ЯРКИЙ ОБЛИК ХРИСТИАНИНА-МОНАХА, ЖИВШЕГО ДЛЯ БОГА И БОГОМ ПРОСВЕТЛЕННОГО
Святейший Патриарх Тихон своей жизнью явил яркий облик христианина-монаха, жившего для Бога и Богом просветленного. «Не напрасно носил он титул Святейшего. Это была действительно Святость, величавая в своей простоте и простая в своем исключительном величии», – отзывалось о Патриархе русское духовенство. «От Святейшего уходишь духовно умытым», – говорили посещавшие его. Вот почему улыбка Патриарха, светлая и ласковая, так была памятна всем, его знавшим. Великая любовь ко Христу, к Его Церкви и к людям проходила светлой полосой через всю деятельность Патриарха Тихона. «Он был олицетворением кротости, доброты и сердечности», – кратко и верно охарактеризовал Святейшего епископ Августин (Беляев). Его необыкновенная чуткость и отзывчивость проявлялись и в его широкой благотворительности, в щедрой помощи всем неимущим и обездоленным. Редкую заботу Святейшего Тихона о человеке не могли отрицать даже его враги и часто бывали обезоружены ею. «Пойдите к Патриарху, попросите у него денег, и он вам отдаст все, что у него есть, несмотря на то, что ему, Патриарху, в его возрасте, измученному после богослужения, придется идти пешком, что и было недавно», – свидетельствовал один из зачинщиков церковной смуты. Многие не чуткие люди не понимали его, злоупотребляли этими сторонами его души, готовы были видеть в нем «просто симпатичного человека», а между тем здесь-то и проявлялась истинная святость. Двери его дома всегда были для всех открыты, как открыто было каждому его сердце – ласковое, отзывчивое, любвеобильное. Будучи необыкновенно простым и скромным как в личной жизни, так и в своем первосвятительском служении, Святейший Патриарх не терпел и не делал ничего внешнего, показного. Он являл собой пример великого благородства. Неся свой тяжелый крест, он был полон неподдельного, глубокого смирения и всецело отдавал себя в волю Божию, стремился ее одну искать и исполнять, что неизбежно заставляло его отказываться от своей человеческой воли. В последнем случае он мог давать повод своим врагам обвинять его «в безволии». Но он смотрел на жизнь не по-мирски, а по разуму Божиему, проявляя здесь свою истинную мудрость. Это и отличало его всегда как человека и архиерея. Этим он производил впечатление такой души, в которой живет и действует Христос. И свою паству звал к тому же Святейший Тихон: «Господь да умудрит каждого из нас искать не своего, но правды Божией и блага Святой Церкви!»
Огромные задачи стояли перед Патриархом. Ему была вверена многомиллионная, необозримая по территории Русская Православная Церковь со всеми ее духовными и материальными ценностями, и в сознании своей великой ответственности он всегда по завету Христа Божие отдавал только Богу. Неизмеримо тяжел был его крест. Руководить Церковью ему пришлось среди всеобщей церковной разрухи, без вспомогательных органов управления, в обстановке внутренних расколов и потрясений, вызванных всевозможными «живоцерковниками», «обновленцами», «автокефалистами». «Тяжелое время переживает наша Церковь», – писал в июле 1923 года Святейший. И своими посланиями он звал народ к исполнению заповедей Христа, к духовному возрождению через покаяние. Его имя, его безукоризненная жизнь стали маяком, указывающим путь к истине Православия. Нельзя без волнения читать призыв к покаянию Патриарха, обращенный им к народу перед Успенским постом: «Еще продолжается на Руси эта страшная томительная ночь, и не видно в ней радостного рассвета... Где же причина?.. Вопросите вашу православную совесть... Грех... вот корень... болезни... Грех растлил нашу землю... Грех, тяжкий нераскаянный грех вызвал сатану из бездны... О, кто даст очам нашим источники слез?! Где ты, некогда могучий и державный русский народ?.. Неужели ты не возродишься духовно?.. Неужели Господь навсегда закрыл для тебя источники жизни, погасил твои творческие силы, чтобы посечь тебя, как бесплодную смоковницу? О, да не будет сего! Плачьте же, дорогие братия и чада, оставшиеся верными Церкви и Родине, плачьте о великих грехах вашего Отечества, пока оно не погибло до конца. Плачьте о самих себе и о тех, кто, по ожесточению сердца, не имеет благодати слез».