В Париже был некий муж, изобиловавший всякой внешней премудростью. Этот знаменитый муж, объясняя, по обыкновению своему, ученикам своим богословские изречения апостола Павла и возгордившись, сказал не стесняясь:

- Это богословское изречение и сам Павел не мог постигнуть и изъяснить так, как изъяснил я!

О, какая дерзость и какое многолетнее неразумие!

И суд Господа, Который всегда гордым противится, постиг его и тотчас сделал мёртвым. Случившиеся же тогда там ученики его пришли в страх и ужас от этого случая. Взяв умершего, они отнесли его в церковь и стали совершать над ним положенное пение. Но, о какой ужас! Мёртвый ожил, сел на одре и воскликнул: «Я поставлен пред Судиею!» - и, сказав это, опять сделался мёртвым. Предстоящие, будучи объяты ужасом, долго с великим страхом взывали: «Гос­поди помилуй!» И вот мёртвый опять ожил и говорит: «Надо мною совершено исследование!» - и опять мёртвый возлёг на одре. Тогда ещё больший страх и ужас объял предстоящих, которые уже не спешили погребением, говоря: «Услышим, какой будет конец этого необычного явления». И опять умерший ожил и испустил последний глас, сказав: «Я осуждён!» - и больше уже не оживал и не говорил. Таков был конец этого замечательного толкователя, и такое получил воздаяние за безумное превозношение.

В Италии есть город Флоренция, прекраснейший и лучший всех городов, которые я сам видел. В этом городе есть монастырь. В этом монастыре игуменом был некоторый священноинок, по имени Иероним, родом и учением латинянин, исполненный всякой премудрости, и разума, и внешнего образования, великий подвижник, обильно украшенный божественною ревностью. Этот муж, узнав, что Флоренция сильно подвержена двум богомерзким грехам: мерзостному содомскому беззаконию и безбожному лихоимству с безчеловечным взиманием непомерных процентов, - разжёгся божественною ревностью и предпринял богоугодное решение - оказать городу помощь и окончательно истребить в нём эти нечестия. Приняв такое решение, он начал в церкви учить людей Божиих всякими премудрыми поучениями и разъяснением книг. В храме святого евангелиста Марка собиралось к нему часто множество слушателей из числа благородных и правдивых жителей этого города. Наконец весь город привязался к нему любовью и упрашивали его, чтобы он пришёл и стал учить их слову Божию в самой соборной церкви. И большая часть города полюбила его твёрдое и спасительное учение, и каждый из них отставал от долговременного своего злого обычая и лукавства, и вместо блуда, разврата и плотской нечистоты делался последователем целомудрия и чистоты. А вместо неправедного лихоимания люди вскоре сделались милостивыми и человеколюбивыми, и некоторые из таковых сделались подражателями Закхея, и неправедно собранные имения расточили добре, раздав их руками Иеронима находящимся в нуждах.

Итак, половина жителей города получили чрез Иеронима превосходное и богоугодное исправление; другая же половина продолжала не только сопротивляться его божественному учению, но и враждовали против него, досаждали ему так, что намазывали человеческим калом перила, на которые он обыкновенно опирался руками, когда стоял и изливал народу струи учения. Он же, подражая кротости и долготерпению Спасителя во всём, терпел всё мужественно, сильно желая исправления многих. Поэтому он и самых церковных властей, о пастве Спасителя не пекущихся, не похвалял, а небоязненно обличал их согрешения и часто говорил: «Если бы мы жили согласно с Евангелием Христа Спасителя, то все неверующие народы обратились бы ко Господу. Теперь же, живя вопреки евангельским заповедям и ни себя не исправляя, ни о других не заботясь, - что другое услышим от праведного Судии, как только не это: «горе вам книжницы и фарисее, лицемери, яко затворяете Царствие Небесное пред человеки: вы бо не входите, ни входящих оставляете внити» (Мф.23,13). Говоря это без стеснения и ещё более жестокими словами осуждая самого папу и находящихся при нём кардиналов, он подал этим повод к большей к нему ненависти. Называли его еретиком, и хульником, и льстецом. Слух об этом достиг до Рима и сильно смутил папу и состоящий при нём клир, так что они послали ему соборное запрещение учить людей Божиих и прибавили, что если он не перестанет, то будет ими проклят как еретик. Он же не только не послушался такого беззаконного совета, но ещё более разжёгся божественною ревностью и соборное их послание назвал неправедным и небогоугодным. И стал он обличать их беззакония, ибо, как я не без основания догадываюсь, он решил умереть за благочестие и за славу Божию, если бы это потребовалось. Когда же приверженцы папы не переставали грозить ему, а он, с своей стороны, продолжал не подчиняться им, то они решили умертвить его. Избрали они некоего генерала монашеского ордена. Этот генерал, прибыв во Флоренцию и показав высшему начальству города грамоты папы, представил Иеронима суду и подверг его мучительным пыткам. Когда тот дерзновенно отвечал на все лукавства неправедного того следователя, так что судия не мог признать его виновным, то предстали против преподобного того учителя ложные свидетели из числа беззаконников, не покорившихся его учению, высказывая против него тяжкие несправедливые обвинения. На основании этих обвинений неправедные те судьи осудили его и ещё двух священных мужей, его соучастников, двоякою казнью: повесить на древе, а потом разжечь под ними огонь и сжечь их.

Таков был конец жития преподобных тех трех иноков и такое получили они воздаяние за подвиг о благочестии от недостойнейшего их папы Александра; ибо тогда был папою Александр, родом из Испании, который всякими неправдами и злобою превзошёл всех законопреступников.

Я же настолько отстою далеко от согласия с неправедными теми судьями, что с радостью причислил бы замученных ими страдальцев к древним защитникам благочестия, если бы они не были верою латиняне; ибо ту же горячую ревность, какую имели древние, видел я и в тех преподобных иноках. Ибо я сам видел их и часто бывал на их поучениях, причём я видел в них не только подобную древним ревность за благочестие, но и ту же премудрость, тот же разум и то же искусство в писаниях. В особенности же отличался этим Иероним, который по два часа, а иногда и более, стоя на учительской кафедре, обильно изливал струи учения, - не из книги почерпая доказательства этих слов, но из сокровищницы своей великой памяти, в которой хранился всякий богомудрый разум святых писаний.