Память Томского старца Феодора Кузьмича. Жизнь, окутанная тайной

Лица, знавшие старца Феодора Кузьмича при его жизни, передавали, что скитальчество предпринято было им как добровольный подвиг. В Сибири появился он с 1837 года, будучи сослан на поселение.

Осенью 1836 года к одной из кузниц вблизи города Красноуфимска Пермской губернии подъехал верхом высокий плечистый старик лет 60-ти и попросил кузнеца подковать лошадь. Кузнец, делая свою работу, обратил внимание на личность старика, хотя одетого в обыкновенную крестьянскую одежду, но ни своими мягкими манерами, ни величественным видом не похожего на крестьянина. Расспрашивая его о лошади, о цели путешествия и прочем, кузнец спросил также о его имени и звании. Уклончивые и неясные ответы путника возбудили подозрение и у кузнеца, и у собравшегося около кузницы народа.

Старик без всякого сопротивления с его стороны был задержан и отправлен в город. На допросе он назвал себя крестьянином Феодором Кузьмичом, сказал, что лошадь принадлежит ему, но от дальнейших показаний отказался и объявил себя бродягою, не помнящим родства. Вследствие этого он был немедленно арестован, затем судим за бродяжничество и приговорен к ссылке в Сибирь на поселение, а предварительно к 20-ти ударам плетьми. Местом поселения ему назначена была деревня Зерцалы Томской губернии.

В этот период своего пребывания в Сибири Феодор Кузьмич иногда временно уходил на жительство в соседние деревни, где занимался обучением детей грамоте, а со взрослыми вел религиозные беседы и рассказывал им о событиях отечественной истории, в особенности о военных походах и сражениях, причем вдавался иногда в такие мелкие подробности, что возбуждал общее недоумение даже среди лиц сравнительно развитых – местного духовенства и некоторых более или менее интеллигентных ссыльных.

Прожив в Зерцалах несколько лет, Феодор Кузьмич перебрался в село Краснореченское к крестьянину Латышеву, у которого пробыл также несколько лет, живя летом в отдельной избе, а зимой на пасеке, в 2-х верстах от села. Пищу он принимал самую скудную; его обед состоял из ржаных сухарей, размоченных в воде, и печеного картофеля. Почитатели Феодора Кузьмича почти ежедневно приносили ему продукты питания, но он, отведав немного, оставлял их, как сам выражался, для «гостей» и затем раздавал заходившим к нему бродягам и странникам. В келии его, кроме кровати, сделанной из двух деревянных досок с такою же деревянною для изголовья подушкою, и двух или трех скамеек и небольшого столика, не было никакой другой мебели. В правом углу висело несколько образов: Божией Матери, маленький образок Александра Невского и др.; кроме того он вешал в этом углу некоторые картины религиозного содержания; на столе стояло небольшое распятие из слоновой кости чудной резной работы, лежало Евангелие, Псалтирь, маленький Kиeвo-Печерский молитвенник и небольшая книжка под заглавием «Семь слов на Кресте Спасителя».

Одевался старец в длинную холщевую рубашку, подпоясанную веревочкой; а когда выходил из дома, надевал на себя такой же длинный лосиный халат. Каждое воскресенье ходил он в церковь, а после обедни заходил к двум старушкам пить чай. В день памяти святого Александра Невского там приготовлялись для него пироги и другие яства. Тогда он бывал обыкновенно весел и вспоминал о Петербурге, рассказывая, как там отмечается этот праздник. Никто и никогда не видал, чтобы Феодор Кузьмич при жизни умывался, он только раза два в год обмывал себе ноги.

Многие ходили к старцу за помощью – иные при своей болезни, а иные при каких-либо других несчастиях, и тот всех принимал, наделяя каждого с большою охотою своими советами. Он разговаривал с приходившими всегда стоя или прохаживаясь взад и вперед по комнате, держа обыкновенно руки на бедрах или придерживая одною из них грудь. С некоторыми, особенно с бродягами и странниками, беседовал иногда подолгу, а иных оставлял ночевать у себя.

Во время пребывания старца в селе Краснореченском Преосвященный Иркутский Афанасий имел с ним свидание и долгую беседу. Затем Владыка посетил старца Феодора и в его келии на пасеке; осмотрев жилище, там он также провел некоторое время в беседе с подвижником и на прощанье выказал ему знаки своего особого уважения.

В 1858 году Феодор Кузьмич по приглашению Томского купца Хромова переселился к нему. Жил он в особых домиках-келиях, то в самом Томске в доме Хромова, то на заимке в 5–6 верстах от города. Старец и там вел жизнь крайне суровую и вполне аскетическую: в жилищах его не было никаких удобств и украшений и вся обстановка ограничивалась, кроме икон и картин религиозного содержания, одним деревянным столом со стулом и деревянною кроватью с таким же деревянным изголовьем.

В 1859 году, когда старец заболел, Хромов решился спросить его, не откроет ли он о себе, кто он. «Нет, – сказал Феодор Кузьмич, – это не может быть открыто никогда».

В Сибири ходило много рассказов об удивительной прозорливости старца Феодора Кузьмича. Так, рассказывали, что однажды бывший за сбором подаяния иеромонах Израиль с Афона пожелал увидеть старца. Он пришел в комнату подвижника, помолился Богу и стал здороваться. Старец, сидя на лежанке, первый сказал: «Здравствуй, отец Израиль!», хотя он и не слыхал ранее ни о нем, ни о его приезде. Побеседовав, отец Израиль вышел от Феодора Кузьмича с рыданиями, рассказывая потом, что за время своих многолетних странствований такого великого человека он встретил впервые.

Раз зимою у старца на заимке закончились дрова. Он послал к купцу Хромову рабочего, прося о присылке ему дров. Хромов сказал посланному, что дрова будут сейчас доставлены и приказал одному из работников отвезти их старцу. Но работнику не хотелось ехать на заимку, и он, накладывая дрова на дровни, в досаде несколько раз выругался, обозвав притом заочно и старца, к которому волею-неволею надо было отправляться, неприличными словами. Когда затем дрова были доставлены, старец сказал работнику: «Спасибо! Но дров теперь мне не нужно». – «Как не нужно?! Да Вы же просили прислать их!» – заметил тот. – «От тебя дров не возьму, – отвечал старец, – ты с неохотой вез их мне, употреблял ругательства, когда накладывал дрова, да и меня при этом обругал ни за что, ни про что худыми словами». И старец передал изумленному собеседнику дословно все то, что он говорил пред отъездом к нему. Сознавая свою вину, работник пал на колени и испросил прощения.

В другой раз в Зерцалах поселился какой-то бродяга, сосланный туда на житье. Он пришел к старцу как бы познакомиться с ним. Но старец, у которого в то время было несколько зерцаловских крестьян, как только вошел этот ссыльный, встал и произнес: «Иди, иди отсюда!» Ссыльный изумился; изумились и бывшие в избе Феодора Кузьмича, не понимая, почему он гонит этого человека, не отказывая вообще никому в приеме. Но старец тотчас же повторил: «Уходи, уходи! У тебя руки в крови... Свой грех другому отдал...» Ссыльный побелел, как полотно, и торопливо вышел из избы, а потом через два дня ушел в Томск, где принес повинную начальству, что он не тот, за кого себя выдал, что он промышлял разбоем, должен был идти в каторгу, но переменился именем с одним сосланным на поселение за бродяжничество, что на душе у него до десяти убийств.

По приезде в Томск старец проболел около месяца. Здесь, еще при начале его болезни, к нему приглашен был для напутствования Святыми Тайнами иеромонах Томского Алексеевского монастыря Рафаил. Незадолго до кончины старца жена Хромова просила его сказать ей его настоящее имя: «Батюшка, объяви хоть имя своего ангела!» На это он сказал: «Это Бог знает». Когда же у подвижника как-то спросили о его родителях под предлогом желания помолиться об их упокоении, он ответил: «Этого знать нельзя, Святая Церковь за них молится».

20 января 1864 года старец Феодор Кузьмич тихо скончался. Кончина его вызвала всеобщее сожаление. Тайной покрыта была вся жизнь и личность этого замечательного старца, и эту тайну он унес с собой в могилу. Погребение его было совершено со всею торжественностью 23 января. Заупокойную Литургию и отпевание совершил архимандрит Томского Алексеевского монастыря Виктор, в сослужении городского Томского духовенства, в присутствии властей и множества народа.

После старца не осталось никаких записок; найдено было только несколько клочков бумаги со строками, написанными по-славянски, по-русски и частью каким-то шифром, содержание которых не разгадано.

Есть предание, что старец сей был не кто иной, как Император Александр Благословенный. Но верно это или нет – Бог весть. Мы же не смеем ни утверждать этого, ни отрицать. Утверждать не смеем, ибо сие Высшею властью не подтверждено. Не смеем и отрицать, ибо это и не опровергнуто и, быть может, тайна рано или поздно откроется. В том же, что если действительно в Таганроге в 1825 году Государь не умер, но были совершены похороны, лжи никакой и никакого обмана не было. Если так было, то было поступлено мудро. Россия хоронила Царя Александра I, и как Царь ведь он жить перестал, стал жить уже как Божий человек. Но, повторяем, это тайна, и мы должны перед нею преклониться.

За свою подвижническую жизнь в 1984 году старец Феодор Кузьмич был канонизирован Русской Православной Церковью в лике праведных в составе Собора Сибирских святых.

Подготовила
Ксения МИРОНОВА

По книге: Жизнеописания
отечественных подвижников
благочестия XVIII и XIX веков.
Издание Введенской Оптиной
Пустыни, 1999. Январь.