Епископ Елисаветградский Онуфрий

Священномученик Онуфрий (в миру Антоний Максимович Гагалюк) родился 2 апреля 1889 года в селе Посад-Ополе Ново-Александрийского уезда Люблинской губернии. Местность эта была заселена католиками-поляками. Отец Антония, Максим Гагалюк, по происхождению был малороссом, из крестьян Подольской губернии. Много лет он прослужил ефрейтором крепостной артиллерии в гарнизонах, расположенных в городах Польши. По окончании службы он устроился лесником в казенное лесничество Люблинской губернии и теперь, обустраивая свою жизнь, женился на Екатерине, девушке из бедной семьи поляков-католиков. У них родилось шестеро детей: три мальчика и три девочки. Дом лесника стоял на отшибе, в семи верстах от ближайшей деревни и в тридцати семи верстах от ближайшего города Ново-Александрии. Местоположение дома обусловило и образ жизни семьи: играть дети могли только друг с другом и не имели возможности общаться с деревенскими сверстниками.

Когда Антонию было пять лет, с его отцом случилось несчастье. Совершая зимой обход леса, он застал четырех мужиков, без разрешения рубивших казенный лес. Застигнутые на месте преступления, они стали просить Максима не записывать их имен для последующего наложения штрафа, но он отклонил их просьбу, и тогда мужики набросились на лесника и стали его избивать. Обладая большой физической силой, Максим сколько мог отбивался от них и в конце концов обратил их в бегство, правда, сам был ранен в руку и в голову – как-никак порубщики имели при себе топоры. С большим трудом Максим добрался до дома, где жена, омыв раны, уложила его в постель. В ту же ночь порубщики подожгли его дом. Максим лежал в это время в комнате, освещенной ярко горевшей лампой, отчего пожар был замечен не сразу, а уже тогда, когда огонь стал пробиваться в комнату. Мать бросилась спасать детей, но так как наружная дверь уже была объята пламенем, она, выбив оконную раму, стала бросать их на снег, предварительно закутывая в одеяла. Отец с матерью выбрались из горящего дома через окно, сами остались живы, но никаких вещей спасти не удалось. Вскоре из соседней деревни прибыли на подводах крестьяне: Максима отвезли в город в больницу, а Екатерину с детьми приютили в деревне.

Здесь произошло событие, которое весьма поразило Екатерину. Вот как она рассказывала об этом: «После того как меня с детьми привезли с пожарища в деревню и устроили в хате, я, глядя на моих малых детей, оплакивала их и мою горькую судьбу. Дети окружили меня и стали утешать. И вот, сын мой Антон, пяти лет, взобравшись ко мне на колени и обняв за шею, сказал мне: "Мама! Ты не плачь, когда я буду епископом – то возьму тебя к себе!" Я была так поражена этими словами, ибо не поняла их значения, и даже испугалась, что переспросила Антошу: "Что ты сказал? Кто такой епископ? Где ты слышал такое слово?" Но он мне только повторил уверенно и серьезно: "Мама, я буду епископом, я сам это знаю"».

Отец Антония, Максим, скончался в больнице, и осиротевший мальчик был принят по просьбе матери в сиротский приют в городе Люблине. В приюте мальчик хорошо учился, окончил церковно-приходскую школу и был отправлен на средства приюта в город Холм в духовное училище, которое окончил с отличием, и был принят в Холмскую Духовную семинарию.

Он учился в семинарии как раз в то время, когда епископом Холмским стал Евлогий (Георгиевский) (1), а сам Холмский край стал краем смут и раздоров – общереволюционных, прокатившихся по всей России, национальных, так как в этом крае жили русские, поляки и евреи, и религиозных, и поэтому православные оказались вынужденными защищать свою веру.

Здесь, на границе столкновения православия и иноверия, будущий епископ увидел, какая жестокая, поистине безпощадная ведется борьба против истинной веры, причем «церквами», которые называют себя христианскими. Здесь юный Антоний на практике столкнулся с католицизмом в его стремлении подчинить все и вся своему влиянию и власти. Это был не победивший католицизм, успокоившийся и правящий, благоденствующий в своих границах, а католицизм воинствующий. Тут, на поле духовной брани, в полосе соприкосновения католицизма и православия, было видно отчетливо, с какой ожесточенностью, хитростью и лукавством католицизм воюет против Православной Церкви. Практическое столкновение с католической идеологией дало Антонию наглядное представление о происхождении и механизме действия христианских сект и помогло впоследствии увидеть опасность расколов ХХ века.

Учась в семинарии, Антоний сначала мечтал стать врачом, затем учителем. Но в последнем классе семинарии, перед самым ее окончанием, с ним случилось событие, указавшее ему путь служения Богу и Его Святой Церкви. За месяц до выпускных экзаменов Антоний заболел воспалением легких и был помещен в семинарскую больницу. Состояние здоровья его было тяжелым. Боялись за его жизнь, в семинарской церкви служились молебны об исцелении болящего. Впоследствии Антоний рассказывал своей матери: «Я находился в забытьи; или наяву, или во сне (хорошо не помню) передо мной появился чудесный старик, обросший большой бородой до ступней ног и седыми длинными волосами, закрывавшими голое тело его до пят. Старик этот ласково на меня посмотрел и сказал: "Обещай послужить Церкви Христовой и Господу Богу и будешь здоров". Слова эти посеяли во мне страх, и я воскликнул: "Обещаю!" Старец удалился. Я заснул и с того времени начал поправляться. Когда потом я стал осматривать иконы с изображениями великих православных святых, в изображении святого Онуфрия Великого заметил я черты явившегося мне старца».

Еще не вполне оправившись от болезни, Антоний приступил к сдаче экзаменов и их выдержал, но не первым учеником, а вторым из окончивших. Это обстоятельство сильно его опечалило, так как при желании поступать в Духовную академию теперь нужно было держать конкурсный экзамен, к которому, следовательно, нужно было готовиться, что при его слабости от перенесенной болезни представлялось ему затруднительным. Появились мысли поступать не в академию, а в университет. Антоний зашел посоветоваться об этом с ректором семинарии епископом Дионисием (Валединским), и тот благословил его поступать в Санкт-Петербургскую Духовную академию. В том же году, успешно выдержав экзамены, Антоний поступил в Духовную академию.

По окончании 2-го курса Антоний был послан ректором академии в Яблочинский Онуфриевский монастырь читать лекции по богословию на курсах, организованных для группы учителей, прибывших из Галиции. Прочитав курс лекций, уже перед самым отъездом Антоний снова заболел воспалением легких. Положение его вызванными в монастырь врачами было признано почти безнадежным. Об исцелении его служились молебны.

Он лежал в келье в забытьи, слышал пение святых молитв, и вдруг перед его глазами предстал тот же старик, который посетил его в семинарской больнице в Холме три года назад и взял с него слово, что он посвятит свою жизнь служению Богу. Это был святой Онуфрий Великий, небесный покровитель Яблочинского Онуфриевского монастыря. Сурово посмотрел на него святой Онуфрий и с укоризной сказал: «Ты не выполнил своего обещания, сделай это теперь, Господь благословит».

«Когда я открыл потом глаза, – рассказывал Антоний, – то увидел, что в келье служат молебен о моем выздоровлении перед чудотворным образом святого Онуфрия, который был поставлен возле моей кровати. Я прослезился от умиления и заявил присутствовавшему тут архимандриту Серафиму, что по приезде в академию приму иноческий постриг».

5 октября 1913 года в конце всенощного бдения в академическом храме Санкт-Петербургской Духовной академии ректор академии преосвященный Анастасий (Александров) совершил пострижение Антония в монашество с наречением ему имени в честь преподобного Онуфрия Великого. <…>

11 октября епископ Анастасий рукоположил инока Онуфрия в сан иеродиакона, а вскоре и в сан иеромонаха.

<…> В 1922 году иеромонах Онуфрий был назначен настоятелем Никольской церкви в городе Кривой Рог Екатеринославской губернии с возведением в сан архимандрита.

За разрухой гражданской последовала разруха церковная. Летом 1922 года образовалось движение обновленцев, руководители которого предлагали радикально реформировать Церковь. В августе 1922 года состоявшийся в Киеве собор православных архиереев избрал архимандрита Онуфрия кандидатом во епископа для Херсоно-Одесской епархии.

Глава обновленческого раскола «митрополит» Евдоким (Мещерский) предпринял меры, чтобы не допустить хиротонии архимандрита Онуфрия. В декабре 1922 года Андрей Гагалюк, разыскивая своего брата архимандрита обратился к «митрополиту» Евдокиму с просьбой сообщить что-нибудь об архимандрите Онуфрии. Евдоким имел подробные сведения о православных и незамедлительно ответил, что архимандрит Онуфрий находится в Кривом Роге и ведет активную проповедь против обновленческого движения в Церкви. При этом Евдоким добавил: «Если вы его брат, я вам советую послать ему сейчас же, немедленно, телеграмму с вызовом его в Москву ко мне. Если он смирится перед нами и примкнет к нашему движению, мы возведем его в сан епископа и дадим ему любую епархию. Вы должны предупредить его, что, если он не покорится нам, его ждет тюрьма и ссылка. Поспешите. Время не терпит».

Телеграмма была послана, и последовал ответ: «Ничего общего с Евдокимом иметь не желаю».

Спустя два года, когда брат посетил владыку Онуфрия в Харькове и речь зашла о посещении Андреем «митрополита» Евдокима, владыка слегка пожурил брата и прибавил: «Евдоким меня звал потому, что знал – скоро должна состояться моя хиротония. Как ни старались обновленцы помешать этому, я усыпил их бдительность и успел тайно выехать в Киев, где и был возведен в сан православного епископа. Они страшно обозлились и решили во что бы то ни стало погубить меня. Содержание меня в тюрьмах и ссылка – это дело их рук».

4 февраля 1923 года экзарх Украины митрополит Михаил (Ермаков) и епископ Димитрий (Вербицкий) хиротонисали архимандрита Онуфрия во епископа Елисаветградского, викария Одесской епархии. Хиротония состоялась в городе Киеве.

Митрополит Михаил сказал новохиротонисанному архиерею, что канонически он подчиняется ему и епископу Николаевскому Прокопию (Титову), назначенному управляющим Херсоно-Одесской епархией. После хиротонии епископ Онуфрий сразу же уехал в Елисаветград. Митрополит Михаил на следующий день после совершения хиротонии был арестован и сослан.

6 февраля 1923 года епископ Онуфрий прибыл в Елисаветград и при громадном стечении молящихся совершил в Успенском соборе свою первую архиерейскую службу. Через несколько дней после этого к владыке пришел уполномоченный обновленческого ВЦУ Трофим Михайлов и спросил его: какой он придерживается церковной ориентации? Епископ Онуфрий ответил решительно и прямо: «Я не признаю и никогда не признаю ВЦУ и его "архиереев" и "иереев" и подчиняюсь лишь непосредственным каноническим начальникам: митрополиту Михаилу и епископу Прокопию».

На следующий день после визита уполномоченного епископ Онуфрий был арестован и заключен в тюрьму – сначала Елисаветграда, а потом Одессы. Его обвинили в том, что он, приехав, не зарегистрировался у властей как епископ и возглавил незарегистрированное местное церковное управление, относящееся к патриаршей Церкви, а также в том, что он не поддержал обновленцев, которые были зарегистрированы, как единственные признанные гражданскими властями представители церкви. Кроме того, власти попытались обвинить преосвященного Онуфрия в шпионаже на том основании, что епископ пришедшего его арестовать сотрудника ГПУ с интересом расспрашивал об организации, в которой тот служит.

Два года спустя, вспоминая свои скитания по тюрьмам, владыка писал: «Немного прожито, но много пережито. Всего лишь два года я епископ, но... из этих двух лет я провел шесть месяцев в узах... Я хотел немного коснуться того настроения душевного, которое я испытал в темницах городов: Елисаветграда, Одессы, Кривого Рога, Екатеринослава и, наконец, Харькова. Прежде всего должен сказать, что мне не было сделано ни малейшего снисхождения ввиду высокого моего сана. Меня водили под конвоем пешком по улицам много раз, ездил я и в этапном вагоне поезда за решетками. Сидел я среди воров и убийц. И эта атмосфера меня не только не возмущала, но даже умиляла. Я вспоминал свои грехи вольные и невольные и радовался, что Господь дал мне пить чашу страданий за мои согрешения.

Когда меня водили с позором по улицам, я был очень спокоен душой; никакого стыда я не испытывал. А что до отношения ко мне соузников-арестантов, то никто не тронул меня и пальцем. Ко мне арестанты относились с добрым чувством.

Я сидел в одной камере с налетчиками, их было десять человек. Все они были вызваны на суд, и их приговорили к расстрелу. Нас разделили: меня и других поместили в одну камеру, а налетчиков – в другую. И вот, когда приговоренные к смерти шли на расстрел по коридору, под усиленным конвоем, они умудрились бросить мне записку в окошко моей камеры, и я сумел поднять и прочесть ее (как раз стоял около окошка в коридор). Что же я прочел в записке? Имена приговоренных к расстрелу, моих прежних соузников, и просьбу – молиться за них... Меня это чрезвычайно растрогало и умилило... Этот момент был одним из радостнейших моментов моей жизни... Их всех расстреляли. Я молился о них при их расстреле, происходившем в нескольких шагах от моей камеры в гараже, через двор от нашего помещения. И теперь я вспоминаю о своих соузниках-арестантах... Помяни, Господи, души рабов Твоих, убиенных: Василия, Иоанна, Михаила и иже с ними, как помиловал Ты обратившегося к Тебе разбойника на кресте...

А вот и еще отраднейший факт из жизни тюремной. В Великий пост соузники пожелали исповедаться и причаститься Христовых Таин. Тюремное начальство разрешило, и поехали к епископу, проживавшему в городе Одессе, за священником. Но оказалось, что и епископ и священник были неправославные. Как быть? Заключенные не захотели исповедоваться у обновленцев-раскольников. А среди заключенных был православный священник – отец Петр. Его мы и упросили, и он исповедовал арестантов, а затем служил литургию и причащал.
Свыше пятисот арестантов нас было, которые молились, исповедовались и причащались Христовых Таин. Составился небольшой хор из заключенных. А Символ веры и молитву Господню пели все молящиеся – говеющие. Многие из арестантов не говели по нескольку лет, а теперь поговели. И замечательное дело, – во всем обширном городе Одессе была ли тогда православная церковь, а у нас в тюрьме совершалось православное богослужение.

В другой тюрьме (Кривой Рог) со мной сидел молодой еще человек с богословским образованием, много мы с ним беседовали. Когда его освободили, он писал мне, что пребывание его со мной в узах было одним из лучших моментов в его жизни. И я тоже с любовью вспоминаю тяжести темничной жизни. Конечно, это потому, что Господь, утешающий сердца Своих рабов, был со мною, многогрешным.

Между прочим, когда я сидел в узах, один довольно образованный человек говорил мне:
– Вот вы здесь сидите, при трудностях темничной жизни вы покойны; вам присылают помощь добрые люди, при этом сознание говорит вам, что вы сделали всё, что нужно. А мне кажется, – продолжал он, – что вы поступили неправильно. На кого вы оставили или бросили даже свою паству, не лучше ли было бы вам как-нибудь пойти на компромисс, признать ВЦУ, а то ведь вашу паству будут расхищать волки хищные!

Я подумал и ответил ему:
– Видите ли, если бы я отрекся от Святейшего Патриарха и своей церковной законной власти, а признал бы раскольничье, самочинное и безблагодатное ВЦУ, я перестал бы быть епископом православным.

И свою паству, которая доверилась мне, я обманывал бы тогда, перестав быть святителем. А теперь, с Божьей помощью, я сохранил чистоту православия, оставшись православным епископом».

15 мая 1923 года епископ Онуфрий был освобожден из тюрьмы в городе Одессе, но с него была взята подписка, что он выедет за пределы Одесской области. <…>

В июле 1937 года правительство СССР приняло постановление № П 51/94, в соответствии с которым народным комиссаром внутренних дел был отдан оперативный приказ № 0047 о расстреле находившихся в тюрьмах и лагерях исповедников. Против архиепископа Онуфрия было начато новое «дело».

27 февраля 1938 года архиепископ Онуфрий был вызван на допрос. Все уже было предопределено. Следователь спросил:
– Расскажите о контрреволюционной группировке, возглавляемой вами и вашим коллегой Панкеевым, и об антисоветской агитации, которую проводят бывшие служители религиозного культа.

Архиепископ Онуфрий ответил:
– О существовании контрреволюционной группировки я ничего не знаю и поэтому показать ничего не могу, тем более что некоторых лиц... я совершенно не знаю. Остальных я знаю по лагерю и имею с ними общение как лагерник.

В марте все обвиняемые были отправлены в Благовещенск. 17 марта 1938 года Тройка НКВД приговорила архиепископа Онуфрия, епископа Антония и других, всего двадцать восемь человек, к расстрелу.

Архиепископ Онуфрий был расстрелян 1 июня 1938 года. Вместе с ним были расстреляны: епископ Белгородский Антоний (Панкеев) и пятнадцать священно-церковнослужителей.


 

(1) – митрополит Евлогий (Георгиевский) – основатель, идеолог и ректор Парижского так называемого богословского Свято-Сергиевского института, рассадника модернистического «богословия», сторонник и апологет ереси экуменизма, противник Самодержавия. – Примеч. ред.