дорогу настолько поспешно, что не прихватил даже шапки, а путешествие заняло год. Но именно тогда, у мощей преподобных в пещерах Киево­Печерского монастыря, он уразумел суть спасительного иноческого пути. «Я за тех женщин, которые меня в Киев водили, каждый день молюсь, – говорил отец Павел. – Если бы не попал я тогда в Киев, то не стал бы монахом, а не стал бы монахом, то не спасся бы».

Батюшка был подвижником. Он помнил больше шестисот имен людей, за которых возносил молитвы. Чтобы иметь возможность помянуть всех на проскомидии, приходил в храм за несколько часов до начала обедни. Постился он весьма сурово: бывало, принесет ему кто-нибудь домашнего печенья или ватрушек. Отец Павел посмотрит и скажет с улыбкой: «Уж больно хороши, даже есть жалко». И угощение так и лежит, пока не засохнет. А высохшие снеди потом забирала блаженная Нина – размачивала в воде и кушала. Так, только этими приношениями подвижница питалась в течение многих лет.

После того как и монастырь в Лальске был властями закрыт, часть братии, и среди них игумены Павел и Нифонт, нашли приют в доме девицы Нины. Она усердно подражала инокам: спала четыре часа в сутки и в два часа ночи становилась вместе с ними на молитву. Никогда не пила ни чаю, ни молока, не ела ни сахара, ни чего-либо вообще вкусного, употребляя в пищу лишь сухари с водой. И это при том, что в ее доме никогда не сходил со стола самовар – один вскипит, тут же другой ставят, гости сидят, пьют чай, обедают, беседуют… И в хате, и снаружи – оживление: полон двор лошадей, потому что у блаженной останавливались и проезжие – платить было не надо, и дом гостеприимной Нины, урядниковой дочки, в городе знали все. А там все – не по-новому, советскому, а по-простому, православному обычаю устроено – всякий здесь мог найти кров и какое-то пропитание; а у кого был излишек хлеба, муки или крупы, те, уезжая, оставляли его для других.

Гости хозяйки располагались обычно вокруг стола, но сама Нина никогда за него не садилась, а устраивалась в углу перед печью, на чурбачке. Она также не спала на постели: ляжет под умывальником, натянет калечными руками на голову одеяло, свернется калачиком. В храме подвижница была на каждой службе: обычно стояла на клиросе и делала вид, что спит. Но когда кто-нибудь запинался в служебном тексте, она, зная ход служб, подсказывала, что следует дальше. Зрение у отца Павла было плохое, и он, бывало, открывал из алтаря дверь и спрашивал: «Нинка, какое зачало Апостола и Евангелия читать?» Девица всегда уверенно отвечала – и никогда не ошибалась.

Одно время за псаломщика на клиросе был послушник Андрей Мелентьев. Многих из тех, кто пел раньше в церкви, власти объявили кулаками, отобрали имущество и выслали, а некоторые сами разъехались и попрятались. Остались в хоре только старушки-матушки, старушки-купчихи и случайные люди, которых набирал псаломщик. Часто случалось так, что во время пения Андрей забывал найти вовремя нужный Апостол, а тут уже пора выходить его читать. Тогда блаженная, сидевшая на клиросе с закрытыми глазами, как будто вдруг просыпалась и тихо подсказывала: «Открывай зачало...» Послушник сначала не доверял ей, но позже, многократно убедившись в том, что Нина не ошибается, смиренно следовал ее указаниям.

К 30-м годам из монастырских священников остался только игумен Павел, и прихожане опасались – сможет ли слабеющий старец служить ежедневно. Батюшка хотел было пригласить иеромонаха, только что вернувшегося из заключения, но староста храма испугалась, что из­за вчерашнего узника власти могут совсем закрыть церковь, и воспротивилась этому. Тогда позвали протоиерея Леонида Истомина, служившего в селе Опарино. Он был родом из Великого Устюга, до революции работал лесничим, а после, в самый разгар гонений на Церковь, выразил желание стать священником и был рукоположен. На первых порах отец Павел и блаженная Нина переживали, что мирской протоиерей может нарушить монастырский устав. Но отец Леонид сохранил в соборе полную монастырскую службу.

В начале 1937 года сотрудники НКВД арестовали протоиерея Леонида Истомина, псаломщика Андрея Мелентьева, старосту, певчих и многих прихожан лальского собора, а также последних еще остававшихся на свободе священников ближайших приходов. Все они были этапированы в Великий Устюг и заключены в тюрьму, которую безбожники устроили в здании храма Архистратига Божия Михаила. Православных поместили в небольшую камеру над алтарем; там же были собраны и другие пастыри и диаконы из Лальска. Лежа служили всенощные под большие праздники: священники, не приподнимаясь с нар, подавали тихонько возгласы. Два года пробыл отец Леонид Истомин в тюрьме и лагере вместе со своими прихожанами, а затем его в числе прочих священнослужителей отправили на лесозаготовки в Карелию. Условия содержания были такими, что заключенные вымирали массово; принял там кончину и протоиерей Леонид.

31 октября 1937 года сотрудники НКВД взяли под стражу блаженную Нину, но доказать ее вину не смогли. Полмесяца продержали подвижницу в лальской тюрьме, ни о чем не спрашивая и не предъявляя обвинений. Власти принуждали к лжесвидетельству против нее многих людей, но согласился на это только один несчастный – заместитель председателя Лальского сельсовета. Он дал показания, что арестованная является активной церковницей, которая не только противится закрытию храмов, но и неустанно хлопочет об открытии новых.

На основании этих слов в середине ноября блаженной Нине наконец­то предъявили обвинение; состоялся допрос.  Виновной себя перед советской властью мученица не признала. Но что было делать с калекой, содержание которой в тюрьме обременяло власти, а по ее известности в народе могло стать и хлопотным? – и на следующий день после допроса ее определили в тюрьму в город Котлас.

23 ноября 1937 года тройка НКВД приговорила блаженную Нину к восьми годам заключения в исправительно­трудовом лагере. Ее отправили в Архангельскую область, но пробыла подвижница там недолго – 14 мая 1938 года угодница Божия скончалась. Прославление ее в лике святых состоялось на юбилейном Архиерейском соборе Русской Православной Церкви в августе 2000 года.

Подготовила Ксения МИРОНОВА

По книге игумена Дамаскина
(ОРЛОВСКОГО) «Жития
новомучеников и исповедников
Российских ХХ века. Май».
Тверь, 2007. С. 4–12.