МОЛЧАНИЕ ЕСТЬ ТАЙНА БУДУЩЕГО ВЕКА. В день рождения убиенного Оптинского инока Ферапонта

Инок Ферапонт (в миру Владимир Леонидович Пушкарев) родился в селе Кандаурово Колыванского района Новосибирской области 4 / 17 сентября 1955 г.

Летом 1990 года Володя и один его товарищ отправились в Оптину Пустынь, и Оптина приняла его в свои объятия, одела благодатию иночества, а затем украсила мученическим венцом.

Характер у Володи был очень мягкий, но в вопросах веры он был тверд. Володя говорил, что вера должна быть осознанной, мы должны исповедовать то, во что верим. А кто считает, что возможно спасение и в других религиях, тот свидетельствует, что сомневается в истинности своей. Однажды, когда кто-то из ребят стал говорить о других путях спасения, Володя прервал его:
– Оставь этот бред, – сказал он. – Един Господь и едина вера (Еф. 4, 5). Никаких других путей спасения нет.
Слова эти были сказаны с твердым убеждением и крепкой верой.
– Ну, а где же тогда любовь? – возразил парень, утверждавший, что и в католичестве можно спастись, – неужели Бог так жесток, что позволит погибнуть такому множеству людей?
– Бог не жесток, но справедлив, – ответил Владимир. – Представь, что кто-то идет по улице, подняв высоко голову, а на пути его яма. Как поступить? – Конечно, окликнуть и предупредить. А кто, однако, промолчит из желания не безпокоить, тот разве по любви поступит? Нельзя утверждать еретика в ереси. Это, по слову Марка Ефесского, есть не любовь, а человеконенавистничество. Любовь Божия в том, чтобы обращать заблудших на путь истины, а не потакать им молчанием. Помнишь, как у апостола Иакова в послании написано: обративший грешника от ложного пути его спасет душу от смерти и покроет множество грехов (Иак. 5, 20).
Речь будущего инока была смиренна и осторожна, ничто не могло в ней огорчить ближнего. Умение молчать у многих вызывало к Володе глубокое уважение. Но когда дело касалось веры, то он говорил, и слова его имели духовную силу, многим помогая стать на путь спасения.

* * *

«Да, велико действие молитвы Иисусовой, – писал Владимир, – даже одно только памятование о ней уже приводит душу в трепет и благоговейное чувство».
Он брал у братии книги о молитве Иисусовой и делал себе выписки. «Самое главное в молитве, – записывал будущий инок, – это отсечение своей воли. Невозможно иметь непрелестную молитву, будучи преданным самому себе. Но прежде, чем полностью предать себя в руки старца, необходимо выяснить, насколько он православен и не прелестен ли – ведь язва учителя легко переходит на учеников».
Читая, он отмечал и то, что не всегда можно найти опытного старца, но это не значит, что не следует заниматься молитвой Иисусовой из страха прелести. Прелесть часто бывает у тех, кто боится молиться, а усердная устная молитва никому еще не повредила.
– В наше время, – говорил будущий мученик, – во всем необходимо рассуждение. Если тебя благословят взорвать храм, ты что, поспешишь выполнять это как волю Божию? Наша цель – научиться любить Бога и ближних, то есть исполнять заповеди и быть верными Православию.

В свободное от послушаний время инок Ферапонт плел четки. Они у него получались особенные, в виде тоненькой вервицы с небольшими узелками. Возьмешь его четки в руки и сразу становится ясно, что плел их человек духовный. «Молитва Иисусова – это наша нить ко спасению, и она весьма тонка, – говорил Ферапонт, – надо внимательно следить, чтобы не оборвалась».
«Ночная молитва согревает душу и потом целый день ощущаешь некую сладость», – говорил Ферапонт. Он пылал огнем ревности к Сладчайшему Иисусу и подвигал этим на молитву других.

* * *

– Как все-таки монашеская одежда преображает людей, – говорил Владимир, – чувствуешь себя совсем по-другому. Словно крылья вырастают за спиной, хотя понимаешь, что не по заслугам приемлешь милость от Господа.
Раньше Владимир модно одевался, а теперь приехал в подряснике. Павел спросил его:
– Ты не стесняешься ходить в этой черной одежде?
– А почему я должен стесняться, – ответил Владимир, – это моя монашеская одежда, это моя проповедь Православия. Увидит кто-нибудь меня в подряснике и вспомнит о Боге. Слово Божие надо нести людям.
– Какое слово Божие? – возразил Павел, – здесь же одна пьянь.
– Нет, брат, ты не прав. Каждый человек сотворен по образу Божию, и Господь желает спасения всякой душе. Быть может, черная одежда напомнит кому-нибудь и о том, что смерть не за горами и скоро за все придется дать ответ на Страшном Суде.

* * *

Встреча с ним была все равно, что встреча с Ангелом, – вспоминали братия, – он настолько был кроток в словах и поступках, что при виде его душа начинала каяться».
В его келии на стене остался висеть листок со словами преподобного Антония Великого: «Довольно нам о себе заботиться только, о своем спасении. К братнему же недостатку, видя и слыша, относись, как глухой и немой – не видя, не слыша и не говоря, не показывая себя умудренным, но к себе будь внимателен, рассудителен и прозорлив». И будущий мученик действительно жил среди братьев, как в лесу, и был слеп и глух для всего внешнего.
«Ферапонт во всем видел промысл Божий, – вспоминает брат, живший с ним после пострига в одной келии, – ко всему присматривался».
Как-то увидел Ферапонт брошюру с иконой на обложке. Он аккуратно вырезал ее и приклеил на картонку, затем покрыл лаком и поставил в святом углу, а книге сделал новую обложку.
– Кому честь – честь, – говорил ревностный инок, – а к иконам надо относиться благоговейно. Это великая святыня, ее место в святом углу, а не на обложках книг и журналов. Грех тем, кто это делает. Они, сами того не ведая, подают повод к небрежному обращению со святыней.
Когда Ферапонт высылал знакомым монастырскую газету, то на полях карандашом приписывал: «Если тебе не по душе слова о Боге, ты, пожалуйста, вышли ее назад».
Так бережно относился он ко всему святому, ведь благоговение к Богу, по слову премудрого Соломона, есть начало разумения (Прит. 1, 7).
– Лучше ошибиться и подумать о человеке хорошо, – говорил Ферапонт, – чем подозрительностью оскорбить ближнего. За такую ошибку Господь не осудит, ибо для чистых все чисто (Тит. 1, 15).
– Вот приходит помысл пороптать на кого-то, а ты не соглашайся с ним, скажи себе: «Не мое дело судить брата. Бог ему судия, а не я. Мне бы самому исправиться и спастись».
– Слушай, Ферапонт, как тебе удается не пропускать полунощницу? – спросили его однажды.
– А зачем мы сюда приехали, братья? – ответил вопросом на вопрос Ферапонт. – Хватит жить в свое удовольствие, надо потрудиться для Бога.
Как-то один брат похвалил его:
– Вот молодец, – какие красивые кресты вырезаешь!
– Да что в этом проку, – ответил Ферапонт. – Один человек тоже кресты вырезал и однажды подумал: как хорошо, что я столько пользы людям принес. Вскоре он сильно заболел, и ему привиделось, будто лежит он в могиле, а поверх него множество вырезанных им крестов. И вдруг крестики эти на его глазах превращаются в прах. И открыто ему было, что Богу не так нужны дела, как душевная чистота и смирение. А если смирения нет, то и все дела напрасны

* * *

«Как это он так много молчит, – удивлялся один его знакомый, – я как-то попытался хотя бы неделю помолчать, да ничего не вышло».
У святых Отцов Ферапонт прочитал, что начало смирения – молчание. А посему не может обрести человек смирение прежде, чем научится молчать. Да и само молчание есть язык будущего века, ибо это язык Ангелов. И подумал: действительно, много языков изучает человек, а молчанию не учится. Ферапонт замолчал.
Будущий мученик уже опытно познал пользу молчания: кто хранит его, тот приобретает свет в душе, и свет этот побуждает человека молчать, ибо как тепло выходит из комнаты чрез раскрытые двери, так и теплота мира сердечного выветривается многословием.
Наблюдая за собой, Ферапонт подметил: молчание открывает невидимые ранее страсти – любопытство, ропот, желание вникать во все и поучать.
– Поэтому очень важно, – говорил он, – научиться молчать и умом, и сердцем.
– А как это молчать умом и сердцем? – спросили его.
– Не позволять говорить в себе помыслам и греховным чувствам. Молчание – лекарство, которое лечит душу.
– Ну, а если необходимо сказать слово в свою защиту, а то ведь когда на тебя клевещут, надо же сказать правду?
– Господь хранит твою душу, пока ты хранишь свой язык. Надо знать, что в каком бы затруднительном положении ты ни оказался, победа в нем – молчание. И если всегда будешь помнить Евангельские слова: от слов своих оправдаешься и от слов своих осудишься (Мф. 12, 37), то скоро увидишь, что лучше молчать, чем говорить.  

По материалам сайта Оптина Пустынь