Достопочтенный петербургский протоиерей А. П. Васильев сообщил интересные подробности об одной печальной кончине, невольным свидетелем которой он был. «Начало моего иерейского служения, – рассказывал он, – я полагал в одном селе под Петербургом на месте своего тестя. Однажды я вошел в вагон поезда для поездки в Петербург. Вагон оказался переполненным пассажирами, и мне пришлось стоять. Окидывая взором сидящую публику, я обратил внимание на одну миловидную девушку. Она, заметив мой взгляд, радостно встрепенулась, как бы увидев во мне родного человека. Ласково улыбаясь, она затем подвинулась и уступила немного места, чтобы мне присесть. Усевшись, я спросил ее: "Откуда и куда вы едете?” Она отвечала, что едет из города Орла в Петербург, чтобы поступать на высшие женские курсы. Мы разговорились. Она оказалась дочерью священника, и звали ее Ольга Яковлевна Смирнова. Я спрашиваю ее: "Что же, вы с согласия родителей едете учиться?” – "Нет, – отвечала она, – мои родители были против поездки, но мне так хочется учиться, что я решила без их согласия уехать”. Я по поводу такого своеволия неодобрительно заметил ей: "Ах, как нехорошо, что вы решились без родительского благословения пускаться в такой долгий и опасный путь”

Когда поезд прибыл в Петербург и мы вышли из поезда, я увидел, что Ольга Яковлевна растерянно и беспомощно стоит, не зная, куда ей идти. При наблюдении за ней мне пришла мысль, что, пожалуй, она так легко может попасть в руки недобрых людей. Я тотчас оторвал листок из записной книжки и написал записку своим родным с просьбой приютить на время Ольгу Яковлевну, пока она найдет квартиру. Ольгу Яковлевну приняли как родную, и она прожила у моих родственников около трех месяцев до того, как подыскала себе комнату.

Приблизительно через полгода после того мне пришлось быть в Петербурге в Государственном банке по делам Церкви. К своему удивлению, я увидел там за конторским столом Ольгу Яковлевну, которая оказалась служащей банка. Удивленный этой неожиданностью, я спросил ее: "Разве вы не поступили на курсы?” Она объяснила, что отсутствие средств к жизни заставило ее предварительно заработать деньги для последующих занятий на курсах. Во время моего разговора с Ольгой Яковлевной я заметил, что сосед по конторе – молодой человек с длинными усами и пронизывающим взглядом – поглядывал в нашу сторону и прислушивался к разговору. В его взгляде я видел что-то недоброе и опасное для души Ольги Яковлевны. С грустным предчувствием за будущность этой девицы и с болью в сердце я вышел из банка.

Через полгода после этой встречи, когда я уже жил в Петербурге, прохожу однажды мимо Екатерининского парка и издали вижу такую неприятную для себя картину: Ольга Яковлевна идет под руку с усатым конторщиком и, приклонив свою голову к его плечу, страстно вглядывается ему в лицо. Мне тогда стало ясно, что судьба этой молодой девицы была плачевно решена и находилась в руках этого коварного молодого человека. Омраченные страстью, молодые люди меня не заметили, и я прошел мимо, унося в душе от этой встречи тоскливое предчувствие какой-то катастрофы в судьбе молодой девицы.

Прошло после этого приблизительно лет семь. Как-то раз летом мне необходимо было побывать в Олуховской больнице и увидеть главного врача. Он оказался в нижнем этаже, в венерическом отделении. Сестра милосердия, зная о моем знакомстве с врачом, предложила мне надеть халат и спуститься, говоря, что там я встречу врача и переговорю с ним о своем деле, не отрывая его от работы. Врач, увидев меня, покачал головой и сказал: "Ну, батюшка, я бы не рекомендовал вам бывать в этом отделении, тем более что вы отец семейства”. Говоря с врачом по своему вопросу, я заметил в углу палаты стоящий закрытый гроб и невольно заинтересовался: "Чей это гроб, кто умер?” Тогда врач небрежно ответил: "Одна тут девица умерла”. Затем, обратясь к дежурной сестре, сказал: "Посмотрите регистрационный листок”. Сестра милосердия, читая его, сказала: "Это умерла девица О. Я. Смирнова”. Такое сообщение потрясло меня до глубины души. Я пожелал поглядеть на ее лицо.

Врач отвечал: "Я не советую вам этого делать, так как умершая произведет на вас тяжелое впечатление”, но я его упросил открыть гроб. Действительно, зрелище предо мною открылось страшное. Лицо усопшей представляло нечто ужасное: носа не было, на его месте зияло глубокое отверстие, веки и губы были съедены болезнью. Открытые глаза и зубы Ольги Яковлевны дополнили отталкивающую картину ее разложения. Все это произвело на меня удручающее впечатление. Помолившись в душе за упокой девицы Ольги, я вышел из больницы с чувством глубочайшей скорби за ее душу. И долго-долго после этого я не мог забыть ее ужасающего лица, безобразно изуродованного страстью порока. Так страшны последствия развратной жизни и блудного беснования».

Преподобномученик Кронид (Любимов)
Троицкие цветки с луга духовного