Заседание Синода, прошедшее 25 августа с.г., выявило ряд вопросов, которые, в свою очередь, вскрыли целый клубок церковных проблем. В частности, в одном пункте постановления Синода сказано, что за разглашение внутрицерковной тайны клирику грозит запрещение в служении на срок до 1 года (при повторном совершении того же деяния – до 3 лет); для монашествующего: отлучение от причащения Святых Христовых Таин на срок до 1 года (при повторном совершении того же деяния – до 3 лет). И все это – без каких-либо разъяснений, что такое церковная тайна и какая информация подпадает под это понятие.

Практически никто из журналистов и священников-публицистов не взялся за разъяснение этого пункта решений Синода, что вполне объяснимо: разъяснения нужно основывать на фактах и документах, а их нет, потому что ни практики такой ранее не было, ни самого понятия церковной тайны. 

По этому поводу удалось найти в интернете буквально несколько публикаций. Вот что пишет, например, протоиерей Максим Колесник. В его статье, со ссылками на других авторов, приводится хотя бы частичное рассмотрение назревших проблем:

«Во-первых, бюрократизация Церкви уже давно «проникла во все сферы церковного управления: и высшего, и епархиального… Христианское единение всех верующих, пастырей и пасомых, которое есть основа Церкви, исчезает и в приходе. Священник наподобие чиновника назначается на приход властью, даже без ведома пасомых, и в случаях самого неудачного назначения прихожане не могут получить себе нового пастыря по сердцу. Наоборот, возможны случаи смещения священников, вопреки единогласным просьбам прихожан, любящих отнимаемого у них пастыря. Управление в Церкви совершенно подчинено светской власти, построено на канцелярских началах, с безконечной отчетностью и бумажным делопроизводством. Духу, вдохновению, голосу совести здесь оставлено меньшее место, нежели в управлениях, например, министерства внутренних дел», – об этом писал еще касательно дореволюционной Церкви Лев Тихомиров в книге «Монархическая государственность».

Как следствие бюрократизма – ввязывание Церкви в мировую коронавирусную панику без всестороннего исследования глобальной «пандемии» (и того, что скрывается за этой ширмой) и доверчивое следование требованиям светских чиновников. Жестко спускаемые сверху ограничительные инструкции без доходчивого объяснения подлинных причин принятия подобных безпрецедентных мер вызывают недоумение, ропот и критику (порой справедливую) среди части православных христиан. Причем попытки некоторых публицистов, в т.ч. священнослужителей, открыто и спокойно рассуждать на тему коронавирусной ситуации вместо всестороннего обсуждения и диалога вызывают либо игнорирование, либо строгие меры пресечения подобных диспутов. 

Никто не отрицает необходимости дисциплины и послушания в Церкви, но послушание не должно превращаться в бездумное исполнение бюрократических инструкций и противоречить совести. Даже великий святой Иоанн Лествичник, восхваляя добродетель послушания и осуждая самочиние, в то же время предупреждал: «Когда мы, в намерении и разуме смиренномудрия желаем покорить себя ради Господа и без сомнения вверить спасение наше иному: то, еще прежде вступления нашего на сей путь, если мы имеем сколько-нибудь проницательности и рассуждения, должны рассматривать, испытывать и, так сказать, искусить сего кормчего, чтобы не попасть нам вместо кормчего на простого гребца, вместо врача – на больного, вместо безстрастного – на человека, обладаемого страстьми, вместо пристани – в пучину, и таким образом не найти готовой погибели».

Опыт Церкви по преодолению эпидемий и мора, о котором мы уже неоднократно писали на страницах нашего издания, предлагает нам совсем иное (молитву и покаяние), чем то, на чем настаивают бюрократы (т.е. санитарные нововведения и закрытие храмов), послушные светским властям. 

Публицист Анатолий Артюх тоже обращает внимание на то, что уничтожается соборность в Церкви. Он указывает, что «миряне документально исключены из официальной деятельности Церкви (кроме тех случаев, где их присутствие выгодно кому-либо из имеющих власть в Церкви, – примеч. «ПК»). Священники по факту стали крепостными епископов. Епископ, не спросив прихожан, имеет полное право перевести настоятеля в другой приход, город, страну или вообще отправить за штат без права служения. Священники лишаются права служения только на основании нарушения клятвы послушания епископу. Многочисленные обращения мирян к священноначалию просто игнорируются». 

Ситуацию сглаживает и не позволяет довести до критической точки наличие достойных священников и архипастырей, неформально относящихся к пастве и священникам. Но и они зачастую тоже безгласны и не имеют возможности на что-либо влиять.

«Видимо, члены Священного Синода, упоминающие о соборности в Церкви, забыли, что именно миряне фактически содержат Церковь, но при этом лишены права на голос и участие в принимаемых священноначалием решениях, да и в судах над духовниками, выброшенными с приходов зачастую без внятного объяснения причин», – заключает он.

Публицист Олег Курзаков так комментирует решение Синода о наложении прещений на клириков и монашествующих за разглашение канонических и церковно-административных сведений: «Все последнее десятилетие чаемое церковное многоголосие с правом на дискуссию и иное мнение как выражение соборности Церкви урезалось. Затыкали рот самым громким голосам, осекались голоса менее смелых и более зависимых. Это означает, что верующие должны молчать, сверяя свою совесть не с Евангелием, а с волей начальства. Церковная иерархия присваивает себе право единственного голоса. Церковная бюрократия становится чем-то особым и независимым в теле Церкви, стремясь, с одной стороны, к абсолютному всевластию, а с другой – к неподсудности и отсутствию церковного контроля (т.е. безнаказанности – примеч. «ПК»). 

Церковь должна стать, по замыслу священноначалия, учреждением, организацией, корпорацией с жесткой иерархичной системой. И первое, что приходит на ум, – это превращение ее в армейскую казарму с уставом и дисциплиной. В этой парадигме нет церковного народа, нет общинности и соборности, а есть приказ и подчиненные. Стремление засекретить, скрыть, сделать тайной внутрицерковную жизнь рождает подозрение, что под этим покровом совершается что-то не очень хорошее. В самой формулировке решения бросается в глаза то, что она будто специально взята из Уголовного кодекса: «Разглашение… влечет за собой: для клирика: запрещение в служении на срок до 1 года (при повторном совершении того же деяния – до 3 лет); для монашествующего: отлучение от причащения Святых Христовых Таин на срок до 1 года (при повторном совершении того же деяния  – до 3 лет)». 

Это звучит чудовищно, но еще чудовищнее то, что это отражение мышления именно преосвященств. Они так и смотрят на своих подчиненных, видя себя прокурорами и судьями. Им будто и в голову не приходит, до чего кощунственно звучит использование в качестве санкции за дисциплинарный проступок отлучение от причастия. Что понимать под «каноническими и церковно-административными сведениями»? При желании под это можно подвести все, что угодно, все, что касается церковной жизни...»

Недостаток информации в обществе при недоверии к официальным источникам порождает кризис доверия ко всей Церкви со всеми вытекающими из этого последствиями.

Вызывающее вопросы (которые остаются без ответов) поведение архипастырей, стремящихся предотвратить доступ извне к каким-то своим полномочиям и тайнам и при этом отнюдь не демонстрирующих святость своей собственной жизни, приводит к нарастанию волнения и раздражения среди верующего и особенно неверующего народа, теряющего благоговейность по отношению к Церкви и не желающего более оправдывать и защищать ее священноначалие. 

Результатом такого воспитания народа стали гонения на священнослужителей в послереволюционные годы прошлого столетия, когда и народ уже частично разочаровался в духовенстве, допускающем какие-то несоответствующие его образу поступки, и само духовенство в значительной своей части отступило от вековых устоев Церкви. Добавим к этому возрастающее количество людей, ненавидящих Церковь (число их растет тоже не без стараний особой группы священнослужителей), которые, став большинством или просто дорвавшись до власти, начнут творить дела, сообразные своей совести.

Нам, верующему народу, очень хочется решать все возникающие проблемы внутрицерковным соборным путем. Но как это сделать в сложившейся ситуации дистанцирования священноначалия от рядового священства и мирян, особенно в крупных епархиях, где большинство священников (не говоря о мирянах) ни разу в жизни не имели возможности напрямую общаться со своим епископом? 

Жаль, если священноначалие все же предпочтет соблюдение сокровенности своих тайных дел соборности Церкви и не позволит верующим прикасаться к жизни Церкви, карая каждого за преступление этой невидимой, разделяющей нас преграды.