ЖИЗНЕОПИСАНИЕ БЛАЖЕННОЙ СТАРИЦЫ СЕПФОРЫ

13 мая недалеко от Оптиной пустыни в селе Клыково всегда собирается множество священников, монахов, мирян ... Здесь под высоким осьмиконечным крестом покоится великая молитвенница, прозорливая старица схимонахиня Сепфора (в миру Дарья Николаевна Шнякина – урожденная Сенякина). Она перешла в вечность 13 мая 1997 года, на 102 году жизни. Старица жила в одно время с нами …

В помяннике матушки Сепфоры были записаны многие десятки мирских и монашеских имен. Она умела утешить скорбящего. Обличить могла, назвав человеку грехи, которые тот не смел и выговорить.

Она всегда с четками, по большей части в безмолвии и богомыслии, но внутренняя ее жизнь почти никому не была открыта: эта тайна была явной лишь для Господа. О высоте этой жизни догадывались по случаям прозорливости, которую она проявляла. Многие уже заметили, что она ничего не говорила просто так. И если что советовала – делали. Монахиня С. рассказывала: «Как-то приезжает племянник, делится со мной своей бедой: назначили ему операцию в Москве. Перетрудился с отцом на тяжелой физической работе, да и сорвал себе позвоночник. Я его отправляю к матушке, а та ему говорит: Никакой операции, только тяжелого не поднимай. Он ее послушал, и все обошлось. Поясок матушкин носил, она ему дала...»

Сохранилось много рассказов о мудрости и прозорливости матушки Сепфоры.
Помнится, приходим мы к матушке с сыном Виктором. Он ей в подарок захватил воблу, так уж ему захотелось. Матушка ее взяла, а ему дает маленькую такую рыбку, соленую-пресоленую, а это, мол, тебе. Дочь ее еще ругала: «Что ты даешь, ее и есть нельзя!» А я сразу поняла – солоно ему придется... И точно, вскоре сделали ему операцию... Больно сложная была, с трудом выкарабкался. А матушка сказала, что без молитв за него он бы умер... А еще, помню, перед операцией спрашивает меня: «Тебе какой сын помогает?» Я ей говорю: «Средний, Виктор». А она мне: «И у него денег не будет, и у тебя». Все правильно, так и вышло.

Монахиня Пантелеймона, духовная дочь матушки Сепфоры, вспоминала, что в первый же день ее знакомства с матушкой (это было в 1973 году), та предсказала ей монашество, но не прямо, а подарив Псалтирь и черный платок. Затем матушка стала учить ее читать на церковно-славянском языке и поправляла ее ошибки. Исповедоваться посылала в Тулу, в храм Двенадцати Апостолов, а потом напоминала грехи, которые на исповеди не были сказаны.

Келейница З. рассказала: Однажды слепая матушка говорит мне: «Дай мне иголку, я буду шить». – «Матушка, как ты будешь шить? Дай мне пошить». – «Нет, дай мне иголку». Приношу ей иголку, но все за свое: «Матушка, давай я тебе пошью». Она взяла у меня из рук иголку и вставила в ушко нитку: «Я ведь сказала, что сама буду шить». И вот она сидит и шьет. Я вышла из келии и думаю: «Я зрячая, да не вижу ничего, а она слепая шить будет...» И только я об этом подумала, она зовет меня. Вхожу. У нее в руках полотенце в полоску. «Это полотенце?» Я говорю: «Полотенце». – «А оно дорожками?» – «Дорожками». – «Эта синяя?» – «Да». – «Эта зеленая, эта красная, эта белая?» – «Да». Я поняла, что она духом больше видела, чем я вижу своими телесными глазами.

Плотник Н. был мастер своего дела и гордился этим, но матушка нередко его смиряла, говоря, что «ты, мол, там-то и там-то плохо сделал, посмотри-ка... И в другом месте у тебя изъян». Так оно и оказывалось: мастер обнаруживал эти недоделки...

Матушка просила приносить ей палочки обструганные, легкие посошки. Она помазывала их освященным елеем и употребляла во время духовных бесед с чадами, возьмет да и слегка побьет по ногам, рукам... Как, впрочем, нередко и себя. Это напоминает действия преподобного Амвросия: как услышит, например, какую, пусть едва заметную, похвальбу (много прочитал... долго стоял...) от инока, так сразу за палочку. Некоторым и доставалось. Матушка клала палочку на пол и предлагала пройти по ней. В этом был какой-то сокровенный смысл.

Бесы люто ненавидели ее, но ничего, конечно, не могли с ней сделать серьезного: вот только дыму в келию напустят или поднимут ветер и кровать ее засыплют песком... Они цеплялись за всякого входящего к ней, но и она не дремала, видела, что лезут... Келейнице она говорила: «Пришли к нам люди – ты с радостью, а после их ухода – кропи святой водой». После вечернего правила келейница кропила матушку, себя и всю комнату. А однажды ночью слышит шум: матушка отворила дверь и прямо ползком оттуда. «Что же ты, – говорит, – не слышишь... я умираю, задохнулась вся. Такого чаду напустили – дышать нечем!» А келия полна дыма. Иногда и днем показывала: «Вон стоят: в шляпе, в брючках... Маленькие и большие... Читай скорее “Да воскреснет Бог”...»

Матушка Сепфора наказывала келейнице не давать дремать. «Я непослушная была, – рассказывает та,– Господи, прости... Матушка, прости... Если она задремлет, то надо было ее обязательно будить... А у меня слабый такой характер, плохой, негодный, мне ее жаль. Говорю тихонько: Матушка, матушка... – да и отхожу. Так она меня потом так прочистит, проругает, что свет Божий не мил... Мне думается, что ночи она не спала совсем. К утру задремлет чуток, а в семь уже умываться, на молитву вставать... С утра – Псалтирь, Евангелие. Братия под благословение подходят... После обеда – акафисты. В это время могла и прилечь самый чуток, капельку... Поднимется: “Ой, я, наверное, много спала”... А где там много – десять минут... Вот она молится, и если я в это время приоткрою дверь к ней, то она начинает ползать на коленях, смиренно скрывая молитву: “Мусор тут какой-то... Сейчас соберу”».

Как сильна молитва матушки Сепфоры, видно и из рассказов ее келейницы З. Вот как-то приехал в Клыково некий профессор с женой. «Сначала зашла его жена,– вспоминает келейница, – Матушка ее обличила в том, что они с мужем жили блудно, дочь воспитали не православную, и стала она бесноватой... Надо обратиться к Богу с искренним покаянием сердца, а она им ничем не может помочь. Потом матушка позвала профессора. Он открыл дверь келии, но тут же закрыл лицо руками и выскочил назад, как будто его огнем обожгло. Матушка ему не успела ничего сказать. Профессор весь трясся, и вид у него был крайне испуганный. Немного оправившись, он стал с раздражением говорить, вот, мол, “напридумывали имен – Сепфора какая-то, словно нормальных имен нет”...
Как потом выяснилось, этот человек был экстрасенсом.

Другой случай был еще в Киреевске. Одна паломница из Крыма побывала у матушки Сепфоры, которая и обличила и утешила ее, а на прощанье благословила не говорить об этой беседе никому. Та не сдержалась и рассказала, а когда до нее дошла весть о кончине матушки, у нее отнялась речь и за непослушание она не могла говорить ровно два года.

Матушка Сепфора просила в случае ее смерти похоронить ее возле Никольского придела храма Спаса Нерукотворенного. Старица предвидела свою кончину и накануне всех, кто заходил, благословляла, наделяла подарками. Кому четки приготовила, кому икону…
12 мая 1997 года матушка Сепфора почувствовала себя плохо. Были извещены оптинские батюшки. Они совершили над матушкой Сепфорой соборование. Ей стало полегче, но ненадолго. На следующий день у матушки отнялась и левая сторона. Священники по очереди читали Канон на исход души. И когда в очередной раз читали пятидесятый псалом, то при последних словах «да возложат на алтарь Твой тельцы...» матушка трижды вздохнула и упокоилась. Было без двадцати восемь вечера.

 Похоронили ее там, где она и завещала, возле алтаря Никольского придела, рядом с братской могилой. Отпевал схимонахиню Сепфору целый собор оптинской братии. В это время яблони цвели. Гроб находился далеко от сада, и ветра не было, но вдруг нанесло множество благоуханных лепестков, которые, как снегом, осыпали гроб и все вокруг... Храм был так переполнен, что отпевание совершали на улице, вокруг теснились оптинцы, шамординские сестры, паломники, всего более трехсот человек. Горевали, прощались, служили панихиды. И были слезы пополам с радостью. Потому что шли еще пасхальные дни.

Многочисленны и рассказы о посмертных явлениях схимонахини Сепфоры разным людям. Дочь матушки Лидия Дмитриевна однажды читала утреннее правило у себя в московской квартире. Вдруг в открытую форточку влетела маленькая птичка и села на одну из икон красного угла – прямо перед молящейся... «Мама! Да ведь, это же ты!» – воскликнула она в изумлении (вспомним, что на древнееврейском языке Сепфора означает – птичка). Не прошло и часа, как ей вручили телеграмму о кончине матери.

 После кончины матушки Сепфоры в ее келии замироточила фотография матушки, вставленная в рамку со стеклом. Поначалу думали, что под стекло попала влага, но вскоре миро выступило на стекле и так обильно покрыло фотографию, что она прилипла к стеклу. Приехавшие оптинские братия стали свидетелями этого чуда...

Двух лет не прожила матушка Сепфора в Клыкове, кажется, это очень недолгое время, но, судя по плодам, то есть, по всему, что Господь совершил здесь по ее молитвам, не на краткий миг и не безследно промелькнула она здесь. Сколько людей – иноков и мирян – светом истинной веры напиталось возле нее! Сколько их по молитвам ее вышло на тесную дорогу вечного спасения и души свои повергло к ногам Господа!

По книге «Матушка»