День памяти преп. Амвросия, старца Оптинского. Обретение духовного отца

Мое знакомство с о. Амвросием произошло при довольно своеобразных обстоятельствах. В 1882 году <…> я, живя в Москве, встретился и познакомился с одной женщиной, родственницей очень близкого мне семейства. Эта женщина и была причиною моего знакомства и сближения с праведным Старцем, ибо он был ее постоянным духовным отцом в течение нескольких лет. <…> В один октябрьский день эта особа показала мне полученную ею чрез какую-то монахиню записку от о. Амвросия, писанную карандашом, в которой ей приказывалось немедленно бросить все и приехать к нему в Оптину. <…> Напрасно я убеждал ее не верить никаким «старцам» или «юродивым» и оставаться дома. На следующее утро я получил от нее по городской почте записку, что, не смея ослушаться Батюшки, она уезжает в Оптину, а чрез восемь дней ко мне пришло от нее уведомление, что о. Амвросий приказывает ей остаться в Оптиной на весь Рождественский пост, а пока отсылает ее в женский монастырь в Белеве.

Это письмо меня сильно раздражило, чтобы не сказать более. Считая поведение моей знакомой плодом окончательного душевного расстройства и обвиняя в этом исключительно старца Амвросия, я взял два больших листа почтовой бумаги и написал ему длиннейшее письмо, в котором в самых вежливых и почтительных выражениях высказал много резкостей, приправляя каждую текстами Св. Писания и протолковывая эти тексты на свой лад. Не прочитав написанного, я тотчас отправил письмо по почте. И что же? Чрез пять дней моя знакомая возвратилась, рассказала мне, что, к ее изумлению, о. Амвросий не только остался доволен моим письмом, но приказал ей немедленно возвратиться в Москву, прислал мне просфору и просил передать мне свое желание видеть меня в Оптиной. Я был тронут таким результатом моего послания и решил исполнить желание Старца при первой возможности, чувствуя себя виноватым пред ним за необузданность моего пера.

На четвертой неделе Великого поста 1883 года я выехал в Оптину чрез Тулу и Калугу; из последнего города пришлось ехать верст 60 на почтовых. Я выехал из Калуги в понедельник утром и в Оптину приехал уже поздним вечером. Утомленный дорогой, я наскоро напился чаю и лег спать. Когда я сидел на другой день утром за чаем, ко мне явился келейник о. Амвросия с приглашением «пожаловать к Батюшке». Я нисколько, впрочем, не удивился этому, предполагая, что ему доносят о каждом приезжем.

 <…> На постели аршин двух с половиною длины и четверти три ширины, сделанной из досок, покрытых тонким, дюйма в два, ковром или матрасом (не разглядел), полулежал на левом боку в черном поношенном подряснике и такой же скуфейке, облокотясь левою рукою на ситцевую подушку и перебирая правою зерна четок, маленький старичок с небольшою клинообразною бородкой, с проницательными добрыми глазами и чрезвычайно симпатичным лицом – решительный контраст Старцу, рисовавшемуся в моем воображении! Я остановился, ожидая приглашения приблизиться. Старичок внимательно и не шевелясь вглядывался в меня с минуту. Наконец он немного приподнялся, улыбнулся и сделал мне знак рукой подойти. Я подошел и поневоле должен был опуститься на колена, чтобы принять его благословение. Благословив меня, о. Амвросий взял мою руку, пристально посмотрел мне в глаза и мягким и веселым голосом произнес:

– Так вот он какой, этот свирепый защитник своего счастья!

Я пробормотал что-то вроде извинения, но он остановил меня и, указав на лежащее на столе мое письмо, продолжал:

– Нечего извиняться! Я очень доволен этим письмом, чему доказательством служит мое желание вас видеть. <…> Да вы надолго приехали сюда?

– Я думаю еще съездить взглянуть на ваш знаменитый город Козельск и выехать из Оптиной в четверг.

– Вот и прекрасно! Значит, Вы можете и отговеть здесь.

– Отец Амвросий! Сегодня вторник, когда же я успею отговеть? Четверг послезавтра! – возразил я немного удивленным тоном.

– Для истинного покаяния нужны не годы и не дни, а одно мгновение, – заметил он серьезно, почти строго, – сегодня Вы будете у вечерней службы, завтра у заутрени и преждеосвященной обедни, а после вечерни придете ко мне на исповедь, в четверг приобщитесь Св. Тайн и вечером можете выехать в Москву.

Выйдя <от Старца>, я обратил внимание на какое-то особое движение в группе женщин. Любопытствуя узнать, в чем дело, я приблизился к ним. Какая-то довольно пожилая женщина с болезненным лицом, сидя на пне, рассказывала, что она шла с больными ногами пешком из Воронежа, надеясь, что старец Амвросий исцелит ее, что, пройдя пчельник, в семи верстах от монастыря, она заблудилась, выбилась из сил, попав на занесенные снегом тропинки, и в слезах упала на сваленное бревно, но что к ней подошел какой-то старичок в подряснике и скуфейке, спросил о причине ее слез и указал ей клюкой направление пути. Она пошла в указанную сторону и, повернув за кусты, тотчас увидала монастырь. Все решили, что это или монастырский лесник, или кто-либо из келейников; как вдруг на крылечко вышел уже знакомый мне служка и громко спросил:

– Где тут Авдотья из Воронежа?

Все молчали, переглядываясь. Служка повторил свой вопрос громче, прибавив, что ее зовет Батюшка.

– Голубушки мои! Да ведь Авдотья из Воронежа я сама и есть! – воскликнула только что пришедшая рассказчица с больными ногами, приподымаясь с пня. Все молча расступились, и странница, проковыляв до крылечка, скрылась в его дверях. Мне показалось странным, как успел о. Амвросий узнать так быстро об этой страннице, и откуда она пришла. Я решился дождаться ее возвращения.

Минут через пятнадцать она вышла из домика вся в слезах и на посыпавшиеся на нее вопросы чуть не рыдая отвечала, что старичок, указавший ей дорогу в лесу, был не кто иной, как сам отец Амвросий или кто-либо уж очень похожий на него. В большом раздумье вернулся я в гостиницу. «Что же это такое? – думалось мне. – Положим, сходство, но, во-первых, в монастыре нет никого похожего на о. Амвросия, а во-вторых, два такие странные совпадения: о. Амвросий, как всем известно было, по болезненности в зимнее время до теплых летних дней не мог выходить из келлии, а тут вдруг в холодное время явился в лесу указателем дороги страннице, и затем чрез какие-нибудь полчаса, почти в минуту ее прихода к его „хибарке“, он уже знает о ней подробно».

Я решился исполнить обряд моего короткого говенья по всем правилам: выдержал пост по-монастырски и все церковные службы также. В среду вечером после вечерни прямо из церкви отправился в Скит; Старец принял меня только чрез полчаса после моего прихода. Войдя в каморку, я застал его в том же положении, как и в первый раз, и, став на колена, принял благословение.

– Ну, теперь я могу поговорить с тобою подолее, подвинься сюда поближе, – сказал мне ласково Старец.

Я предполагал, что мне порядком достанется на исповеди, ибо не говел целых шесть лет, и приготовился вынести грозу. Отец Амвросий начал меня расспрашивать о моем детстве, воспитании, службе, наиболее замечательных лицах, с которыми мне приходилось сталкиваться в жизни, о моем несчастном браке, о Сербии, Болгарии и Турции, пересыпая завязавшийся разговор замечаниями и улыбками. Я, который и в церкви-то не мог стоять на коленях вследствие боли в ногах, не заметил, что наш разговор продолжался час и семь минут, – до того разговор Старца был мил, увлекателен и разумно-наставителен! С каждой его фразой мне казалось, что я более и более сродняюсь с ним и душою, и сердцем.

– Передай мне епитрахиль и крест, – сказал мне вдруг отец Амвросий, помолчав минуты две.
Я подал то и другое. Надев на себя епитрахиль, он приказал мне нагнуться и, накрыв епитрахилью, начал читать разрешительную молитву. Я живо выдернул из-под нее голову и воскликнул:

– Батюшка! А исповедь? Ведь я грешник великий!

Старец взглянул на меня, если можно так выразиться, ласково-строгим взглядом, накрыв опять епитрахилью и докончив молитву, дал поцеловать крест.

– Можешь идти теперь, сын мой! Завтра после Литургии зайди ко мне.

И ласково отпустил меня.

<…> На следующий день, приобщившись Св. Тайн, после Литургии я отправился к моему новому духовному отцу. Старец ласково встретил меня, благословил просфорою и подарил получасовою беседою, в которой высказал мне несколько наставлений и указаний на пути моей жизни, которых я никогда не забуду и которые поныне служат часто мне и утешением, и поддержкой в трудные минуты. <…>

Вернувшись в гостиницу, я застал приготовленный для меня прекрасный грибной обед, <…> потрапезовал в обществе о. гостинника и, отслушав вечерню, помчался на почтовой тройке по направлению к Калуге, унося с собой самое лучшее воспоминание о приветливой Оптиной Пустыни, а в сердце своем – любовь и уважение к старцу Амвросию, этому великому наставнику и целителю душ и сердец человеческих.

В.В. ЯШЕРОВ

Из записок, напечатанных в журнале
«Русский Паломник» № 4 за 1896 год
и помещенных архимандритом Агапитом
в житии преподобного Амвросия, старца Оптинского.

По книге: Афанасьев В. Житница жизни: С
траницы истории и духовного бытия
Оптиной Пустыни. 2005.