Память преподобноисповедника Максима (Попова)

Будущий иеромонах Максим

со своими сестрами

Преподобноисповедник иеромонах Максим (в миру – Мефодий Григорьевич Попов) родился 17 июня 1876 года в селе Большой Сурмет Бугурусланского уезда Самарской губернии, в благочестивой крестьянской мордовской семье, которая издавна славилась крепкой верой в Бога. Отец его, Григорий Степанович, был попечителем местной церкви. Все члены этого боголюбивого семейства строго соблюдали установленные Церковью посты, благоговейно чтили христианские праздники, говели и причащались, ходили в храм и молились дома. Четверо из пяти детей Поповых впоследствии избрали монашескую стезю.

В 1900 году Мефодий венчался, у него с супругой родилось шестеро детей. Свою семейную жизнь будущий страдалец за Христа строил в глубоко православном духе.

В 1915 году Григорий Степанович разделил между сыновьями семейный надел – земли и хозяйство. Каждому было отстроено по большому деревянному дому в девять окон, выделен скот и хозяйственный инвентарь. Дочерям отец возвел жилище во Владимирском Каменском монастыре. Мефодию досталось около 20 лошадей, коровы и овцы; возделывая землю, он сеял пшеницу, рожь, просо, овес.

Подвижник был человеком богобоязненным и смиренным, часто совершал паломничества к православным святыням. По обычаю тех лет такие путешествия были, как правило, обетными и сопрягались с нелегким трудом. Так, один лишь поход в Киев занял у Мефодия около полугода. А с собой богомолец брал лишь мешок сухарей и несколько пар лаптей…

Ревнуя о благочестии, Мефодий подолгу молился, читал акафисты, каноны, Псалтирь, стараясь направить всю свою жизнь на служение Господу. В его семье настольными книгами были жития святых и Закон Божий; перед иконой Богоматери «Умиление» горела неугасимая лампада. За такое благочестие Мефодий Григорьевич приобрел уважение на приходе, и люди стали обращаться к нему за советом и помощью как к духоносному старцу.

После революции семью Поповых раскулачили: забрали все имущество, опустошили амбары, свели со дворов скот, отняли землю и хутор. В это смутное и страшное время торжества зла Мефодий Григорьевич на своем приходе непоколебимо стоял за чистоту Церкви и истины Православной веры. Так, в начале 1920-х годов в Космодамиановском храме села Б. Сурмет появился неизвестный человек, назвавшийся священником, и начал совершать богослужения. Устав он знал хорошо, но, сдружившись с местным начальством, вел себя в отношении нравственном не по-христиански. И у народа зародилось сомнение по поводу наличия у этого человека священного сана. Для выяснения обстоятельств Мефодий Григорьевич направился в Самарское Епархиальное управление и узнал, что новоявленный «батюшка» в действительности сана не имеет. Тогда ключи от храма у самозванца конфисковали и больше кощунствовать ему не позволили.

Авторитет будущего преподобноисповедника среди крестьян породил недобрые намерения у проживавших в соседней деревне сектантов-мормонов. Они несколько раз приезжали к Мефодию Григорьевичу домой, чтобы убедить его пристать к их секте, предполагая, что если он, под давлением гонений на Православие, перейдет к ним, то затем в эту ересь уклонится и большинство местного населения. Подвижник всякий раз терпеливо, но твердо возражал сектантам, так что в конце концов они оставили его в покое, убедившись в неосуществимости задуманного.

В 1921 году в Поволжье начался голод, а вслед за ним – эпидемия тифа. Весной 1922 года от этой болезни скончался отец Мефодия Григорьевича, на Пасху умерла его супруга, находился при смерти и он сам. Когда хоронили жену, подвижник был без сознания, и родственники уже не надеялись на его выздоровление. Но Господь уготовал Своему избраннику особый путь – увенчивающий его благочестие крест исповедничества. Чудом, не прибегая к врачебной помощи, он восстал с одра болезни.

В 1926 году Мефодий Григорьевич был пострижен в монашество с именем Максим и рукоположен в священника ко храму Сергиевского женского монастыря в Башкирии, в десяти километрах от города Белебея. Там он прослужил три года. Монастырь располагался в живописном месте, в сосновом бору, на горе. В центре обители возвышался деревянный храм, вокруг него – одноэтажные и двухэтажные здания келий, вся территория обители была обнесена деревянной оградой.

Зимой 1927–1928 годов власти распорядились закрыть монастырь, объявив, что сюда вскоре свезут безпризорников и организуют тут колонию. Для удовлетворения церковных нужд местных крестьян остаться разрешили только священнику и десяти монахиням, дозволив им поселиться в двух сторожках при храме. Скудное продовольствие и дрова привозили добрые люди; пищу насельницы готовили на костре. Но при этом они были вполне довольны своим положением, а главным образом – возможностью молиться в Божием храме.

Весной 1928 года в монастырь прибыли колонисты; директором заведения оказался татарин. Однажды среди ночи безпризорники разбили стекло в алтарном окне, стянули с жертвенника покрывало, опрокинули священные сосуды и вытащили антиминс, который затем безследно исчез. После этого страшного святотатства, нимало не медля, на рассвете того же дня отец Максим отправился пешком в Белебей, где настоятель городского собора дал ему антиминс из бывшей тюремной церкви, и служба возобновилась. В декабре 1929 года директор колонии объявил, что богослужения прекращаются и все монашествующие и священник должны покинуть «их» территорию.

В феврале 1930 года иеромонаха Максима перевели в Ильинский храм села Рябаш Белебеевского кантона (военно-территориальная единица, – примеч. ред.) Башкирской АССР. Здесь большинство крестьян еще оставались православными. Храм был просторным и содержался в прекрасном состоянии, на клиросе пел большой хор. Пост местные жители проводили в молитве, в селе не слышно было ни звука веселых гуляний. В Первую седмицу святой Четыредесятницы, с понедельника до пятницы, отец Максим не вкушал никакой пищи, также строго он постился и на Страстной, духовно насыщаясь общением с Господом. Сначала подвижник с младшей дочерью Клавдией поселился у старой и больной вдовы, супруги прежнего священника. Но затем им пришлось ютиться у разных прихожан, поочередно принимавших пастыря в свои жилища.

Служил батюшка проникновенно; слушая его проповеди, многие плакали. В храме после Литургии совершались молебны, панихиды, пелись акафисты, так что пастырь нередко возвращался домой лишь около четырех часов дня. В пост все прихожане исповедовались, стараясь очиститься от грехов, и Исповеди шли здесь подолгу – отец Максим никого не торопил, совершая Таинства благоговейно и внимательно.

Исповедник был поистине добрым пастырем для своих прихожан, берег вверенное ему стадо от безбожия и развращения, беззаветно отдавая все свои духовные силы и таланты на служение Богу. И вот, для него пришло время взойти на крест: власти не могли упустить из виду особой активности нового «служителя культа».

Отца Максима арестовали в июне 1931 года. Поводом стал донос корреспондента златоустовской газеты «Пролетарская мысль»: увидев на рынке Белебея священника и монахиню, он заподозрил их в проведении агитации среди крестьян и сообщил об этом в соответствующие «органы». Весть о случившемся быстро дошла до села; прихожане не побоялись написать прошение в ОГПУ об освобождении своего пастыря, но батюшку не отпустили.

Условием свободы преподобноисповедника безбожники поставили публичное, прилюдное, прямо в храме Божием его отречение от веры. Отец Максим ответил, что готов на любые мучения, но от Господа не отступит. Зная, что у священника есть несовершеннолетняя дочь, сотрудники ОГПУ пытались шантажировать его, угрожая причинить ей зло, и были почти уверены в успехе. Даже объявили прихожанам, что в ближайшее время привезут «попа» для проведения службы. Народу в назначенный день собралось со всей округи великое множество, все долго ждали, но священник так и не прибыл – согласия на отречение он не дал.

9 октября 1931 года дело было закрыто. Иеромонаха Максима обвинили в том, что он «систематически противодействовал мероприятиям партии и правительства, в церкви произносил проповеди, направленные против колхозного строительства, <...> в результате агитации из колхоза получился большой отлив, из 40 хозяйств вышли 24».

25 октября тройка ОГПУ приговорила исповедника Христова к пяти годам ссылки в Северный край. В последних числах месяца из Белебея пешим ходом погнали большую группу осужденных, среди которых находился и отец Максим. Этап пробыл на ближайшей станции половину суток, и батюшкиной дочери удалось повидаться с ним и поговорить. Он рассказал о том, что было в тюрьме, как его заставляли отречься от веры, и наказал девице никогда не отступать от Истины, стараться всегда быть с Богом.

…Весной 1934 года во время половодья Северная Двина разлилась больше обычного и затопила бараки; ссыльные, спасаясь на крышах, терпели стужу и голод. Отец Максим тяжело заболел, и власти разрешили, чтобы кто-нибудь из родных приехал забрать его домой. Но в это время почти все родственники святого находились под арестом или в ссылке, ехать было некому, а у младшей дочери попросту не нашлось средств на дорогу. Тогда священника приютил верующий житель деревни Наволочек по фамилии Маслов. Преподобноисповедник почил в его доме, сподобившись мирной кончины и христианского погребения.

По представлению архиепископа Уфимского и Стерлитамакского Никона юбилейным Архиерейским Собором Русской Православной Церкви 2000 года иеромонах Максим (Попов) был прославлен в Соборе Новомучеников и исповедников Церкви Русской.

Подготовила Ксения МИРОНОВА

По книге игумена
Дамаскина (ОРЛОВСКОГО)
«Жития новомучеников
и исповедников Российских
ХХ века. Июнь». Тверь., 2008.
С. 355–364.