Переходя от жизни в жизнь, мы радуемся и веселимся

Что же равное этому показываем мы? Смотри, кому дано покоиться таким образом: бедным, слабым, невелеречивым. Смерть их пророк называет покоем, потому что нет ничего подобного тому покою, когда иной безпорочный стремится на тот путь, вне земного отечества. Как человек, близкий к смерти, дает правила и повеления относительно своего дома, жены и детей, и располагает все, как желает, хотя это его не касается больше, а потом думает ни о чем больше, как о смерти, так – тем более тот, кто собрал столько сокровищ, с которыми он уверенно может предстать к Богу. Душа его станет пред Богом, после того как священная смерть снимет тягость грехов; легкий дух взойдет на небо и уверенно устремится к Богу, когда у него отнята будет злая совесть, – не боясь какого-либо наказания и не страшась, что для него должны заключиться врата небесныя, оставляя тело охотно, без битвы и борьбы, не насильственно влекомый вожатаями и не внезапно уносимый, и ему не должно опасаться вследствие какого-либо греха, ни сомневаться вследствие зла. Весело и охотно он отдается им, как отрок, ищущий кормилицу, отца или матерь, – отлично зная, что он призывается не для мучения и вечной смерти, но для царской почести и трапезы, уготованной всем добрым, и понимая, что то тело, которое он на некоторое время оставляет, он примет вновь, с великой славой и честию.

Ты, возлюбленный, слушая это, не оставляй без внимания, но сообрази время, в которое все это происходило, не подвергай Иосифа никакому осуждению. Тогда еще не были сокрушены врата ада, не были расторгнуты узы смерти, и смерть еще не почиталась успением. Поэтому люди и поступали так, страшась смерти. А ныне, по благодати Божией, смерть стала сном, кончина успением, ныне мы имеем многое уверение в воскресении, так что, переходя от жизни в жизнь, мы радуемся и веселимся. И что я говорю: от жизни в жизнь? Из худшей в лучшую, из временной в вечную, из земной в небесную.

И пусть (никто) не считает жалким окончившаго жизнь свою на чужбине, преставившагося от этого мира в пустыне. Не он достоин сожаления, а тот, кто умирает во грехах, хотя бы он кончил жизнь на своем ложе, в собственном доме, хотя бы в присутствии своих друзей.

И никто не говори мне этих пустых, достойных смеха и безразсудных речей: такой-то умер безчестнее пса – при нем не было никого из знакомых; не сделано ему и приличнаго погребения, а на сложенное от разных лиц иждивение устроено то, что нужно для погребения. Не значит это, о, человек, умереть безчестнее пса, потому что какой оттого вред потерпел такой человек? То только худо, если он не имел для своего прикрытия одежды добродетели. Что все другое не причиняет никакого вреда добродетельному, убедись из того, что большая часть праведников, разумею пророков и апостолов, за исключением немногих, неизвестно, где и погребены: одни были усечены в главу, другие, будучи побиты камнями, таким образом окончили жизнь, иные, предавши себя самих безчисленным и разнообразным наказаниям, все пострадали за Христа. Но никто не дерзнет сказать о них, что смерть их была безчестна, а скажет в след за божественным Писанием: честна пред Господем смерть преподобных его (Пс. CXV, 15). И как называет оно смерть преподобных честною, так, послушай, называет оно смерть грешников лютою: смерть, говорит, грешников люта (Пс. XXXIII, 22).

Хотя бы кто разстался с жизнию в своем доме, в присутствии жены и детей, в собрании родственников и знакомых, но, если не имел добродетели, люта смерть его. Напротив, стяжавший добродетель, хотя бы умер на чужбине, поверженный на землю, – да и что я говорю: на чужбине или на земле? – хотя бы впал в руки разбойников, хотя бы сделался добычею зверей, честна будет смерть его. Скажи мне: сын Захарии не во главу ли был усечен? А Стефан, первый украсившийся венцем мученичества, не скончался ли, будучи побит камнями?

Святитель Иоанн Златоуст