Для справки:

АВВАКУМОВЩИНА

[онуфриевщина], поповское старообрядческое согласие (см. Поповцы) кон. XVII — нач. XVIII в. Возникло в основанном ок. 1678 г. керженском скиту старца Онуфрия Орла, после того как Домница, вдова казненного 14 апр. 1682 г. в Пустозерске попа Лазаря, привезла архив пустозерских узников — протопопа Аввакума, Лазаря, Федора Иванова и Епифания — и когда здесь ок. 1685 г. поселился любимый ученик Аввакума инок Сергий (С. И. Крашенинников), принесший с собой сочинения протопопа, в к-рых содержалось одобрение самосожжений и ошибочные догматические построения Аввакума, изложенные им во время споров с Федором Ивановым (о разделении Св. Троицы, о Воплощении Бога не существом, а благодатью, о восстании Христа из мертвых до Воскресения и сошествии Его в ад душой и телом, о преложении Св. Даров на проскомидии и т. д.). Онуфрий и его последователи стали ревностными сторонниками этих «писаний», почитая их «паче Евангелия». Они также признавали священников только дониконовского поставления и придерживались суждения, что «не бывает опечаток и погрешностей в старых печатных книгах и не подобает их исправляти». С онуфриевским скитом были тесно связаны такие «зельные любители» аввакумовских сочинений, являвшиеся одновременно проповедниками и организаторами массовых самосожжений, как посадский человек из г. Романова Поликарп Петров, приходской свящ. из Пошехонского у. Симеон, крестьянин Пошехонского Корнильева мон-ря Семен Афанасьев, беглый вологодский подьячий Иван Коверин и др.

Учение и деятельность Онуфрия и его единомышленников вызвали осуждение др. старообрядцев, в т. ч. известных обличителей самосожжений — инока Евфросина, Мины и Галактиона Слепого. 19 авг. 1693 г. по инициативе пошехонского дворянина Ф. Я. Токмачева на Керженце, в дер. Зиновьево, состоялся старообрядческий собор, обвинивший последователей аввакумовских писем в ереси. В скиту Онуфрия, куда участники собора были приглашены для прений, между сторонами произошло резкое столкновение, Токмачев и его товарищи едва спаслись бегством. После этого распря на Керженце продолжалась еще 15 лет. В 1702, 1704, 1706 и 1708 гг. здесь по этому поводу проводились новые соборы, однако онуфриевцы не только не отказались от «несогласных писем», но и «паче начаша их любити, и веровати по ним, и за церковною службою прочитати». У них сложился культ Аввакума, стали создаваться его иконные изображения. Один из приятелей Онуфрия, Иерофей Андреев, написал в защиту «спорных писем» особое послание. Противники онуфриевцев группировались на Керженце вокруг скита старца Софонтия. Инок Сергий под напором неопровержимых доказательств признал заблуждения своего учителя. Перед смертью, в 1709 г., под страхом преследования отрекся от еретических писаний Аввакума и проклял их оказавшийся почти в одиночестве Онуфрий.

«Возлюбленные о Господе Братья и сестры! Я всех вас поздравляю с велико торжественным днем - открытием памятника человеку, который воплощает собой верность Христу: вот он как исповедовал, как понимал веру, так и остался в ней до конца. Когда-то святой неразделенной Церкви сказал, что должно быть единство в главном, свобода во второстепенном, а во всём - любовь.

«В главном - единство, во второстепенном - свобода, во всём - любовь» (лат. In necessariis unitas, in dubiis libertas, in omnibus caritas, иначе - in necessariis unitatem, in non-necesariis libertatem, in utriusque charitatem) - популярное у экуменистов изречение, часто ошибочно приписываемое одному из двух раннехристианских святых - Августину Иппонийскому, либо Викентию Лиринскому.

В действительности этот афоризм впервые встречается у хорватского католического богослова Марка Антония де Доминиса, впервые употребившего его в трактате «Церковная республика», опубликованном в 1617 году.

Изречение было девизом «моравских братьев», американских пресвитериан и Союза католических немецких студенческих братств. Встречается в энциклике Иоанна XXIII «Ad Petri Cathedram» (29 июня 1959).

Главное наше единство - это вера во Христа. То, как мы исповедуем и какие обычаи используем - это выбор человека… в зависимости от его рождения - я родился в Сибири и воспитывался среди староверческих общин (там много скитов в тайге, до сих пор туда приходят люди и молятся!!!), и во мне это воспитало колоссальное уважение к традициям, которые до сих пор передаются по наследству.

Мне всегда вспоминается наша встреча в далекой Бразилии, куда я приехал по приглашению старообрядческой общины. Мы вели переговоры, чтобы они приехали на белгородчину и они потом приехали, но затем что-то не получилось у них с переездом. Но самое важное - это любовь, которая есть во Христе, она не знает границ…Если бы в 17-м веке наши предки использовали бы это форму «В главном - единство, свобода во второстепенном», то может быть и не было таких жертв, такого противостояния.

С точки зрения духовной истории - это искушение, которому подверглась вся наша Русь, после того, как мы преодолели смутное время. Мы защитились от латинян, собрали Собор, мы сохранили государственность…но вмешались силы…которые раскололи…единство православного народа.

Нам сегодня не нужно судить до ожесточения: кто был прав, кто виноват, нужно примириться в памяти…в 1917-м году…те, кто даже и семинарию окончил…потом встали против Бога…Нам главное не потерять веру в Бога и передать эту веру нашим детям.

когда я бываю в Пушкинском доме в С-Петербурге, то обязательно посещаю отдел древних рукописей….Там хранится дневник протопопа Аввакума. Когда староверы посещают это место, то они к этой витрине прикладываются. Этот дневник написан таким замечательным языком, там даны такие характеристики всем персонажам…

Долгое время сочинения Аввакума были известны только старообрядцам. В XIX-XX веках творчество Аввакума (прежде всего «Житие», а затем и другие сочинения) было опубликовано для широкого круга читателей и стало считаться одним из наиболее ярких памятников русской средневековой литературы.

Кроме того, проезд напротив храма назван в честь идеолога старообрядцев протопопа Аввакума и будет именоваться «Аввакумовским».

После того привели нас к плахе и прочитали указ: «Велел-де государь и бояре приговорили: тебе, Аввакуму, вместо смертной казни устроить сруб в земле и, сделав окошко, давать хлеб и воду, а прочим (твоим) товарищам резать без милости языки и сечь руки». И я, плюнув на землю, говорил: «Я, говорю, плюю на его кормлю, без еды умру, а не предам благоверия». И после этого повели меня в темницу, и не ел дней с десяток, да братья велели.

Затем священника Лазаря взяли и вырезали ему язык из горла; кровь попошла да и перестала; он в то время и без языка снова говорить стал. Потом, положив правую руку его на плаху, по запястье отсекли ее, и рука отсеченная, лежа на земле, сложила сама по обычаю персты и долго лежала пред народом, исповедала, бедная, и по смерти знамение Спасителево неизменно. Мне и самому сие чуд­но: бездушная одушевленных обличает! Я на третий день у Лазаря во рту рукою моею гладил – ан гладко, языка нет, а не болит, дал Бог; а говорит, как и прежде. Смеется надо мною: «Щупай, протопоп, забей руку в горло-то, небось не откушу!» И смех с ним, и горе! Я говорю: «Чего щупать, на улице язык бросили». И он на то: «Собаки они, вражьи дети! Пускай мои едят языки!» Первые у него и у старца в Москве легче резаны были, а ныне тяжко гораздо. А через два года и опять другой язык вырос, чудно, с пер­вый же величиною, лишь маленько тупенек.