Почему неправо судим мы о вещах?

Почему мы почести, удовольствия и богатства мiра не принимаем за суету и смерть души?
Почему мы не относимся к поношениям и злохулениям, какими преследует нас мiр, как к истинной славе, а к его скорбям – как к радости?
Почему прощение врагам нашим и делание им добра мы не принимаем за истинное великодушие, и не видим в нем черты богоподобия?
Почему мы считаем сильным и властным того, кто властвует в мiру, нежели того, кто этот мiр презирает?
Почему мы ищем мужества и твердости духа в подчинении себе людей и повелевании ими, чем в охотном послушании им нас самих?
Почему мы самопознанию предпочитаем другие высокие познания и мудрования?
Почему мы восхищаемся творением чудес и приобретением земных наград более, чем победой человека в борьбе со своими недобрыми склонностями и похотениями, как бы они ни были незначительны?

Причина, почему неправо судим мы о вещах, та, что не всматриваемся в глубь их, чтоб видеть, что они суть, а воспринимаем любовь к ним или отвращение тотчас с первого на них взгляда и по их видимости. Это полюбление их или отвращение к ним предзаемлют ум наш и омрачают его, посему он и не может право судить о них, как они есть воистину.

Итак, если желаешь, чтобы такая прелесть не находила места в уме твоем, внимай себе добре; и когда или видишь очами своими, или в уме представляешь какую вещь, держи сколько можешь желания свои и не позволяй себе с первого раза ни любовно расположиться к сей вещи, ни отвращение к ней возыметь, но рассматривай ее отрешенно одним умом. В таком случае ум, не будучи омрачен страстью, бывает в своем естестве свободен и чист и имеет возможность познать истину, проникнуть в глубь вещи, где нередко зло укрывается под лживо-привлекательною наружностью и где сокрываемо бывает добро под недоброю видимостью.

Но если у тебя вперед пойдет желание и сразу или возлюбит вещь, или отвратится от нее, то ум твой не возможет уже познать ее добре, как следует. Ибо такое предваряющее всякое суждение расположение, или, лучше сказать, эта страсть, вошедши внутрь, становится стеной между умом и вещью и, омрачая его, делает то, что он думает о сей вещи по страсти, т.е. иначе, нежели она есть на деле, и чрез это еще более усиливает первоначальное расположение. А оно чем более простирается вперед или чем более возлюбит и возненавидит вещь, тем более омрачает ум в отношении к ней и наконец совсем его затемняет. И тогда страсть к той вещи возрастает до крайнего предела, так что она кажется человеку любезною или ненавистною более всякой вещи, когда-либо им любимой или ненавидимой.

Таким-то образом бывает, что когда не соблюдается показанное мною правило, т.е. чтоб удерживать желание от возлюбления или от возненавидения вещи прежде обсуждения ее, тогда обе эти силы души, т.е. ум и воля, всегда в зле преуспевают, все более и более погружаясь из тьмы в тьму и от прегрешения в прегрешение.

Итак, блюдись, возлюбленный, со всем вниманием от любви или отвращения к какой-либо вещи, по страсти, прежде чем успеешь ее добре рассмотреть, при свете разума и правого слова Божественных Писаний, при свете благодати и молитвы и при помощи рассуждения духовного отца твоего, чтоб не погрешить и не счесть истинно доброго за худое и истинно худого за доброе; как это большею частью случается с такого рода некоторыми делами, которые сами по себе добры и святы, но по обстоятельствам, именно потому, что совершаемы бывают или не вовремя, или не к месту, или не в должной мере, причиняют немалый вред тем, которые их совершают. И из опыта знаем, каким бедам подвергались некоторые от подобных похвальных и святых дел.

«Невидимая брань»
Блаженной памяти старца Никодима Святогорца
Перевод с греческого епископа Феофана Затворника