Пришел отец Рафаил (в миру – Родион Иванович Шейченко) в Оптину Пустынь за несколько лет до ее закрытия и разорения – в 1917 году. По воспоминаниям духовных чад батюшки, на его глазах убили кого-то из его близких, и он сам привез тело убитого домой. Это и было как бы последним толчком к решению окончательно порвать с миром.

На закате своей жизни, в годы последнего лагерного заключения старец будет вспоминать: «Много, почти сорок лет тому назад, ранним майским утром, в расцвете "своей весны" – подошел я к святым воротам Оптиной Пустыни... Я шел в эту славную Оптину Пустынь, в колыбель духовного окормления богомудрых старцев и духоносных отцов не только помолиться, но "поселиться"...»

В Оптиной он стал духовным сыном старца Нектария (Тихонова). Ко времени фактического закрытия обители в 1923 году (одна из последних всенощных в Оптиной Пустыни была 15 июня 1924 года.) о. Рафаил уже был в сане иеродиакона.

Тогда же, в 1923 году, начались и первые аресты оптинских насельников, правда, некоторых довольно быстро освобождали. Новая волна арестов в конце 1920-х годов захватила и о. Рафаила (Шейченко). Отец Рафаил оказался в районе Котласа, в лагере общего режима. При лагере было подсобное хозяйство – занимались свиноводством. Вот туда и попал о. Рафаил «на послушание», так как до монастыря, в миру, он был ветеринарным фельдшером. Жил он, к счастью, не в общем бараке, а в одном из... пустых свиных стойл, радуясь и этой «отдельной келье».

Когда случайно открылось, что в «келье» о. Рафаила хранятся богослужебные книги и совершаются службы, он был приговорен в 15-летнему заключению в лагере строгого режима. К сожалению, об этом периоде его жизни известно только одно, что он отбывал срок на Соловках.

На свободу он вышел «сактивированным инвалидом» – это было в первой половине 40-х годов. Освобождающийся заключенный должен был назвать точное место, куда он едет (для справки), – и о. Рафаил назвал Козельск. В Москве, в храме Успения в Гончарах (на Таганке) митрополит Крутицкий и Коломенский Николай (Ярушевич) посвятил иеродиакона Рафаила (Шейченко) в священнический сан – он стал иеромонахом.

В 1944 году епископ Калужский Василий назначил настоятелем козельской Благовещенской церкви иеромонаха (впоследствии игумена) Никона (Воробьева). Вторым служащим священником этого храма стал о. Рафаил.

Отец Рафаил после лагерей физически был очень слаб, но душа его горела желанием трудиться на ниве Господней. Вместе с о. Никоном (Воробьевым) поднимали храм из разрухи, постепенно собирали рассеявшуюся в годы немецкой оккупации паству. К концу 1949 года храм внешне уже был готов и крест водружен. Работы внутри храма также продвигались к завершению. Нашелся специалист – иконостасный мастер, который изготовил не только иконостас (украшающий храм и поныне), но и паникадила (их тогда достать было невозможно): он изящно вырезал их из фанеры и покрыл бронзой, лишь позднее появились здесь металлические.

Особенно привлекали верующих глубоко духовные проповеди настоятеля – о. Никона и исповеди у начинающего духовника – о. Рафаила, наставническое слово которого всегда было растворено милостью к кающимся и состраданием к заблудшим душам. Традиция оптинского старчества не прервалась – она была поддержана и укреплена в духовнической практике батюшки Рафаила.

Дом в Козельске, где жил о.Рафаил (ул.Красноармейская, 34)Из воспоминаний Е.А. Булгаковой, духовной дочери архим. Бориса (Холчева): «Отец Рафаил был человек великой любви и жалости к людям. Приехав, он стал заботиться о состарившихся и немощных сестрах Шамординской обители – многие из них тоже вернулись в Козельск из ссылок безпомощные, бездомные. Душа его вмещала всех, кто нуждался в помощи. Все шли к нему, как к родному отцу, и всех он согревал своей любовью. Дверь его дома для всех была открыта. Много было и не монашествующих, но просто исстрадавшихся от многообразных трудностей, и для каждого находилось тепло в его душе».

«Душа его вмещала всех...» – это всегда было характерно для истинных духоносных старцев.
Всеобщая любовь к о. Рафаилу возбуждала в одном из служащих с ним священников все большую зависть. (К тому времени о. Рафаил был уже настоятелем храма). В своих воспоминаниях Е. А. Булгакова свидетельствует о ложном доносе, что «о. С. сумел уговорить одну прихожанку, ... чтобы она подала донос на о. Рафаила, что он якобы имеет [имел? – ред.] связь с немцами». Факт доноса действительно имел место (о чем упоминается и в письмах о. Рафаила), но прямую причастность благовещенского священника к этому некоторые козельские старожилы опровергают, хотя в лагерных письмах батюшки имя о. С. не раз всплывает в связи с этим арестом.

О. Рафаил вновь был арестован и получил еще пять лет лагерей (в общей сложности батюшка провел в лагерях 21 год). Был он под Кировом: ему было уже за 60 лет, и был он больной и слабый... Отец С. встал на его место (т.е. стал настоятелем храма).

О великодушии и смирении невинно пострадавшего старца свидетельствуют его письма из последнего лагерного заключения. Он просит своих духовных чад простить ту прихожанку: она прислала ему покаянное письмо, и батюшка ответил ей прощением.

Судя по письмам, о. Рафаил провел в последнем лагере 5 лет и 8 месяцев. Прожил же батюшка на воле, вернувшись, менее двух лет (вернулся очень слабым). Поселился он близ храма, наверху двухэтажного дома, внизу жила шамординская монахиня. Дом этот особенно привлек его тем, что стоял на пригорке, и из него хорошо была видна вся Оптина.

В храме по-прежнему первенствовал о. С. – он не уступил о. Рафаилу настоятельство и тот стал вторым священником. Несмотря на слабость, о. Рафаил принимал всех – как и прежде, дверь его дома не закрывалась. Старые монахи и монахини, благочестивые паломники, приезжавшие в те годы поклониться «Оптине», непременно посещали и о. Рафаила, почитая его за старца.

В этом доме (где-то через год после возвращения батюшки из последнего заключения) и произойдет встреча Елизаветы Булгаковой с о. Рафаилом. Из ее воспоминаний видно, какую негасимую любовь питал он к ее духовному отцу архимандриту Борису (Холчеву), с которым свел Господь когда-то в северном лагере.

О.Рафил и старец Никон (Беляев)В этом же радушном козельском доме произойдет еще одна немаловажная встреча двух бывших оптинцев: о. Рафаила, несогбенно пронесшего крест монаха-исповедника по всей своей многоскорбной жизни, и Ивана Митрофановича Беляева, родного брата о. Никона (Беляева), оптинского духовника, упокоившегося в изгнании, в дальней пинежской ссылке. Сострадательная душа о. Рафаила через все годы лагерной жизни пронесла жалость и молитву за «Иванушку», ушедшего из Оптиной уже будучи рясофорным послушником. Правда, о. Рафаил, поступивший в Оптину в 1917 году, не застал там Ивана Беляева (он ушел из монастыря в 1914-м), но знал о его судьбе по рассказам о. Никона, делившегося своей скорбью о брате. Ведь тот, женившись, даже отошел на какое-то время от веры, – казалось, свет Оптиной никогда уже не прольется в его душу. Но и в этом случае любовь и милостивое попечение отца Рафаила вновь затеплили угасшую лампаду.

После возвращения из лагеря в 1950-х годах, узнав адрес Ивана Митрофановича, он со всей простотой, со всем теплом своего любвеобильного сердца стал звать Беляева к себе в Козельск. И он приехал – но совсем уже незадолго до смерти о. Рафаила (был потом и на его похоронах). Они сидели за домом на скамейке – перед глазами, в отдаленной дымке, в довольно ясных очертаниях, восставала родная порушенная Оптина. Иван Митрофанович рассказал старцу о той внутренней борьбе, которая терзала его всю жизнь, принес глубокое, сердечное покаяние (было ему тогда около 70 лет) (К тому времени в душе И. М. Беляева уже многое изменилось: отец Михаил (Ежов) помог ему вернуть веру в Бога – тот самый священник, который запечатлен (юный тогда послушник) на фотографии 1913 года стоящим у гроба Оптинского старца Варсонофия (Плиханкова), преподобного аввы обоих братьев Беляевых). Но когда обратился к о. Рафаилу за благословением оставить «мирской ярем» и дожить свой век вблизи Оптиной Пустыни, – получил вполне обоснованный отказ: велено было семейный крест донести до конца.


...Весна 1957 года была холодная, затяжная. Батюшка чувствовал себя слабо, но все время служил и принимал всех приходящих. Троицкую родительскую субботу весь день дотемна он провел на кладбище, потому что каждый просил его послужить на могилке. Придя домой, о. Рафаил слег с высокой температурой – воспалением легких, и вслед за этим – инсульт, от которого он и скончался: тихо и мирно, 6 / 19 июня, в 4 часа утра. Двенадцать ударов церковного колокола оповестили всех о его кончине.