Что бы сказала моя бабушка и другие почившие бабули, услышав, как говорят матом современные барышни («деушки»), увидев, как они одеваются, как сидят на коленях у парней, целуясь прилюдно в общественных местах?» «Ой, батюшки светы!» - ну что-то вроде этого, наверное.

Оказывается, мода может быть идеологическим оружием: нынешнее повальное стремление женщин носить бесформенные малахаи-толстовки поверх порток-джинсов или спортивок окончательно уравняла их в одежде с мужчинами. При этом параллельно, как по приказу, исчезли женские туфли (даже не говорим о лодочках) из обувных магазинов, 80% обуви – аля кроссовки-кеды-ботильоны на жутких тракторных рессорах. Туалеты почти везде уже делают для обоих полов, скоро и магазины одежды и обуви станут унисексическими. Это удобно? Это выгодно? Да, кому-то это удобно и выгодно…Но кому?

Прежде всего, это работает на взламывание глобальных подкорковых установок личности, размывание осознания себя женщиной или мужчиной. Конечно, начинался управляемый хаос в моде там, где солнце заходит, затем частично внедрялось у нас, частично мы сами торопились, как бы не опоздать, всё перенять. Когда дело уже дошло до безумия ЛГБТ- патологий, многие начали одумываться. А не поздно ли уже сейчас? Девушки и женщины кладут шпалы, работают следователями, запросто общаясь в тюрьмах с маньяками, вскрывают трупы в моргах, занимаются боксом, поднимают штанги, играют в футбол и хоккей и т.п. Зачем? Зачастую это малоэффективно, странно и неэстетично. Сколько веков мужчины пели женщинам дифирамбы за их слабость и изящество, кокетливость, воздушность, грацию и «лёгкое дыхание», за успехи в художественных сферах! Мода как важнейшая часть культуры оказывается пятой колонной в наши дни.

Когда-то в романе «Мы» гениально и пугающе это было предсказано Е.Замятиным. Фантастичны всецело: и отвратительная ситуация со свободой полового раскрепощения, вплоть до богоборческой смены пола, и ювенальная порча, и всё возрастающая роль машинного, искусственного интеллекта, танково-утюжно формирующего единство сначала внешнего, а потом и психического склада человечества. И вот оно уже «всё здесь, при дверех…»

Лет 20 назад довелось сопровождать студентов в поездке по обмену в США. Было это в июле, в разгар страшнейшей жары. Да, там везде кондиционеры, но не спасало, мы все надели сарафаны и босоножки и стали резко выделяться на фоне интернационального студенчества. Европейки и американки, да и парни тоже, уже тогда как один носили малахаи и порки типа исподнего русских солдат века, и все в кроссовках! Мы не могли взять в толк: зачем в изматывающей жаре мучиться в кроссовках? Им тоже почему-то казалось странным, что мы носим сарафаны, открытые расклешённые платья и босоножки с тонкими ремешками. В конце концов мы услышали от них обескураживающее умозаключение: «Вы все так одеты, потому что вам одежду в КГБ выдали». No comment. То есть давненько озадачились на западе психологической подготовкой революции «унисекс в одежде». Впрочем, уже в 1991 году в Германии кожаные куртки были унисекс: для обоих полов одинаковы.

Но! Все-таки здорово придумали китайцы про смену «инь-янь»! Если упрощённо-упрощённо – про смену женского и мужского: вот достигает «инь» своего максимума, и начинается потихоньку возрождение «янь», растёт оно до своего максимума, потом его снова сменяет «инь»… и так далее. Здоровое в массе своей общество и на западе, и у нас начало осознавать, куда их уже привели творцы нового управляемого мира, в котором различие полов будет только мешать им гонять толпы рабов туда-сюда, да и возможности продолжать свой род они должны быть лишены.

И вот в наши дни пошли по миру с грандиозным успехом флеш-мобы «как шокировать европейца». Миллионы просмотров! Подхватывают и наши СМИ! А что там? А там – Женщина! Она в шляпке, на шпильках, она изящна, она в платье или юбке, в женственной блузке, в руках у неё сумочка (а не рюкзак-комод на спине), у неё длинные волосы или аккуратная причёска, загадочный взгляд и поуулыбка. И вот она идёт по улицам городов под песню Тома Джонса «Она – леди», а навстречу ей обалдевшие мужчины и стада женщин в порках, трениках и бесформенных брюках (не путать с первыми брючными костюмами – образцами изящной моды)…изумлённые стада – молодых, зрелых и старых женщин – в штанах и кроссовках… На неё многие оборачиваются. (Конечно, слишком вольная походка, заметим автору клипов) Вот оно! Мужское «янь» достигло своего апогея – все устали, сил нет от этих отар и табунов среднего рода. Расцветает потихоньку «инь». И вот уже на улицах Москвы мужчины показывают большой палец, а парни улыбаются москвичке: она стоит у киоска (вспоминается феерическая песня в исполнении нашего гения М.Магомаева «Королева красоты»), девушка, нет, барышня, просто стоит, но на неё хочется обернуться. И многие оборачиваются, кто-то фоткает. Лёгкая юбка - колокол с тонким пояском, закрывающая колени, туфли на шпильках, тонкая курточка до пояса со строчками, воздушный шарфик и маленькая сумочка… Лёгкий макияж и пушистые волосы - «She is lady»! Конечно, есть опасность загламурить процесс… Да, стиль как чувство меры так просто не выработать, особенно после десятилетий насаждения упрощёнки унисекса.

Мне возразят – при чем тут «инь-янь»? Просто существует абсолютная правда моды в постоянной смене приоритетов. И будут правы. Но это с философской стороны. А как мы выяснили, есть ещё и политическая, и нравственная составляющая в моде как культурном явлении. (Здесь не сказано о мужской моде на смешные стрижки в виде шишаков-хвостиков, о приоритетах молодёжи в субкультурах – это другая тема).

Недаром в пословицах многих народов говорится – воспитай девушку – воспитаешь целый народ.

«Сила женщины — в ее слабости, и мужчины чаще склонятся на тихую, нежную, кроткую просьбу. Нужно быть женственной, нужно уметь женственность сохранять во всем – в отношении к мужу, к детям, к жизни — надо быть другой, нежели мужчина. Именно за это мужчины любят женщин». (Епископ Пантелеймон)

Может быть, это начало – женщины вспомнят сами себя, начав одеваться как женщины, избавятся от ведьминских когтей ядовитых цветов и вспомнят о бархатных ручках, заговорят с детьми не мужским приказным тоном, а по-матерински, доверительно…Глядишь, и слова «нежная» и «прелесть» они услышат в свой адрес, а не те слова на известную букву, которые они не просто слышат, но и сами повторяют. А всего-то и надо – перестать их самим повторять… Ведь мужчины ведут себя так, как им позволяют женщины. Через женщину всё пропало когда-то. В раю. Ей и возвращать. До 21 века многие из женщин с этим великолепно справлялись, начиная с Жён-Мироносиц. Пора вернуть им это звание себе…

2. Бумеранг амазонок.

Лёля, сотрудница издательства, лет сорока, идёт из храма, где она иногда поёт в церковном хоре. Вдруг прямо перед ней мягко тормозит тёмная иномарка.

- Лёлька, это ты? – навстречу шагает модная спортивная дама, выпорхнувшая из машины.

- Боже мой, Галочка, сколько лет…

Подруги сначала стоят у машины, забрасывая друг друга вопросами, потом Галка уговаривает Лёлю посидеть в кафе.

Проходит час, а они и не замечают, как. Бывшие однокурсницы сидят у окна с плотной шторой, бежевый торшер на изогнутой ножке мягко освещает столик.

Галка уже лет десять живёт в Норвегии после второго замужества, часто ездит по делам фирмы мужа в Россию и очень редко встречает кого-нибудь из сокурсников.

Рыжий официант с веснушчатым лицом подносит двум дамам, которых он про себя называет перезревшими курагами, то новые порции мороженого, то красное вино, то пирожные.

«Всё сладости размазывают, как студенточки, нет бы водочки с отбивной заказали…», - думает он, глядя на женщин блёклыми глазами в обрамлении прямых жёлтых ресниц.

С другой стороны от торшера, расселась шумливая компания молодых людей: два парня и одна девица. Галка и Лёля заняты своим разговором, но приходится то и дело посматривать в сторону взвизгивающего молодняка: может, потише будут резвиться, не пересаживаться же из-за них.

Вот опять за соседним столиком гогочут, похоже, нарочно слишком громко и визгливо. Женщины прерывают разговор и рассматривают компашку. Два тощих прыщавых парня с цветными всклокоченными волосами сидят в обнимочку, у одного из них накрашены губы, у другого – подведены глаза.

Напротив сидит анорексичная девица с бескровным лицом и мышиными глазками. Стараясь подстроиться под притворные расхохатывания обнимающейся «парочки», она, наклоняясь вперёд, выдавливает из себя фырки, которые, видимо, сама она считает смехом.

Лёля отворачивается и говорит:

- Фу, гадость… Мне кажется, они притворяются. С трудом мне верится в эту голубую любовь.

- Очень даже может быть, что притворяются. Хотя я этого навидалась в европах. В России это только начинается. А та-ам… Во Франции женщины просто стонут: невозможно найти мужика, все голубые… повальная мода или безумие...

- Почему мы всё не решаемся называть вещи своими именами, не люблю, когда проституток называют не «продажными девками», а «ночными бабочками», убийц – не «душегубами», а «киллерами», «голубые»… ещё давайте их «серебряными» назовём, все же знают, как их народ зовёт!

Галка слегка удивляется лёлиной горячности и смотрит искоса в сторону компашки. Там продолжают обниматься размалёванные парни, при этом они то и дело, стараясь делать это незаметно, поглядывают по сторонам.

- Да уж, нам, по первой профессии лингвистам, надо быть более точными в выборе слов. А помнишь, нашего Носкова? Он ведь тоже вроде бы того…голубел,- вспоминает Галя.

- Понимаешь, он не притворялся, у него и вправду был сдвиг, он же не был продуктом моды. А сейчас молодым дурачкам это навязывают и в школах, и в институтах, в интернете, и со сцен, - сердито говорит Лёля, чуть приглушая голос.

- Да, Носков, наверное, и был в числе того 1%, кто рождается с аномалией. Но тогда это было вообще не видано не слыхано и не выпячивали они свои проблемы. Я слышала, конечно, что спецслужбы специально готовят разные «особенные» легионы в молодёжной среде, чтобы потом, управляя ими, устраивать погромы, марши, разжигать рознь и всякие свары в обществе. А они, дураки, думают, что мы, мол, такие необыкновенные, оригинальные…- замечает Галя.

Лёля вздыхает, разглаживает салатовую салфеточку рукой и, глянув на Галку, вдруг заявляет: «В общем, мне кажется так: явление это, ну, педерастия, действительно есть, пусть и мода присутствует, и всяко разно. Но я думаю, что мы в этом виноваты».

- Что?! Кто это мы? Ты и я, что ли?

- А женщины. Кто несколько веков двигал вперёд, толкая земной шар, как Высоцкий пел, свою растакую, разлюбимую ЭМАНСИПАЦИЮ? Кто? Не женщины? Вот и получили.

Галина молчит. Она смотрит расширенными глазами на бывшую однокурсницу и соображает, слегка склонив голову. Лёля продолжает:

- Шпалы кладём, «я и лошадь, я и бык, я и баба и мужик», везде влезли - и в школы, и в медицину, и в политику… Ну, и зачем мужчине баба-мужик? Так что я думаю, что педерастия – это протест. Массовый мужской протест, иногда, может, и неосознанный – но против женской эмансипации, может, и на клеточном уровне даже.

- Ну, ты загнула! Есть же просто блудный разврат, как это в древнем Риме было. Хотя…Может, доля истины и есть в твоих словах, - думает вслух Галка. – Кстати, глянь на эту девицу – это что женщина? Она что, возбудит мужчину? Сомневаюсь. Мой муж, кстати, он наполовину русский, наполовину скандинав, устал повторять – «как хочется увидеть женщину в платье, именно в платье – с воротничками, рюшами, складочками и с чем там ещё бывает… Ведь девчонки молодые одеты, как стадо, в жутких штанах, обтягивающих те места, которые скрывать надо, а не выпячивать, да ещё бывает так съедут эти штаны, что бельё видно всякое разное…

И что вы хотите, чтобы мы ухаживали за таким существом, добивались его, дарили цветы или думаете, извините за прямоту, нас это может возбуждать? Где тайна-то? Ведь женственность – это тайна. Чем нам очаровываться, восхищаться?»

- Если бы нас кто-нибудь слышал, ну хотя бы наш осоловелый официант, то сказал бы, что мы просто ворчащие старые тётки, так вот же - и твой муж так считает, а не только мы…

Лёля отодвигает от себя вазочку из-под мороженого и глядит в окно.

- Короче, амазонки получили обратно свои резвые стрелы.

- Ну, да, получилось, стреляли из бумеранга …

Будьте добры, счёт, - просит Галя официанта, который флегматично взирает на поцелуй двух прыщавых сосунков за соседним столом. Уже на улице однокурсницы всё ещё говорят-вспоминают… Галка рассказывает о младшей дочке, болтушке и кокетке, когда мимо женщин в кафе шествуют под ручку два холёных парня.

«Господи, куда мы попали, у них тут гнездо, что ли», - думает Лёля. Эти не были похожи на прыщавых: аккуратные стрижечки, гладкая матовая кожа, маленькие серёжки в розовых ушах и кошачья походка. Галя тоже невольно разглядывает пижонов.

Струящийся пиджак из дорогой ткани на одном, и яркая рубашка с блёстками на другом – они шли под руку, ожидая внимания к себе и заранее изображая лёгкое смущение от предполагаемого сногсшибательного интереса публики.

У одного из них были пышные, но аккуратно подстриженные пшеничные усы, и было ясно, что они надушены. Опущенные глаза под длинными накрашенными ресницами придавали лицам выражение напускной кротости.

При этом из каждой поры этих холёных физиономий струились невидимые, но почти осязаемые флюиды порока, умело загримированного под утончённый намёк на якобы тайну и избранность. Пара входит в зал, оттуда раздаются возгласы приветствия и жидкие аплодисменты.

Галка смеётся:

- Знаешь, мне показалось, что у одного из них был длинный кошачий хвост в полосочку. Ха! Схватить и дёрнуть – представляешь, какой бы раздался вой!

Садись, я подвезу тебя!

Продолжая оживлённо говорить, подруги скрываются в теле блестящей акулы-иномарки, плавно отплывающей по разогретому асфальту в сторону мигающего тёплыми огнями проспекта.