Память Пензенского епископа Амвросия (Орнатского)

 Сын диакона Чудского погоста Череповецкого уезда Новгородской губернии, он родился в 1778 году, окончил курс в Санкт-Петербурге, в Александро-Невской семинарии, служил в Новгороде инспектором и ректором духовной семинарии. Там он сблизился с епископом Старорусским Евгением (Болховитиновым), впоследствии ставшим митрополитом Киевским, знаменитым ученым и историком Русской Церкви. Послужив затем в Москве настоятелем Новоспасского монастыря, подвижник был рукоположен в архиереи и назначен викарием Новгородским, а в 1819 году – епископом Пензенским. Именно с этих пор, со времени определения его на самостоятельную кафедру, с особенною силою выступает крайняя своеобразность всего существа Преосвященного Амвросия.

Епархия, врученная ему в управление, была обширных размеров, охватывала всю теперешнюю Саратовскую и части Самарской и Симбирской епархий и требовала многих забот, чтобы стать сколько-нибудь благоустроенною. Бедность была поразительная, архиерейский дом – в развалинах, собор – не достроен, ризница – убога до последней степени! Нищета и неустройство духовенства полные!

Все свои силы молодой епископ отдал епархии. Его ученая деятельность прекращается. Строгость, суровость к себе и другим – вот качества, прежде всего явленные в Преосвященном Амвросии. Сам он был образцом воздержания. В Пензе не ел ничего, кроме хлеба, редьки и огурцов, и пил только воду; Великим же Постом он питался одною или двумя просфорами на целую неделю! Нестяжательность его не знала границ. Раздав все свои деньги, он отдавал затем и самые нужные вещи, даже полотенца. Безусловно точный в соблюдении церковного Устава, того же требовал он и от других и в этом не знал никаких уступок. Настойчивость его и железная сила воли были непреклонны.

Его характер выражался и в наружности: высокий, худощавый, с большими темными глазами, светившимися умом и энергиею, с голосом громким, звучным, под влиянием сильного волнения возвышавшимся до громового – так, что собеседники даже невольно вздрагивали. Но большею частью епископ был угрюм и молчалив, говорил редко. Он не хотел ничем поступиться от того убеждения, что остается монахом. Глубокая пропасть лежала между ним и высшим обществом Пензы; отношения сразу установились натянутые и все более и более обострялись.

В высшей степени епископ был требователен к тому, чтобы в храме прихожане стояли как следует. Не терпел он ни разговоров в церкви, ни перемещений с места на место. Такие люди сейчас же подвергались строгому выговору. Так, однажды некая женщина, одна из выдающихся по своему положению в городе, завела в храме разговор. Амвросий начал ей резко выговаривать, а когда она хотела от стыда уйти, он закричал ей вслед: «Куда бежишь? От гнева Божия не уйдешь!».

При непреклонной правдивости и прямоте Владыки его отношения с губернатором стали в крайней мере напряженными, тем более что тот позволял себе притеснения по отношению к духовному ведомству, а Преосвященный Амвросий горячо отстаивал интересы Церкви и духовенства. Так как губернатор был человек далеко не безупречный, то подвижник в своих проповедях, не стесняясь даже его присутствия, обличал его действия столь явно, что городской глава перестал ездить в собор. Не будучи в состоянии противостоять пламенному епископу открыто, он начал подпольную борьбу путем доносов и разных подвохов. Но прямодушный архиерей не последовал этому низкому примеру и действовал так, что в городе, несмотря на суровость Амвросия, ему в этой борьбе сочувствовали.

На духовенство Преосвященный Амвросий излил всю свою суровость, желая крутыми мерами поднять его на должную высоту, получив за это прозвание Грозного. Он крепко держал в руках управление всей епархией, у него не было ни советников, ни приближенных. Облеченный архиерейской властью, он рассылал одно за другим точные предписания и карал неминуемо тех, кто их нарушал. Особенно он требовал от священников поучать народ, приказывая тем из них, кто не умел этого делать сам, читать чужие проповеди. Усердно объезжая епархию, Амвросий всматривался во все: ничто не ускользало от его проницательного взора. Замеченных в какой-либо провинности он отсылал надолго (на несколько месяцев и более) в архиерейский дом в Пензу, который стал чем-то вроде исправительного приюта для духовенства. Самой же неприятной частью наказания считались выговоры от епископа, действительно тяжелые при его остроумии, резких выражениях и суровом, приводившем в трепет голосе. Впрочем, у всех было то утешение, что они страдали за действительную вину, а не по наушническим наветам. И, как ни был строг Амвросий, он никого в свою жизнь не сделал несчастным; всех виновных по исправлении назначал на места. При его справедливости, заглаживавшей всю тяготу суровости, время его управления не оставило в среде духовенства недоброй памяти. Последствия же таких методов и действий были значительны. Явились хорошие проповедники и священники, столь же преданные долгу, как и он сам.

Деятельность Преосвященного Амвросия как священнослужителя была выдающаяся. Он достроил и украсил Кафедральный собор, завел хорошую ризницу. Безконечно нетребовательный в домашнем быту, он обставлял пышно свои частые служения. Множество духовенства, богатство облачений, яркое освещение собора, стройность обрядов – все это усиливало впечатление, производимое личностью самого архиерея. Особенными и замечательными были его всенощные. Тысячи свечей горели в паникадилах, и среди темноты ночи издалека светились окна храма. Величавый и сосредоточенный епископ, с ликом, как бы сошедшим со старинной иконы, был окружен сонмом духовенства, предстоявшим со страхом и благоговением. Он имел вид скорее ветхозаветного первосвященника, чем теперешнего епископа. Когда он выходил кадить, его сопровождала целая толпа диаконов. Одни шли попарно впереди с большими зажженными свечами, другие поддерживали его под руки, третьи замыкали шествие. Он сам шел твердою поступью, медленно кадя иконам и народу. В церкви было так тихо, точно все замерло: раздавались лишь пение, шаги архиерея и звон колокольчиков на его облачении. Служение его было очень продолжительно и удлинялось еще более поучительными проповедями. Иногда он служил в почти пустой церкви. Проповеди его, говоренные всегда изустно, по суровости напоминали грозные речи пророков. Он безпощадно громил грехи и недостатки общества.

В 1824 году в Пензе провел четыре дня Император Александр I. К его прибытию город наполнился приезжими лицами, которых губернатор намеренно восстановлял против архиерея, надеясь, что слухи о строптивости его дойдут до Государя. В день приезда Александра I городские власти для высочайшей встречи собрались на одном крыльце собора, а Амвросий направился к отдельным боковым дверям, которые находил более величественными. На просьбы властей перейти к месту общего собрания он отвечал, что распоряжения в соборе принадлежат ему как архиерею, – и остался у боковых дверей один, без властей, встретив Государя краткой и сильной речью. Ведя его по собору, он останавливался у икон и коротко назначал, сколько Император должен положить поклонов. Возможно, он надеялся этим навлечь на себя неудовольствие Самодержца, чтобы быть уволенным от управления епархией, которое его очень тяготило. Но, несмотря ни на что, Амвросий произвел на Государя впечатление человека хотя сурового, но справедливого. Впоследствии Александр I бывал у него еще не один раз и подолгу с ним беседовал. Между прочим, Амвросий советовал Государю отказаться от бала, предложенного дворянством, поскольку не одобрял этих увеселений. Монарх говорил ему об его строгости к духовенству и заметил, что во время проезда через Пензенскую губернию ему было подано на Амвросия множество жалоб. «Государь, – ответил ему епископ, – на тебя подали бы еще больше жалоб, если бы было кому жаловаться». Потом, указав на свою панагию с изображением распятого Христа, он промолвил: «Он ли не был свят, а и Его обвинили и распяли».

После шестилетнего пребывания в Пензе, Амвросий подал прошение в Святейший Синод об увольнении на покой, выставляя на вид желание свое подготовить новое дополненное издание «Истории российской иерархии». На самом же деле он мечтал лишь о строгом монашеском уединении, так как, отправляясь из Пензы, отослал в Святейший Синод все документы, взятые оттуда для дополнения своего труда, включая исправленный печатный экземпляр «Истории...». Добившись увольнения, он избрал для жительства Кирилло-Белозерский монастырь, где получил первое образование. Бедным странником покинул он Пензу. Раздав все свое скромное имущество и все принадлежности архиерейского сана, епископ оставил себе лишь немного книг и бумаг. На прощанье он сказал: «Теперь здесь моего ничего нет!» – и уехал в простой монашеской одежде и шапке, в нагольном тулупе и на простых дровнях.

В Кирилло-Белозерском монастыре подвижник весь отдался безмолвию, уединению и молитве. Для жилья ему было приготовлено большое помещение, но он выбрал себе одну, к тому же самую отдаленную комнату. В нее не мог входить никто, в том числе и келейник. Почти никого он не принимал, даже монастырских властей и родных, которым велел сказать, что Амвросий мертв. Келью свою он покидал только ради посещения храма, да и то редко. Иногда по ночам выходил он на церковный двор, молился на паперти, воздев руки к небу, или в келье преподобного Кирилла – молился до самой утрени. Когда приехали к нему родители, он позволил им пожить в зале его покоев, сам ставил для них самовар, но они почти не видали Амвросия и не входили в его келью. Письменно затворник уже ни с кем не сообщался. Подавали ему простую монастырскую пищу, но он не брал ее целыми днями, изредка пил вместо чая ромашку. Через келейника он раздавал всю свою пенсию (2000 руб. в год), употребляя ее на монастырь и на бедных. Он содержал двух сирот в училище и внес большой денежный вклад за содержание родителей в пустыни Новгородской губернии, когда те пожелали постричься. При всем том келейник у него был неисправного поведения: заперев епископа в архиерейских покоях, он исчезал иногда на несколько дней, оставляя его без пищи и в нетопленых комнатах. Тогда подвижник делал все сам: топил печи, мыл полы и никому ни разу не обмолвился об этом.

Коротка была подвижническая жизнь Преосвященного Амвросия. От его прежней красоты постоянное понуждение себя, суровый, безпощадный быт не оставили и следа. Он походил на мертвеца, но не жаловался и не лечился. Полгода продолжалась его предсмертная болезнь. Через два года по удалении от служения он отошел к вечному успокоению. В праздник Рождества Христова 1827 года с глубоким чувством он исповедался, приобщился Святых Тайн и на другой день рано утром был найден почившим последним сном. Он лежал на постели с лицом, обращенным к иконам, с правой рукой, сложенной для крестного знамения. По его кончине в малой келье, куда при его жизни никто не входил, обнаружили стул, связанный веревками, заменявший ему постель, и костыль, служивший опорой во время постоянного бдения.

Так прошло это сокровенное 49-летнее существование. Мало сохранилось известий о внешних его событиях. Глубокая тайна покрыла внутреннюю жизнь. Но каким-то обаятельным, сосредоточенным в себе светом, какой-то могучей, непреклонной правдой влечет к себе память этого крепкого борца церковной истины. И для тех, кто задумывался над вопросом, какие сокровища скрыты в жизни с Богом, за недоступной миру и над этим миром стоящей личностью епископа Амвросия чувствуются эти столь безценные богатства сильной Богом души.

Подготовила Ксения МИРОНОВА

По книге Е.Н. ПОСЕЛЯНИНА
«Русские подвижники XIX века».
СПб., 1910.