Память свт. Василия Великого, архиеп. Кесарии Каппадокийской

Из сохраненных в Церкви догматов и проповеданий некоторые мы имеем от письменного наставления, а некоторые приняли от Апостольского Предания, по преемству втайне, и те и другие имеют одну и ту же силу для благочестия. И этому не воспрекословит никто, хотя мало сведущий в установлениях церковных. Ибо если предпримем отвергать неписанные обычаи, как невеликую имеющие силу, то неприметно повредим Евангелию в главных предметах, или, более того, сократим проповедь в одно лишь имя без самой вещи.

Например, прежде всего упомяну о первом и самом общем: чтобы уповающие на имя Господа нашего Иисуса Христа знаменались образом Креста – кто учил этому Писанием? К востоку обращаться в молитве – какое Писание нас научило? Слова призывания при преложении хлеба Евхаристии и чаши Благословения – кто из святых оставил нам письменно? Ибо мы не довольствуемся теми словами, о коих упомянул Апостол или Евангелие, но и прежде, и после тех произносим и другие, как имеющие великую силу в Таинстве, приняв их от неписанного учения. Благословляем также и воду Крещения, и елей Помазания, еще же и самого крещаемого – по какому Писанию? Не по Преданию ли, умалчиваемому и тайному? И что еще? Самому Помазыванию елеем – какое писаное слово научило? Откуда и троекратное погружение человека, и прочее, бывающее при Крещении: отрицаться сатаны и ангелов его, – из какого взято Писания?

Не из сего ли не обнародуемого и неизрекаемого учения, которое Отцы наши сохранили в недоступном любопытству и выведыванию молчании, быв здраво научены молчанием охранять святые Таинства? Ибо какое было бы приличие писанием оглашать учение о том, на что не посвященным в Таинство и воззрение непозволительно?

И далее. Эта есть причина Предания без писаний, дабы к многократно изучаемому познанию догматов не утратили многие благоговения по привычке. Ибо иное догмат, а иное проповедание. Догматы умалчиваются, проповедания же обнародуются. Род же умолчания есть и неясность, которую употребляет Писание, неудобосозерцаемым творя разум догматов, ради пользы читающих.

Посему-то все зрим к востоку во время молитв, но немногие знаем, что чрез это ищем древнего отечества – Рая, который насадил Бог в Едеме на востоке (см.: Быт. 2, 8). Также стоя молитвы творим «во едину от суббот», но причину этого не все знаем. Ибо не только как совоскресшие Христу и долженствующие искать горнего стоянием во время молитв в день Воскресения напоминаем себе о благодати, нам дарованной, но и потому это творим, что день сей является неким образом чаемого века. Почему, как начало дней, и у Моисея наречен он не первым, но «единым». И был, – говорит, – вечер, и было утро: день один (Там же. 1, 5); как бы один и тот же день многократно круговращался. Итак, единый, который есть вместе с тем и восьмой, означает тот существенно единый и истинный восьмой день, о котором и Псалмопевец упоминает в некоторых надписаниях псалмов, назнаменует собою по сем веке грядущее состояние, день непрестающий, невечерний, безпреемственный, нескончаемый тот и нестареющий век.

Итак, основательно Церковь научает питомцев своих бывающие в этот день молитвы в стоянии совершать, дабы, при частом напоминании о нескончаемой жизни, мы не оставляли в небрежении напутствия к этому преставлению. Но и вся Пятидесятница есть напоминание Воскресения, ожидаемого в будущем веке. Ибо единый тот и первый день, будучи семикратно уседмеричен, составляет семь недель святой Пятидесятницы. Пятидесятница, начинаясь первым днем седмицы, им же и оканчивается. Пятьдесят крат обращаясь чрез подобные промежуточные дни, сим подобием подражает веку, как бы в круговом движении начинаясь от тех же знаков, на тех же и оканчиваясь. Церковные уставы научают нас предпочитать в эти дни прямое положение тела во время молитвы, ясным напоминанием как бы переселяя мысль нашу от настоящего в будущее. При всяком же коленопреклонении и вставании мы действием показываем и то, что грехом ниспали на землю, и то, что человеколюбием Создавшего нас вновь воззваны на небо.

Но не достанет мне времени повествовать о неписанных таинствах церковных. Оставляю прочее. Самое исповедание веры, чтобы веровать во Отца, и Сына, и Святаго Духа – из каких Писаний имеем мы?

Если по благочестивому умозаключению, имея долг так веровать, как крестимся, из Предания о Крещении производим исповедание веры, подобное тайнодейственному изречению в Крещении, то да позволят нам по такому же заключению и славословие воссылать, подобное исповеданию веры. Но если образ славословия отвергают как неписанный, то да представят нам писанные доказательства как исповедания веры, так и прочего, нами исчисленного (здесь свт. Василий отвечает на возражение, что о славословии «и Святому Духу» – «слава Отцу, и Сыну, и Святому Духу» – нет свидетельства в Писании. – Примеч. ред.).

Итак, поскольку столь много есть неписанного и оно имеет такую силу в таинстве благочестия, то одного ли не попустят нам речения, которое дошло до нас от Отцов, которое мы обрели оставшимся от невымышленного обыкновения в неповрежденных Церквах и которое имеет немалую важность и немалую приносит пользу силе таинства?

Святитель Василий Великий

Правила святого Василия
Великого. Правило 91-е,
к блаженному Амфилохию,
из 27-й главы книги святого
Василия «О Святом Духе».