21.05.2016
«Не любяй не позна Бога, яко Бог любы есть» (1 Ин. 4:8).
Как далек современный мир от разумения и принятия этих слов святого апостола Иоанна Богослова. Не на сердце, которое, будучи очищаемо, в себе самом может зреть Бога, обращено внимание нынешних ученых людей, а на мельчайшие частицы вещества, из сочетаний которого возник весь мир, не исключая и человека со всей его духовной жизнью. Не саможизненное Слово считается началом и концом всякого создания (Ин. 1:3—5; Откр. 1:8, 3:14), а то же вещество, хотя даже разум человеческий, внимательно всматриваясь в сущность его, находит его составленным из движений того же разума и слова (идеалисты; ср. взгляд на качества вещей как на продукт ощущений). Не любовь к Богу, очищенная от похотей плоти, очей и гордости житейской, служащая отобразом Бога, Который «любы есть», считается средством к познанию «Сущего от начала», а плотский разум мира, казалось бы беспристрастно исследующий истину, в действительности же движимый теми же, хотя и крайне утонченными, похотями мира сего.
Впрочем, оставим в стороне тех людей, которые совершенно «вышли от нас» (1 Ин. 2:19), утратив веру в Бога, создавшего мир, пославшего Сына Своего для его спасения, и не могут иначе говорить и мыслить, как по-мирски, заметим лишь, что и доселе в разумении сущности бытия опирающиеся только на свой разум философы и ученые века сего, при всех взвешиваниях и разложениях вещества на последние составные его части, не подвинулись нимало. Обратимся от них к тем людям мира сего, которые, находясь вне Церкви или во многом с нею не соглашаясь, по видимомости приблизились к разумению слов святого апостола Иоанна о любви. Они говорят, что не в догматах Вселенских Соборов сущность христианства, а в учении о любви, что не обрядам и таинствам пришел научить людей Христос, а делам любви. Они укоряют Церковь в том, что она своими догматами и таинствами хочет лишь усыпить общественную совесть и отвлечь людей от тяжелого труда над самими собою и над исправлением недостатков в общественной жизни (Л. Толстой и его последователи). Другие, не столь далеко ушедшие в своих порицаниях Церкви, говорят, что она забыла «идеал земли» и «святой плоти», захотела сделать христианство каким-то бесплотным и во имя этого стремления остается совершенно равнодушною к ближайшим требованиям людей, живущих на земле и в земных условиях; будто мертвая церковная догма убила радость этой земной жизни, которую освятило Евангелие, дышащее одною любовью и жизнью (последователи так называемого «нового христианства» Розанов, Мережковский и др.).
Однако, следуя наставлению святого апостола, память которого мы ныне празднуем, не поспешим последовать за этими новыми учителями, которые говорят, что превзошли саму Церковь в разумении Евангелия, но будем «испытывать духов, от Бога ли они» (1 Ин. 4:1). От Бога ли та любовь, которую они проповедуют? Та ли это девственная любовь чистого сердца, проповедником которой был святой апостол Иоанн Богослов? Не есть ли это любовь прелюбодейная к миру, им осуждаемая? Ибо какою, если не прелюбодейною, назвать любовь, проповедуемую одним из последователей «нового христианства» (Розановым), если он высказывал мысли о свободе плотской любви? Как назвать любовию Божиею ту любовь, которая стремится оплотянить не в меру будто бы духовное христианское учение, как его разумеет Церковь? И как укорять Церковь за то, что будто бы она, погрузившись в бесплодное догматизирование и созерцание небесного, отрекается от служения «не словом или языком, но делом и истиною» (1 Ин. 3:18) нуждам меньшей братии Христовой? Не около ли церквей и монастырей, хотя бы и бедных, даже доселе наиболее сосредоточено и широко распространено благотворение, где не забыты слова святого Иоанна Богослова: «Кто имеет достаток в мире, но, видя брата своего в нужде, затворяет от него сердце свое, — как пребывает в том любовь Божия?» (1 Ин. 3:17), хотя эти обители молитвенных подвигов и духовного созерцания столь ныне поносятся. Не они ли исполняют важнейшие дела той любви, которую заповедал святой апостол Иоанн Богослов, сказав: «Если кто видит брата своего согрешающего грехом не к смерти, то пусть молится, и Бог даст ему жизнь» (1Ин. 5:16)? Не остаются ли тщетны для самих порицателей Церкви увещания апостола о сем важнейшем деле любви Христовой и не вспоминаются ли как бы лишь для того, чтобы, вопреки апостолу, призывать к молитве за отлученного Церковью от своего общения Л. Толстого?
Не будем же, братие, обманываться и испытаем тщательно, какого духа эти учения и от Бога ли они? Ибо «идеал земли», который ими проповедуется, не есть ли идеал Ницше, исключительно землею ограничившего смысл существования человека, Ницше, называвшего себя «антихристом»? И это учение будто бы в настоящие дни открывается новое христианство, чрез которое уничтожается существовавшее доселе средостение между добром и злом, Христом и бездной (даже делается отныне возможным «убийство по совести»), будто бы найден новый путь в «небесный Иерусалим» (ср. идеи Мережковского) как противоположно оно богооткровенному учению Слова Божия и Церкви! И не приводит ли нам опять это новое учение на память виденного тайнозрителем Иоанном «зверя, выходящего из бездны», то есть антихриста, который будет убит мечом воинствующего Слова Божия (Откр. 17:8)?
Итак, оставим подобные «новые» попытки найти путь к небу помимо исполнения «древней» и в то же время всегда «новой» заповеди о любви (1 Ин. 2:7—8): ищущие сих путей исключительно на «земле» как могут найти путь к небу? Будем помнить, что «никто не восходил на небо, как только сшедший с небес Сын Человеческий, сущий на небесах» (Ин. 3:13), и что мы только тем путем можем взойти на небо, каким взошел Он, то есть путем вознесения на крест, умерщвления в себе любви к миру с его похотями плоти, очес и гордости житейской (1 Ин. 2:15, 16). Только тогда нам сделаются доступными врата небесного Иерусалима, когда мы войдем на брачную вечерю Агнца, украшенную девственною любовью уневестившихся Христу душ Церкви Его. Только тогда мы познаем Бога «лицом к лицу», так что не будет даже нужды в храме или светильнике, ибо «Господь Бог Вседержитель — храм сего нового Иерусалима и Агнец; ...слава Господня осветит его, и светильник его будет Агнец» (Откр. 21:22—23). «Возлюбленные! мы теперь дети Божии; но еще не открылось, что будем. Знаем только, что, когда откроется, будем подобны Ему, потому что увидим Его, как Он есть» (1 Ин. 3:2). Аминь.
Проповедь священномученика Фаддея (Успенского)
<-назад в раздел
Слово в день святого апостола Иоанна Богослова
Как далек современный мир от разумения и принятия этих слов святого апостола Иоанна Богослова. Не на сердце, которое, будучи очищаемо, в себе самом может зреть Бога, обращено внимание нынешних ученых людей, а на мельчайшие частицы вещества, из сочетаний которого возник весь мир, не исключая и человека со всей его духовной жизнью. Не саможизненное Слово считается началом и концом всякого создания (Ин. 1:3—5; Откр. 1:8, 3:14), а то же вещество, хотя даже разум человеческий, внимательно всматриваясь в сущность его, находит его составленным из движений того же разума и слова (идеалисты; ср. взгляд на качества вещей как на продукт ощущений). Не любовь к Богу, очищенная от похотей плоти, очей и гордости житейской, служащая отобразом Бога, Который «любы есть», считается средством к познанию «Сущего от начала», а плотский разум мира, казалось бы беспристрастно исследующий истину, в действительности же движимый теми же, хотя и крайне утонченными, похотями мира сего.
Впрочем, оставим в стороне тех людей, которые совершенно «вышли от нас» (1 Ин. 2:19), утратив веру в Бога, создавшего мир, пославшего Сына Своего для его спасения, и не могут иначе говорить и мыслить, как по-мирски, заметим лишь, что и доселе в разумении сущности бытия опирающиеся только на свой разум философы и ученые века сего, при всех взвешиваниях и разложениях вещества на последние составные его части, не подвинулись нимало. Обратимся от них к тем людям мира сего, которые, находясь вне Церкви или во многом с нею не соглашаясь, по видимомости приблизились к разумению слов святого апостола Иоанна о любви. Они говорят, что не в догматах Вселенских Соборов сущность христианства, а в учении о любви, что не обрядам и таинствам пришел научить людей Христос, а делам любви. Они укоряют Церковь в том, что она своими догматами и таинствами хочет лишь усыпить общественную совесть и отвлечь людей от тяжелого труда над самими собою и над исправлением недостатков в общественной жизни (Л. Толстой и его последователи). Другие, не столь далеко ушедшие в своих порицаниях Церкви, говорят, что она забыла «идеал земли» и «святой плоти», захотела сделать христианство каким-то бесплотным и во имя этого стремления остается совершенно равнодушною к ближайшим требованиям людей, живущих на земле и в земных условиях; будто мертвая церковная догма убила радость этой земной жизни, которую освятило Евангелие, дышащее одною любовью и жизнью (последователи так называемого «нового христианства» Розанов, Мережковский и др.).
Однако, следуя наставлению святого апостола, память которого мы ныне празднуем, не поспешим последовать за этими новыми учителями, которые говорят, что превзошли саму Церковь в разумении Евангелия, но будем «испытывать духов, от Бога ли они» (1 Ин. 4:1). От Бога ли та любовь, которую они проповедуют? Та ли это девственная любовь чистого сердца, проповедником которой был святой апостол Иоанн Богослов? Не есть ли это любовь прелюбодейная к миру, им осуждаемая? Ибо какою, если не прелюбодейною, назвать любовь, проповедуемую одним из последователей «нового христианства» (Розановым), если он высказывал мысли о свободе плотской любви? Как назвать любовию Божиею ту любовь, которая стремится оплотянить не в меру будто бы духовное христианское учение, как его разумеет Церковь? И как укорять Церковь за то, что будто бы она, погрузившись в бесплодное догматизирование и созерцание небесного, отрекается от служения «не словом или языком, но делом и истиною» (1 Ин. 3:18) нуждам меньшей братии Христовой? Не около ли церквей и монастырей, хотя бы и бедных, даже доселе наиболее сосредоточено и широко распространено благотворение, где не забыты слова святого Иоанна Богослова: «Кто имеет достаток в мире, но, видя брата своего в нужде, затворяет от него сердце свое, — как пребывает в том любовь Божия?» (1 Ин. 3:17), хотя эти обители молитвенных подвигов и духовного созерцания столь ныне поносятся. Не они ли исполняют важнейшие дела той любви, которую заповедал святой апостол Иоанн Богослов, сказав: «Если кто видит брата своего согрешающего грехом не к смерти, то пусть молится, и Бог даст ему жизнь» (1Ин. 5:16)? Не остаются ли тщетны для самих порицателей Церкви увещания апостола о сем важнейшем деле любви Христовой и не вспоминаются ли как бы лишь для того, чтобы, вопреки апостолу, призывать к молитве за отлученного Церковью от своего общения Л. Толстого?
Не будем же, братие, обманываться и испытаем тщательно, какого духа эти учения и от Бога ли они? Ибо «идеал земли», который ими проповедуется, не есть ли идеал Ницше, исключительно землею ограничившего смысл существования человека, Ницше, называвшего себя «антихристом»? И это учение будто бы в настоящие дни открывается новое христианство, чрез которое уничтожается существовавшее доселе средостение между добром и злом, Христом и бездной (даже делается отныне возможным «убийство по совести»), будто бы найден новый путь в «небесный Иерусалим» (ср. идеи Мережковского) как противоположно оно богооткровенному учению Слова Божия и Церкви! И не приводит ли нам опять это новое учение на память виденного тайнозрителем Иоанном «зверя, выходящего из бездны», то есть антихриста, который будет убит мечом воинствующего Слова Божия (Откр. 17:8)?
Итак, оставим подобные «новые» попытки найти путь к небу помимо исполнения «древней» и в то же время всегда «новой» заповеди о любви (1 Ин. 2:7—8): ищущие сих путей исключительно на «земле» как могут найти путь к небу? Будем помнить, что «никто не восходил на небо, как только сшедший с небес Сын Человеческий, сущий на небесах» (Ин. 3:13), и что мы только тем путем можем взойти на небо, каким взошел Он, то есть путем вознесения на крест, умерщвления в себе любви к миру с его похотями плоти, очес и гордости житейской (1 Ин. 2:15, 16). Только тогда нам сделаются доступными врата небесного Иерусалима, когда мы войдем на брачную вечерю Агнца, украшенную девственною любовью уневестившихся Христу душ Церкви Его. Только тогда мы познаем Бога «лицом к лицу», так что не будет даже нужды в храме или светильнике, ибо «Господь Бог Вседержитель — храм сего нового Иерусалима и Агнец; ...слава Господня осветит его, и светильник его будет Агнец» (Откр. 21:22—23). «Возлюбленные! мы теперь дети Божии; но еще не открылось, что будем. Знаем только, что, когда откроется, будем подобны Ему, потому что увидим Его, как Он есть» (1 Ин. 3:2). Аминь.
Проповедь священномученика Фаддея (Успенского)