27.05.2015
<-назад в раздел
Память священномученика Петра Рождествина
Священномученик Петр родился 25 июня 1879 года в селе Дмитриевский Погост Рязанской губернии, в семье псаломщика Алексея Михайловича и его жены Александры Алексеевны Рождествиных. В 1899 году Петр окончил Рязанскую духовную семинарию и был определен преподавателем в церковно-приходскую школу. Намереваясь послужить Богу и Церкви в священном сане, он искал супругу, которая готова была бы нести с ним этот нелегкий крест. И вскоре юноша женился на девице Людмиле, своей односельчанке, дочери протоиерея Дмитрия Семеновича Лебедева, окончившей епархиальное училище и преподававшей в той же, что и он, школе.
По рукоположении во священника за отсутствием свободных вакансий в родных местах отец Петр был направлен служить в храм в селе Вышкове Черниговской губернии; затем, когда освободилось место настоятеля в Троицком храме села Ланина Егорьевского уезда, расположенном в восьми верстах от его родного дома, он перешел на службу туда. Храм был маленький, деревянный, выстроенный усердием прихожан шести деревень. Впоследствии ими же было сооружено большое двухэтажное здание школы, квартиры для учителей и церковная сторожка. К началу Первой мировой войны Ланино сделалось процветающим богатым селом, и прихожане намеревались возвести храм из кирпича, для чего был предварительно открыт кирпичный завод. Строительство продвигалось быстро, стены были уже готовы, но начавшаяся война и последовавшая за ней безбожная революция остановили работы. До 30-х годов церковь стояла в лесах.
Предшественник отца Петра выстроил для себя просторный дом при храме, который, уезжая, продал приходу, так что батюшке не пришлось заботиться о жилье. Воспитанный в бедной семье псаломщика, он был привычен ко всякого рода крестьянскому труду; никогда не нанимал в помощь крестьян, живя с ними по правилам тогдашней сельской общины, когда наиболее тяжелые работы делались сообща, и односельчане поочередно помогали друг другу. Вместе разрабатывали трудные делянки и вывозили дрова, работали на дальних покосах, занимаясь этим неотрывно иногда по целой неделе, т. к. дело нужно было завершить в срок, пользуясь благоприятной погодой, которую им и давал для этого Господь.
Отец Петр вставал, как и все крестьяне, до рассвета и, помолившись, выходил на свое ежедневное послушание. Но, участвуя в общем труде, никогда не забывал, что он прежде всего пастырь Божий: в любое время дня и ночи, в любую погоду, зимой и летом, оставляя все домашние хлопоты, он шел туда, куда его звали прихожане для совершения треб. Притом он всегда довольствовался тем, что ему давали в качестве платы, а бывало, и сам помогал нуждавшимся.
Служил батюшка Петр очень торжественно, на праздники в богослужениях всегда участвовали два клироса; тот и другой со множеством певчих. К службам хор готовился заранее: церковное пение стало предметом особых забот и пастыря, и прихожан. Праздничные богослужения еще оставались в то время центром христианской жизни, удовлетворяя не только духовные, но и эстетические потребности народа.
Кроме внешних забот и хлопот, были и внутренние, духовные. Отец Петр имел вспыльчивый характер и, хорошо осознавая опасность этой страсти, приложил много труда, чтобы ее искоренить. В конце концов, Господь сподобил его победить свою немощь – он перестал гневаться и раздражаться на действительные и мнимые оплошности ближних.
На первой исповеди сына во время Великого Поста священник сказал ему в напутствие: «Будь всегда честен и правдив, делай добро людям, уважай старших, люби Родину и народ, где родился, не забывай Бога!»
В 1921 году в Ланине вспыхнула эпидемия тифа, но это не испугало батюшку – он сразу же пошел в семьи, где были больные: беседовал, исповедовал, соборовал и причащал.
В 1924 году отец Петр был награжден наперсным крестом, в 1926-м – возведен в сан протоиерея, в 1936-м – ему вручили наперсный крест с украшениями.
В первый раз протоиерей Петр был арестован в 1930 году – за неисполнение требований по сдаче сельскохозяйственной продукции. Его приговорили к пяти годам ссылки, но из-за допущенных судом формальных ошибок освободили; во второй раз священномученика арестовали в период массовых гонений на Русскую Православную Церковь – 30 ноября 1937 года он был заключен в Таганскую тюрьму в Москве.
Против него показали местный колхозник, заявивший, что пастырь принимал участие в распространении контрреволюционных листовок, а также священник соседнего села Петр Суханов, сообщивший, что Рождествин враждебно настроен к советской власти. «Мне неоднократно приходилось слышать, – говорил этот „свидетель“, – как он неодобрительно отзывался о политике советской власти, в частности, жаловался на налоги, которые заставляет его платить советская власть как служителя культа; говорил, что советская власть религию притесняет, не дает ей развиваться. Мне также известно, что Рождествин, торжественно обставляя церковную службу, затягивал ее, что приводило к невыходу на работу колхозников, разлагало трудовую дисциплину и вредило полевым работам в колхозе».
5 декабря 1937 года тройка НКВД приговорила отца Петра к десяти годам заключения в исправительно-трудовом Мариинском лагере, одном из отделений Сиблага, куда священномученик прибыл 31 декабря 1937 года.
8 июня 1938 года он писал оттуда супруге: «Прошло полгода, как мы расстались, но я получил лишь одно от тебя письмо 15 февраля; получил и две твои посылки: одна получена мною 11 апреля, а другая получена 2 мая. В первой посылке съедобное все сохранилось, а во второй, кроме твоих прекрасных и вкусных лепешек, все испортилось и позеленело, и я вынужден был выбросить с великим сожалением, что это случилось, сознавая, что ты посылаешь мне посылку, урывая от себя последний кусок. Прими от меня сердечную благодарность за посылки – как приятно было получить особенно вторую, праздничную посылку. Со слезами на глазах вспоминал я прошлые годы, когда мы семейно встречали и провожали эти дни, – теперь только оценишь семейную обстановку с ее традициями, но жаль, что прошлое-прожитое отходит в вечность.
Получаешь ли ты мои письма? За последний месяц я послал тебе два письма. В этих письмах я писал тебе, что с марта месяца до 25 апреля хворал сыпным тифом, жар доходил до 41 градуса, жил на уколах, сердце признано слабым, был на волоске от смерти. Благодарение Богу и врачебному персоналу, который не жалел своих сил при уходе, я остался пока жив. <…> Излечивая последствия тифа, я до сего времени лежу в больнице, переходя еженедельно из одного отделения в другое. В настоящее время лежу в 7-м отделении, где находятся выздоравливающие; на днях, думаю, переведут в отдел слабосильных, это уже не больница, а барак, где ходят уже в своей собственной одежде, и питание здесь простое. <…> Жаль одно, что черного хлеба мало очень дают, а он есть основа нашего питания. Несмотря на хорошее питание в больнице, силы все-таки плохо собираются после болезни...
С ногами вообще у меня нехорошее дело обстоит, ведь я их дважды обмораживал, о чем я писал тебе... На мои ноги страшно смотреть: все опухли и покрыты какими-то кровоподтеками; болел душой из боязни, что отнимут у меня ноги и буду совсем калекой. Врачи не дают никаких лекарств от болезни ног, говорят, что со временем все само собой пройдет. Боль и ломота в ногах до сих пор ужасная; если доживу до зимы, то не знаю, как буду без теплых сапог и теплых чулок... Вчера врач сказал мне неутешительное относительно болезни моего сердца, признал у меня болезнь миокарда сердца – по его словам, болезнь хуже порока сердца; известие меня поразило – значит, жить мне осталось совсем немного...
Смерть есть общая участь человечества, когда же вспоминаешь, что очередь моя, то становится страшно, зная, что мало подготовлен к загробной жизни.
Есть пословица: „На бедного Макара все шишки валятся“. Эта пословица приложима ко мне: моя одежда при привозе меня в больницу вся была сдана по описи в склад. Оказывается, у меня кожаных сапог и шапки не значится в приемной фактуре. Заявил начальству о пропаже этих ценных вещей, но вот почти месяц прошел, а ответа нет. Подобных пропаж было несколько. Теперь, при выходе из больницы, придется ходить в лаптях – хорошо, если дадут казенные лапти; голову придется накрывать казенным полотенцем – жаль, что ты не догадалась прислать мой черный картуз. Виноват, конечно, я, так как забыл это прописать... В каком состоянии мои ботинки? Если какие из них годны для носки, то пришли мне.
Дорогая Мила, не обижайся ради Бога, что я своими просьбами вынуждаю тебя тратить последние копейки, лишая тебя необходимого, но верь – нужда моя вызывает на это. Попроси от моего имени племянников помочь материально нам; знаю, велика твоя нужда, знаю, что ты оборвана и без одежды; если откажут в помощи нам, то Бог с ними...
Что нового в нашей дорогой стороне? Пишет ли кто тебе из родных... Как ты провела пост и моление праздничное, где? <…>
Пиши мне чаще. Если бы ты знала, каким счастьем для меня являются твои письма, – я читаю каждую строчку твоего письма несколько раз и письмо знаю наизусть...»
…Протоиерей Петр Рождествин скончался 27 мая 1939 года в Баимском отделении Сиблага и был погребен в безвестной могиле.
По рукоположении во священника за отсутствием свободных вакансий в родных местах отец Петр был направлен служить в храм в селе Вышкове Черниговской губернии; затем, когда освободилось место настоятеля в Троицком храме села Ланина Егорьевского уезда, расположенном в восьми верстах от его родного дома, он перешел на службу туда. Храм был маленький, деревянный, выстроенный усердием прихожан шести деревень. Впоследствии ими же было сооружено большое двухэтажное здание школы, квартиры для учителей и церковная сторожка. К началу Первой мировой войны Ланино сделалось процветающим богатым селом, и прихожане намеревались возвести храм из кирпича, для чего был предварительно открыт кирпичный завод. Строительство продвигалось быстро, стены были уже готовы, но начавшаяся война и последовавшая за ней безбожная революция остановили работы. До 30-х годов церковь стояла в лесах.
Предшественник отца Петра выстроил для себя просторный дом при храме, который, уезжая, продал приходу, так что батюшке не пришлось заботиться о жилье. Воспитанный в бедной семье псаломщика, он был привычен ко всякого рода крестьянскому труду; никогда не нанимал в помощь крестьян, живя с ними по правилам тогдашней сельской общины, когда наиболее тяжелые работы делались сообща, и односельчане поочередно помогали друг другу. Вместе разрабатывали трудные делянки и вывозили дрова, работали на дальних покосах, занимаясь этим неотрывно иногда по целой неделе, т. к. дело нужно было завершить в срок, пользуясь благоприятной погодой, которую им и давал для этого Господь.
Отец Петр вставал, как и все крестьяне, до рассвета и, помолившись, выходил на свое ежедневное послушание. Но, участвуя в общем труде, никогда не забывал, что он прежде всего пастырь Божий: в любое время дня и ночи, в любую погоду, зимой и летом, оставляя все домашние хлопоты, он шел туда, куда его звали прихожане для совершения треб. Притом он всегда довольствовался тем, что ему давали в качестве платы, а бывало, и сам помогал нуждавшимся.
Служил батюшка Петр очень торжественно, на праздники в богослужениях всегда участвовали два клироса; тот и другой со множеством певчих. К службам хор готовился заранее: церковное пение стало предметом особых забот и пастыря, и прихожан. Праздничные богослужения еще оставались в то время центром христианской жизни, удовлетворяя не только духовные, но и эстетические потребности народа.
Кроме внешних забот и хлопот, были и внутренние, духовные. Отец Петр имел вспыльчивый характер и, хорошо осознавая опасность этой страсти, приложил много труда, чтобы ее искоренить. В конце концов, Господь сподобил его победить свою немощь – он перестал гневаться и раздражаться на действительные и мнимые оплошности ближних.
На первой исповеди сына во время Великого Поста священник сказал ему в напутствие: «Будь всегда честен и правдив, делай добро людям, уважай старших, люби Родину и народ, где родился, не забывай Бога!»
В 1921 году в Ланине вспыхнула эпидемия тифа, но это не испугало батюшку – он сразу же пошел в семьи, где были больные: беседовал, исповедовал, соборовал и причащал.
В 1924 году отец Петр был награжден наперсным крестом, в 1926-м – возведен в сан протоиерея, в 1936-м – ему вручили наперсный крест с украшениями.
В первый раз протоиерей Петр был арестован в 1930 году – за неисполнение требований по сдаче сельскохозяйственной продукции. Его приговорили к пяти годам ссылки, но из-за допущенных судом формальных ошибок освободили; во второй раз священномученика арестовали в период массовых гонений на Русскую Православную Церковь – 30 ноября 1937 года он был заключен в Таганскую тюрьму в Москве.
Против него показали местный колхозник, заявивший, что пастырь принимал участие в распространении контрреволюционных листовок, а также священник соседнего села Петр Суханов, сообщивший, что Рождествин враждебно настроен к советской власти. «Мне неоднократно приходилось слышать, – говорил этот „свидетель“, – как он неодобрительно отзывался о политике советской власти, в частности, жаловался на налоги, которые заставляет его платить советская власть как служителя культа; говорил, что советская власть религию притесняет, не дает ей развиваться. Мне также известно, что Рождествин, торжественно обставляя церковную службу, затягивал ее, что приводило к невыходу на работу колхозников, разлагало трудовую дисциплину и вредило полевым работам в колхозе».
5 декабря 1937 года тройка НКВД приговорила отца Петра к десяти годам заключения в исправительно-трудовом Мариинском лагере, одном из отделений Сиблага, куда священномученик прибыл 31 декабря 1937 года.
8 июня 1938 года он писал оттуда супруге: «Прошло полгода, как мы расстались, но я получил лишь одно от тебя письмо 15 февраля; получил и две твои посылки: одна получена мною 11 апреля, а другая получена 2 мая. В первой посылке съедобное все сохранилось, а во второй, кроме твоих прекрасных и вкусных лепешек, все испортилось и позеленело, и я вынужден был выбросить с великим сожалением, что это случилось, сознавая, что ты посылаешь мне посылку, урывая от себя последний кусок. Прими от меня сердечную благодарность за посылки – как приятно было получить особенно вторую, праздничную посылку. Со слезами на глазах вспоминал я прошлые годы, когда мы семейно встречали и провожали эти дни, – теперь только оценишь семейную обстановку с ее традициями, но жаль, что прошлое-прожитое отходит в вечность.
Получаешь ли ты мои письма? За последний месяц я послал тебе два письма. В этих письмах я писал тебе, что с марта месяца до 25 апреля хворал сыпным тифом, жар доходил до 41 градуса, жил на уколах, сердце признано слабым, был на волоске от смерти. Благодарение Богу и врачебному персоналу, который не жалел своих сил при уходе, я остался пока жив. <…> Излечивая последствия тифа, я до сего времени лежу в больнице, переходя еженедельно из одного отделения в другое. В настоящее время лежу в 7-м отделении, где находятся выздоравливающие; на днях, думаю, переведут в отдел слабосильных, это уже не больница, а барак, где ходят уже в своей собственной одежде, и питание здесь простое. <…> Жаль одно, что черного хлеба мало очень дают, а он есть основа нашего питания. Несмотря на хорошее питание в больнице, силы все-таки плохо собираются после болезни...
С ногами вообще у меня нехорошее дело обстоит, ведь я их дважды обмораживал, о чем я писал тебе... На мои ноги страшно смотреть: все опухли и покрыты какими-то кровоподтеками; болел душой из боязни, что отнимут у меня ноги и буду совсем калекой. Врачи не дают никаких лекарств от болезни ног, говорят, что со временем все само собой пройдет. Боль и ломота в ногах до сих пор ужасная; если доживу до зимы, то не знаю, как буду без теплых сапог и теплых чулок... Вчера врач сказал мне неутешительное относительно болезни моего сердца, признал у меня болезнь миокарда сердца – по его словам, болезнь хуже порока сердца; известие меня поразило – значит, жить мне осталось совсем немного...
Смерть есть общая участь человечества, когда же вспоминаешь, что очередь моя, то становится страшно, зная, что мало подготовлен к загробной жизни.
Есть пословица: „На бедного Макара все шишки валятся“. Эта пословица приложима ко мне: моя одежда при привозе меня в больницу вся была сдана по описи в склад. Оказывается, у меня кожаных сапог и шапки не значится в приемной фактуре. Заявил начальству о пропаже этих ценных вещей, но вот почти месяц прошел, а ответа нет. Подобных пропаж было несколько. Теперь, при выходе из больницы, придется ходить в лаптях – хорошо, если дадут казенные лапти; голову придется накрывать казенным полотенцем – жаль, что ты не догадалась прислать мой черный картуз. Виноват, конечно, я, так как забыл это прописать... В каком состоянии мои ботинки? Если какие из них годны для носки, то пришли мне.
Дорогая Мила, не обижайся ради Бога, что я своими просьбами вынуждаю тебя тратить последние копейки, лишая тебя необходимого, но верь – нужда моя вызывает на это. Попроси от моего имени племянников помочь материально нам; знаю, велика твоя нужда, знаю, что ты оборвана и без одежды; если откажут в помощи нам, то Бог с ними...
Что нового в нашей дорогой стороне? Пишет ли кто тебе из родных... Как ты провела пост и моление праздничное, где? <…>
Пиши мне чаще. Если бы ты знала, каким счастьем для меня являются твои письма, – я читаю каждую строчку твоего письма несколько раз и письмо знаю наизусть...»
…Протоиерей Петр Рождествин скончался 27 мая 1939 года в Баимском отделении Сиблага и был погребен в безвестной могиле.
Подготовила Ксения МИРОНОВА
По книге игумена
Дамаскина (ОРЛОВСКОГО)
«Жития новомучеников
и исповедников Российских
ХХ века. Май». Тверь., 2007.
С. 123–129.
По книге игумена
Дамаскина (ОРЛОВСКОГО)
«Жития новомучеников
и исповедников Российских
ХХ века. Май». Тверь., 2007.
С. 123–129.