В 1837 году почил великий русский поэт А.С. Пушкин Николай I и Пушкин

Беседа Императора Николая I c А.С. Пушкиным
в Чудовом монастыре.
Худ. И. ТОМИЛОВ

 Император [Николай I] писал из Петербурга князю Паскевичу в Варшаву: «Здесь все тихо, и одна трагическая смерть Пушкина занимает публику и служит пищей разным глупым толкам. Он умер от ран за дерзкую и глупую картель, им же писанную, но, слава Богу, умер христианином».

Государь осведомлен был о первых стадиях столкновения Пушкина с Дантесом. «После женитьбы Дантеса, – передает П.И. Бартенев со слов князя Л. Вяземского, – Государь, встретив где­то Пушкина, взял с него слово, что, если история возобновится, он не приступит к развязке (т. е. к дуэли, – примеч. ред.), не дав ему знать наперед. Т. к. сношения Пушкина с Государем проходили через графа Бенкендорфа, то перед поединком Пушкин написал известное письмо свое на имя графа Бенкендорфа, собственно назначенное для Государя. Но письмо это Пушкин не решился послать, и оно найдено было у него в кармане сюртука, в котором он дрался». <…>

Князь П.А. Вяземский сообщал: «Арендт (лейб­хирург), оставляя Пушкина, спросил его: „Что прикажете сказать Государю?“ – „Скажите, что я умираю и прошу у него прощения“. Арендт вернулся несколько времени спустя и принес ему записку, написанную рукой Императора и гласившую приблизительно следующее: „Если Бог не велит нам уже свидеться на здешнем свете, посылаю тебе мое прощение и мой последний совет – умереть христианином. О жене и детях не безпокойся, я беру их на свои руки“».

Друг Пушкина А.И. Тургенев, сообщая о том же, писал: «Прежде получения письма Государя [поэт] сказал: „Жду царского слова, чтобы умереть спокойно“, и еще: „Жаль, что умираю: весь его был бы“ – т. е. Царев...»

Связью между умирающим Пушкиным и Государем были Арендт и Жуковский. У Государя были две заботы: чтобы Пушкин умер христианином и чтобы снята была с него забота о судьбе близких. В этом смысле составил он наскоро записку Пушкину и послал с Арендтом, сообщая Пушкину о своем прощении. Позже, через Жуковского, Государь передал Пушкину: «Скажи ему от меня, что я поздравляю с исполнением христианского долга; о жене и детях он безпокоиться не должен – они мои».

«Когда я возвратился к Пушкину с утешительным ответом Государя, – писал потом Жуковский, – он поднял руки к небу с каким­то судорожным движением. „Вот, как я утешен! – сказал он. – Скажи Государю, что я желаю ему долгого­долгого царствования, что я желаю ему счастия в его сыне, что я желаю ему счастия в его России!“»

Собственноручная записка Императора о милостях семье Пушкина гласила: «1. Заплатить долги. 2. Заложенное имение отца очистить от долга. 3. Вдове – пенсион и дочери по замужество. 4. Сыновей – в пажи и 1500 р. на воспитание каждого по вступление на службу. 5. Сочинения издать на казенный счет в пользу вдовы и детей. 6. Единовременно 10 т[ысяч]».

Смерть Пушкина искренно опечалила Государя. «С тех пор, – рассказывал впоследствии Жуковский, – как я его видел и слышал во время агонии Пушкина и после его смерти, когда он в разговоре со мною отвернулся, чтобы утереть слезы, я чувствую к нему глубокую нежность». <…>

«Рука, державшая пистолет, направленный на нашего великого поэта, принадлежала человеку, совершенно неспособному оценить того, в которого он целил. Эта рука не дрогнула от сознания величия того гения, голос которого он заставил замолкнуть. Прав наш солдат, что пуля – большая дура», – говорил Император.

Н.Д. ТАЛЬБЕРГ

Русская быль. М., 2006.