Об опыте противостояния модернизму одного из светочей Русской Православной Церкви XX века, дивного подвижника благочестия архиепископа Феофана Полтавского.

ДУХОВНОЕ СТАНОВЛЕНИЕ

Архиепископ Феофан (Быстров) родился 31 декабря 1873 года в селе Подмошье Новгородской губернии, в семье священника Димитрия и его супруги Марии и в Крещении был назван в честь святителя Василия Великого. Видя родителей постоянно молящимися, мальчик начал подражать их примеру: еще не зная церковных молитв, он вставал на колени перед иконами и в простоте детского сердца произносил: «Господи, Ты – такой большой, а я – такой маленький!» Позднее, вспоминая об этом в беседах с учениками, Владыка так пояснял значение своего младенческого обращения к Богу: «Господь подает каждому молящемуся соответствующую степень молитвы (см.: 1 Цар. 2, 9). <...> А вдуматься-то во внутренний смысл тех детских, безпомощных cлов – как хороши они: „Господи, сжалься надо мною и помоги мне, безконечно слабому, безпомощному и бедствующему Твоему созданию!.. Сжалься надо мною, Господи!“».
Благоговение и смирение ребенка были угодны Спасителю, и Он избрал его для архипастырского служения. В три или четыре года Васе приснился необычный сон: он увидел себя уже взрослым, в золотой шапке и облачении, стоящим в алтаре, и своего родителя, совершающего ему каждение. Сон этот оказался пророческим: впоследствии отец подвижника действительно служил при хиротонии сына и кадил ему как архиерею.
В отроческие годы Василий был определен в духовное училище при Александро-Невской лавре на казенный счет, по окончании которого получил образование в Санкт-Петербургских духовных семинарии и академии. Господь одарил юношу незаурядными умственными способностями.
«В Духовной семинарии учиться было очень легко, – рассказывал архипастырь. – Мне было достаточно прочесть одну страницу, и я мог пересказать ее почти слово в слово. А в классах я был по росту самым маленьким и по летам самым молодым. Преподаватели обратили внимание на мои способности и переводили меня через класс. В семинарии это было со мною трижды. В первую треть я в одном классе, а во вторую, после Рождества, меня уже переводят в следующий класс. Словесные науки не представляли для меня никаких затруднений. При такой памяти никакой предмет не был для меня трудным. По одной только математике преподаватель предварительно давал мне учебник следующего класса, и я его прочитывал. После этого он меня проверял. Задавал несколько вопросов и задач и, убедившись в том, что я все понимаю, переводил меня в следующий класс. Так и получилось, что я окончил духовную семинарию на три года ранее, чем те, с кем я поступил в первый класс...»
Окружающие хвалили Василия, тем самым подавая повод для развития в его душе страсти тщеславия, которая, по учению Святых Отцов, обезценивает все добродетели в очах Божиих. Но Ангел Хранитель предостерег подвижника, внушив ему, что все его способности – это Божии дары, и для их сохранения и развития необходимо смиренномудрие.
В качестве примера живой веры интересен и поучителен рассказ Владыки о том, как он сдавал экзамены при поступлении в Духовную академию: «Мне было тогда всего лишь неполных 17 лет. Я был гораздо моложе всех абитуриентов и выглядел совсем мальчиком. Предстоящие вступительные испытания меня не пугали, потому что всю программу семинарского курса я знал хорошо. Но предстоял единственный письменный экзамен по философии у известного профессора М.И. Каринского. Этого экзамена я боялся тем более, что он был вне программы семинарии. И я усердно молился святому мученику Иустину Философу и святым великим вселенским учителям и святителям – Василию Великому, Григорию Богослову и Иоанну Златоустому. Умолял я их просветить мой ум, подать мне верную и легкую их мысль. И вот настал день испытания. На письменный экзамен полагалось четыре часа. Мы сели. Профессор Каринский вошел, поздоровался с нами и, повернувшись к черной доске, написал тему нашего сочинения: „Значение личного опыта для выработки мировоззрения“. Как я обрадовался, как благодарил Господа за эту тему сочинения! Мне она была очень понятна и так близка. По молитвам святых Господь мне подал мысль действительно легкую, и я закончил работу над темой удивительно быстро, за полчаса. А написал-то я всего лишь одну страницу... Я поднялся и спросил разрешения подать работу. Видимо, профессор был удивлен. Он посмотрел на свои часы с некоторым недоумением. Он, несомненно, видел, что я самый молодой и, вероятно, подумал, что я просто не понял темы. Я заметил его колебание, когда подавал ему лист. Он попросил меня немного подождать и начал читать работу. Во время чтения он несколько раз внимательно посмотрел на меня, а кончив читать, поблагодарил меня. Молитва моя ко святым философам была услышана. Это они водили моею рукою, они как бы диктовали мысли и слова, а я только записывал... Слава Тебе, Господи, слава Тебе, Ты – Податель смысла и всяческих благ! Самый трудный экзамен прошел так быстро и так удивительно легко… Оказалось, что я первым прошел по всем экзаменам в Санкт-Петербургскую Духовную академию: „не я, – как говорит Апостол, – а благодать Божия“ (1 Кор. 15, 10)».
Четыре года обучения в Академии пролетели быстро. Василий Димитриевич был первым по успеваемости. Наиболее благотворное влияние на него в научном отношении оказали профессора В.В. Болотов, А.П. Лопухин и Н.Н. Глубоковский, а в духовном плане – Кронштадтский чудотворец протоиерей Иоанн Сергиев. Впоследствии владыка Феофан обращался за советами и к иеросхимонаху Варнаве Гефсиманскому, ныне прославленному в лике преподобных. А из современных ему архипастырей он более всех ценил Саратовского епископа Гермогена (Долганева) – священномученика, в период богоборчества пострадавшего за веру Христову.

НАЧАЛО ПАСТЫРСКОГО СЛУЖЕНИЯ

В 1895 году подвижник окончил Академию и по решению академического совета был оставлен при учреждении для научной деятельности в качестве профессорского стипендиата. В 1896 году Василия Димитриевича назначили доцентом Академии по кафедре библейской истории. Тогда же он принял монашеский постриг с наречением имени в честь преподобного Феофана Исповедника и в благоговейную память о епископе Феофане Вышенском – святителе-затворнике. Вскоре состоялось его рукоположение в священный сан. А через пять лет отца Феофана возвели в архимандрита и определили исполняющим обязанности инспектора Академии.
В то время вокруг пастыря уже сформировалась группа из его духовных чад – ревнителей благочестия, которых стали называть «феофанцами». О силе благотворного влияния подвижника на студентов свидетельствует следующий случай, рассказанный Н. Косолаповым (сщмч. Германом Вольским) в письме к епископу Гермогену (Долганеву): «Чем больше я присматриваюсь к отцу Феофану, тем более убеждаюсь, что он совершенно необыкновенный человек. Года два тому назад кончал курс у нас иеромонах Макарий, теперь преподаватель Холмской семинарии. До монашества он был человек ни во что не веровавший, разгульный и, одним словом, ведущий нехорошую жизнь. Вследствие неизвестных мне причин он подал прошение об увольнении его из Академии, но преосвященный Сергий прошение это не принял и отослал отца Макария, тогда еще Розанова, к отцу Феофану для вразумления. Розанов стал говорить инспектору, что он ни во что не верит и все отвергает. Указывая на икону с горящей лампадой, Розанов сказал отцу Феофану, что уверует в Бога, если лампада потухнет. Лампада вдруг погасла. Через некоторое время было пострижение Розанова. Он жил у отца Феофана, а теперь от прежнего Розанова ничего не осталось, сделался другой отец Феофан – отец Макарий».
Магистерская диссертация будущего Владыки «Тетраграмма, или ветхозаветное Божественное Имя Иегова (Яхве)» по кафедре Библейской истории Ветхого Завета, увидевшая свет в 1905 году, получила высокую оценку не только в России, но и за границей. Название работы стало нарицательным и упоминалось в кругу специалистов как «знаменитая тетраграмма». Когда же книга появилась в продаже, отец Феофан, усердно подвизаясь против тщеславия, по благословению одного старца объехал столичные книжные лавки и склады и, скупив все экземпляры, сжег их. Впрочем, работа все равно нашла своего читателя, повлияв на библеистику того времени. После выхода «Тетраграммы» подвижник был утвержден в должности инспектора и удостоен звания экстраординарного профессора Академии.
В то же время состоялась его первая встреча с Императором Николаем II; отец Феофан стал духовником святой Царской Семьи. Сохранились некоторые свидетельства о характере его окормления высочайших особ. В частности, он старался насыщать их души святоотеческой мудростью, рекомендуя для прочтения книги угодников Божиих.

АРХИЕРЕЙСТВО  В РОССИИ И ИЗГНАНИИ

В 1909 году отец Феофан был поставлен ректором Академии и возведен в сан епископа Ямбургского, викария Санкт-Петербургской епархии.
На протяжении всех 20 лет пребывания в Петербурге подвижник любил уединяться на Валааме. Однажды там с ним произошел следующий назидательный случай. Когда он прогуливался в одиночестве по лесу, мимо проходил старец иеросхимонах Алексий (Блинов), окруженный толпой богомольцев, в основном женского пола. У отца Феофана проскользнула мысль, что напрасно отец Алексий окружает себя женщинами, да еще такими молодыми. Каково же было его удивление, когда схимник остановился и сразу же вслух громко ответил на эти помыслы: «И за Христом ходили!» Такие встречи и события возбуждали в душе подвижника ревность к стяжанию духовного совершенства.

Святитель Игнатий (Брянчанинов) пишет: «Святые Григорий Неокесарийский, Афанасий Великий, Григорий Богослов, Василий Великий и многие другие церковные светильники, стяжав современную человеческую ученость, позаботились, посредством евангельского жительства, перейти из состояния плотского и душевного в духовное, совлеклись ветхого Адама, облеклись в Нового». Этот подвиг облечения в «Нового Адама» – Господа нашего Иисуса Христа – во главу угла поставил и епископ Феофан, став подлинным богословом в святоотеческом понимании этого слова.
В 1910 году Владыка был переведен на Симферопольскую кафедру, а в 1912-м – в Астрахань. Через четыре года он получил назначение на Полтавскую кафедру с возведением в сан архиепископа. Там подвижник и встретил революционные события.
Архипастырь принял участие в Поместном Соборе 1917–1918 годов. В тот период у него состоялась беседа с группой обновленчески настроенного духовенства и профессоров Духовных Академий, которые попытались склонить Владыку на свою сторону. «Мы уважаем, мы чтим Вас, Ваше Высокопреосвященство, – лукаво говорили модернисты. – Мы знаем Вашу принципиальность, Вашу стойкость, Вашу церковную мудрость. Вы сами видите, как волны времени быстро несутся, меняя все, меняя и нас... Была монархия, был Самодержец Царь, а теперь ничего этого нет. И нам, с учетом этих перемен, приходится невольно уступать. И, как выражается великий учитель Церкви, святой Иоанн Златоуст, иногда, дабы успешнее ввести корабль Церкви в пристань, кораблю приходится уступить волнам. Вот и в данный момент Церкви необходимо немного уступить...» «Весь вопрос, в чем уступить», – прервал их речь подвижник. «Быть с большинством! – не растерялись находчивые обновленцы. – В противном случае, ведь с кем Вы останетесь?! Надо уступить, этого требует церковная мудрость. А если нет, то Вы обрекаете себя на полное одиночество». «По слову святителя Василия Великого, большинство может меня запугать, но не сможет меня убедить», – так ответил угодник Божий на эти «словеса лукавствия», заставив льстецов умолкнуть.
Вскоре по возвращении с Собора гонимый большевиками Владыка покинул родную Россию. В 1918 году он эвакуировался с частями Белой Армии в Константинополь, а затем – в Сербию. Там подвижник жил в разных монастырях, подвизаясь в стяжании непрестанной Иисусовой молитвы.
В 1925 году ученик архипастыря по Академии, председатель Болгарского Синода митрополит Климент предложил ему переехать в Болгарию. Архиепископ Феофан принял это приглашение и около пяти лет провел в Софии, вступив в клир Болгарской Церкви.
В годы жизни в изгнании Владыка через общих знакомых сблизился с одним благодатным сербским старцем, который, несмотря на то, что они никогда лично не встречались, знал его в духе. Неоднократно тот отец говорил о нем: «Господь Бог ставит владыку Феофана на великое служение!» Но в чем будет состоять эта миссия, он не пояснял. Однако из дальнейшей биографии иерарха ясно, что речь шла о борьбе за чистоту Христовой веры.

СТОЛП ПРАВОСЛАВИЯ

Архиепископ Феофан стал современником драматического для нашей Церкви периода – начала попыток реформации ее святого учения и канонического порядка внутренними врагами – обновленцами. «Вопрос подготовки и созыва нового „вселенского собора“ Православной Церкви не нов и не из последних в нашем веке истории Церкви, – свидетельствовал современник Владыки преподобный Иустин Челийский. – Этот вопрос был уже поставлен при жизни несчастного Патриарха Константинопольского Мелетия (Метаксакиса), известного тщеславного модерниста и реформатора, создателя раскола в Православии на его так называемом „Всеправославном конгрессе“ в Константинополе в 1923 году». Упомянутый конгресс, или иначе «Всеправославная комиссия», начал свою работу 10 мая 1923 года, а уже 18 мая по предложению митрополита Диррахийского Иакова, несмотря на малочисленность участников (всего 11 человек), он был переименован во «Всеправославное совещание». По имеющимся сведениям обновленцы планировали позже присвоить совещанию статус Вселенского Собора, но были вынуждены отказаться от этого намерения, столкнувшись с резкой критикой со стороны некоторых православных канонистов. Конгресс утвердил ряд существенных изменений, из которых наиболее пагубным по своим последствиям стала реформа церковного календаря.
Владыка Феофан решительно выступил против этого новшества. В 1926 году он опубликовал апологетический труд «Краткие канонические суждения о летосчислении», в котором привел и разъяснил неоспоримые основания употребления в Церкви юлианского календаря: «Старый стиль есть исконный, первоначальный, древнехристианский. Он унаследован от времен Апостольских по Священному Преданию древнейшей Церкви и положен в основу как христианского летосчисления Первым Вселенским Собором (325 г.), так и определения празднования Святой Пасхи со всеми зависящими от нее праздниками и постами. Попытка же римско-католической церкви в XVI веке, при папе Григории, ввести новый, „научный“ стиль привела к созданию лишь псевдонаучного и противоканонического стиля, ибо вопрос о стиле научно неразрешим. Итак, старый стиль – символ единения христиан во всем мире, а новый стиль – символ бунта, революции и разъединения христиан». Свое утверждение архипастырь подкрепил ссылками на «Алфавитную Синтагму» Матфея Властаря – общепризнанный сборник церковных правил с толкованиями известного византийского канониста, а также на догматическое определение Седьмого Вселенского Собора и другие незыблемые церковные акты.
Вывод, завершающий эту небольшую по объему, но глубочайшую по содержанию работу таков: юлианский календарь мы все, православные христиане, обязаны твердо хранить, а от нового стиля – уклоняться. По словам Владыки, введение нового стиля имеет весьма серьезные последствия, «особенно же в связи с Пасхалиею, и [оно] есть крайнее безчиние и раскол Церковный, отчуждающий от общения и единства со всею Церковью Христовою, лишающий благодати Святаго Духа, колеблющий догмат о единстве Церкви и, подобно Арию, раздирающий нешвенный хитон Христов, т. е. повсеместно разделяющий православных, лишая их единомыслия; разрывающий связь с Церковным Священным Преданием и подпадающий под соборное осуждение за презрение Предания, – по вышереченному догматическому определению Седьмого Вселенского Собора».
В 1930 году по инициативе Вселенского Патриарха Василия (Георгиадиса) на Святой Горе Афон должен был состояться «Вселенский Собор», на котором модернисты собирались утвердить различные преобразования, направленные на подрыв вековых церковных устоев. Взволнованные известием о возможной реформации Православия духовные чада архиепископа Феофана вопрошали  его по поводу этого начинания. В письме из Варны, датированном 11 июня, иерарх писал: «О восьмом вселенском соборе я пока ничего не знаю. Могу сказать только словами святого Феодора Студита: „Не всякое собрание епископов есть Собор, а только собрание епископов, стоящих в Истине“. Истинно Вселенский Собор зависит не от количества собравшихся на него епископов, а от того, будет ли он мудрствовать или учить православно. Если же отступит от Истины, он не будет Вселенским, хотя бы и назвал себя именем Вселенского. Знаменитый „разбойничий собор“ был в свое время многочисленнее многих Вселенских Соборов и, тем не менее, не был признан Вселенским, а получил название „разбойничьего собора“».
Православная Церковь учит нас, что как бы ни старались ее враги осуществить свои зловещие замыслы, верующий человек никогда не должен унывать, памятуя евангельское слово: Надлежит всему тому быть (Мф. 24, 6). Кроме того, мы, русские люди, имеем особое утешение от Господа, переданное Его угодниками, в том числе и архиепископом Феофаном Полтавским, – о возрождении России в последние времена перед приходом антихриста. «Народ обратится к покаянию, к вере, – писал Владыка. – Произойдет то, чего никто не ожидает. Россия воскреснет из мертвых, и весь мир удивится. <…> Великие старцы говорили, что Россия возродится, сам народ восстановит православную монархию. Самим Богом будет поставлен сильный Царь <…>. Он низринет неверных иерархов Церкви…»
Из этого пророчества следует, что если на предстоящем в скором времени «Всеправославном соборе» будут утверждены какие-либо новшества, православный народ в России, малое стадо верных овец Христовых, их не примет. А дарованный Богом Царь очистит Церковь от модернистов, как это в свое время сделал Великий Князь Василий III, изгнавший признавшего Ферраро-Флорентийскую унию еретика-униата митрополита Исидора.

НОВЫЙ ЗАТВОРНИК

В 1931 году архиепископ Феофан покинул Болгарию и переехал во Францию, в Париж. В 1939-м он принял приглашение бывшей полтавской помещицы Марии Васильевны Федченко и переселился в ее поместье в городке Лимерэ. В усадьбе было несколько пещер, одну из которых приспособили под церковь, а другую Владыка избрал в качестве своей кельи. Там, в полном уединении, подобно своему великому духоносному предшественнику святителю Феофану Затворнику, он и провел последние месяцы жизни. Почил подвижник 19 февраля 1940 года, перед кончиной причастившись запасными Святыми Дарами.