Первой ересью прямо-таки вселенского масштаба стало арианство. Оно было, по сути дела, повторением на новом уровне первой ереси – ереси иудействующих евионитов. Утверждение евионитов о том, что Иисус является простым человеком, сыном Иосифа и Марии – несомненно, содержало в себе и неразвернутый тезис о тварности Сына. Это утверждение открывало дорогу тринитарным ересям. Если Сын рожден от простых родителей, то, стало быть, Он не равен Отцу – отсюда рождалось монархианство, динамизм и модализм, – ереси, в которых две ипостаси находились в подчинении одной ипостаси или являлись ее модусами и силами.

Таким образом, уже в тринитарных спорах выходил на первый план христологический вопрос: о природе и происхождении Христа. Тринитарные споры происходили в гонимой Церкви, поэтому тринитарные ереси не имели такого масштабного распространения, какой затем возымели ереси христологические. Церковь довольно легко справилась с тринитарными ересями – боговедческий опыт был подытожен Ею в догматическом учении. Уже на первом Вселенском Соборе (325 г.) тринитарная богословская мысль Церкви была зафиксирована в четких формулах Никейского Символа Веры.

Христологические же споры проходили уже в иных условиях, когда Церковь из гонимой постепенно превратилась в торжествующую. При императоре Константине Великом христианская религия становится государственной – у христиан появляется гораздо больше возможностей воздействия на мир – деятельность эта приобретает совершенно небывалые масштабы, но такие же возможности появляются и у еретиков. Если раньше ереси, возникавшие в христианских общинах, имели локальный характер и быстро исчезали при столкновении с учением Церкви, то в новую эпоху ереси охватывают целые регионы – они обретают поистине вселенский масштаб и надолго закрепляются в некоторых Церквях.

Арианство было ересью, которая захватила чуть ли не весь христианский восток. Арианский тезис о тварности Сына фактически

ниспровергал христианство, уничтожал главное его содержание – воплощение Сына Божия и спасение Им падшего человечества, ибо спасение в христианстве понималось как приобретение богоподобия, как обожение человека. А подобие Христу в арианстве становится не поглотить самую душу христианства, уничтожить Церковь в самой ее сердцевине.

Кроме того, арианское учение, хотя в его основе лежал последовательный монотеизм, содержало некоторые положения, которые легко совмещались с пантеизмом. Арий учил, что Сын сотворен Богом-Отцом для того, чтобы создать все остальное, так как Сам Бог Отец абсолютно трансцендентен миру – Он участвовать в творении мира не может, потому что никто и ничто, кроме специально созданного для этого существа, не может выдержать контакта с Ним.

Таким образом, Христос – демиург, создатель мира, но и Сам Он сотворен, поэтому творец и тварь являются совершенно одноприродными. Это очень важное положение для понимания того, как пантеистические идеи появляются в новом арианстве, – западном извращении христианства.

Арианство содержало и мощный идеологический импульс хилиазма: ведь из того, что Христос не Бог, ясно следовал вывод о том, что человек не может быть спасен, потому что истинное спасение по силам только Богу. Отсюда также следовал вывод и о том, что «спасение» по-ариански должно выглядеть как-то иначе. А как именно? Раз «спаситель» тварное существо, то он ближе к земле, ближе к людям, – то и царствие его должно быть на земле. Поэтому в арианстве очень силен пафос социальный. Это особенно заметно на примере нового арианства на Западе. Еще в XVI веке Европа была охвачена мощным протестантским социальным брожением, с которого затем началась новая эпоха социального переустроения мира.

Начиналось это брожение с движения социан или антитринитариев (иначе их называют арианами). Такой же сдвиг в учении в сторону социального устройства мира наблюдается у последних ариан, ныне проводящих активную проповедь по миру, – иеговистов. 

Кстати говоря, такая же закономерность наблюдается и на примере мусульман. Они ведь тоже отрицают Троицу и отрицают Божество Иисуса Христа. И сам ислам носит явно социальный характер. Даже трудно сказать, чего в исламе больше: религиозного элемента или социального. Умма – это религиозная община, охватывающая мусульман всего мира, но это главным образом форма социальной организации людей. А религиозный закон – шариат – охватывает все сферы социальной жизни, включая нормы повседневного поведения.

Церковь не могла остаться равнодушной к погибельному учению ариан. «Начались горячие рассуждения о Лице Господа Иисуса Христа не только в среде духовенства, но и в народе». Всех живо волновал этот вопрос, – каждый, если не понимал, то чувствовал, что он касается лично его, что это вопрос спасения или погибели. По свидетельству современников, вопрос о тварности Сына неожиданно становится предметом обсуждения во всех общественных местах: даже в банях и на торгах заводились споры о том, кто такой Иисус Христос – Бог или человек? Из этого видно, насколько живо все члены Церкви переживали догматическую истину, насколько важен был этот вопрос для личного спасения каждого христианина и для дальнейшего существования Церкви.

Все назревшие вопросы касались каждого – и могли быть разрешены только соборно – в мае 325 года, в городе Никее состоялся Первый Вселенский Собор, на который было приглашено 318 епископов. На Соборе было дано слово самому ересиарху – Арию, который изложил свое учение. По поводу изложенного учения состоялось обсуждение. С особенной силой на это учение обрушились Евстафий Антиохийский и архидиакон Александрийской Церкви Афанасий. Спор разгорелся вокруг терминов подобосущий(ομοιοςζιορ) и единосущий (ομοοςζιορ). По-гречески эти два слова разнились только написанием одной единственной буквы.

«С концами слогов распадутся концы Вселенной», – возгласил с соборной кафедры архидиакон Афанасий. Все на минуту замерли. Ему, снискавшему в дальнейшем святость, в этот момент ясно представилось, к чему приведет принятие термина подобосущий, узаконивающего арианское учение – мир и человек изменятся, потому что Христу не найдется места ни в мире, ни в человеке. Но мир не сможет выстоять без Христа – он распадется, потому что стоит он до тех пор, пока человек рождается в вечность, а без Христа рождение в благодатную вечность невозможно.

Что было бы с миром, не трудно представить по аналогии – если допустить, что в мире не осталось бы Православия, а осталось одно лишь инославие. Собственно, западное «христианство» – это есть новое арианство. Поэтому Запад вытеснил постепенно Христа из всех сфер жизни, а потом провозгласил, что Его вообще нет. 

Если бы не Православие, то распадение концов Вселенной уже бы давно произошло. 

После непродолжительных споров учение Ария было отвергнуто. Отцами Собора был принят термин единосущий и составлен Никейский Символ Веры. На последующих Соборах он был дополнен и принят Церковью в качестве исповедания веры. Принятие Церковью термина единосущий церковные историки назвали «самым значительным и единственным по своей догматической и философской важности событием в истории Церкви».

На Никейском Соборе, по их мнению, шла речь «не о специальном богословском вопросе, касающемся только утонченных сфер богословской мудрости, но о самой сути церковного мировоззрения, о самоопределении Церкви».

Однако осуждение арианства на Соборе не позволило оказать ему действительный отпор – ариане, притворно подписавшие соборные определения и высланные со своих кафедр, продолжали волновать Церковь – путем придворных интриг им удалось занять основные кафедры и сместить православных епископов. Они аргументированно отстаивали свое учение, ссылаясь, при этом, на целый ряд евангельских текстов, которые умело трактовали. По-видимому, они вообще были сильнее в диалектике, чем православные.

Положение могло спасти только чудо. Такое чудо явилось в лице архидиакона Афанасия, потому что слово «единосущий» отсутствовало в Писании (в этом смысле ариане психологически выигрывали, потому что они ссылались на Писание), но только это слово могло спасти от арианства, только с его помощью можно было отстоять Богосыновство Иисуса Христа. Поистине это было откровение свыше. Слово было произнесено и даже принято на Соборе, но понято его значение не сразу, – потребовалось еще более полувека, чтобы восточные епископы убедились в том, что оно действительно выражает православное учение о Боге. Ариане же, пользуясь покровительством власти, в течение всего этого времени распространяли свое пагубное учение под видом Православия. А Афанасий, которого ариане сместили с епископской кафедры, оставшись фактически единственным носителем истинного учения, скрывался в пустыне у Антония Великого. Ариане не могли оставить его в покое – пятнадцать лет он провел в изгнании.

Окончательно разобрались с арианством только на Втором Вселенском Соборе, состоявшемся в Константинополе в 381 году. На нем, в частности, была осуждена разновидность арианства – македонианство, в котором утверждалось неединосущие Святого Духа Отцу. Анафеме также были преданы и евномиане, аномеи, духоборцы и другие разновидности арианства. Победа Православия над арианством имела огромное значение, ибо здесь решался основной христологический вопрос. Это позволило Церкви и в дальнейших спорах с еретиками: несторианами, пелагианами, монофизитами, монофелитами и иконоборцами – выйти победительницей и сохранить искони преподанное учение о вочеловечившемся Сыне Божием.

Почему же арианство получило такое масштабное влияние? Ответ на этот вопрос надо искать в характере тех изменений, которые наступили в это время. Арианская ересь появилась всего через шесть лет после официального принятия христианства в качестве государственной религии. Если раньше христианами становились те, кто пламенел верой, кто был призван Святым Духом, кто готов был ради своей веры пожертвовать всем, даже жизнью, – и их было немного, то теперь христианами становились ради карьеры, влияния и просто из-за того, что этого требовало государство – это были люди по большей части далекие от настоящей религиозности, и они исчислялись миллионами. Они стали приспосабливаться к новой религии, им не хотелось ничего менять в своей прежней, языческой жизни, а христианство требовало кардинального изменения жизни, да и самого человека. 

И вот арианство явилось для прежних язычников своеобразной палочкой-выручалочкой, потому что если Христос это Бог, то и жизнь свою нужно было выстраивать в подражание Ему, то есть Его крестному подвигу. А если Он лишь тварное существо, то Его тварность соотносится с нашей тварной природой – и поэтому не требуется преображения нашей измененной после грехопадения природы, можно говорить лишь о ее гармонизации путем самовоспитания. 

Кроме того, тот «монотеизм», который якобы защищало арианство, на деле оборачивался привычным для язычника политеизмом – Верховный Бог окружен богами рангом поменьше, производными от Него. Язычнику более понятен такой «Бог», который не соприкасается с миром, а создает некое существо, которое творит мир, а потом принимает крестные муки – Бог, по представлениям язычников, да и иудеев, не может явиться миру в таком унизительном виде. Поэтому арианство фактически сохраняло все языческое мировоззрение, поменяв только некоторые черты культа. 

Победить арианство означало победить язычество, но и одновременно отказаться от давления законнического иудейства, потому что в арианстве причудливо слились эти две борющие Церковь еретические тенденции – это-то и дало ему такую силу, это и позволило ему еще полвека удерживать свои позиции.

Характерно, что ереси возникают там, где происходит разрыв двух Заветов, Ветхого и Нового. Откровение можно понять только в неразрывной, органической связи этих двух Заветов. Если роль одного из двух Заветов абсолютизируется, то облик Христа меняется: в одном случае Он приобретает чисто человеческие черты и Его мессианство приобретает земной характер, в другом – Он наделяется исключительно Божественными, небесными чертами. Его искупительный подвиг становится или неким небесным, не видимым земным оком актом, или ловким фокусом, которым Он обманывает своих земных гонителей. В арианстве, несомненно, с особой силой обнаружилась склонность к Ветхому Завету.

Все ереси, последовавшие за арианством, включая иконоборцев и последователей Варлаама Каламбрийского, утверждавшего, что Фаворский Свет – тварный, так или иначе были связаны с арианством – все они являлись как бы логическим и мистическим его продолжением. В самом деле, если Сын Божий Иисус Христос не воплотился в человека, то невозможным становится и изображение Бога. Если Иисус Христос сотворен, то Он, естественно, не может явить на Фаворе нетварный Свет – поэтому в мире и не может быть никаких нетварных энергий Божества. 

Еретики были последовательны в своих рассуждениях, но последовательна в своих умозрениях была и Церковь. Поэтому на всех Вселенских Соборах восторжествовало истинное христианское учение. Церковь в своих догматах свидетельствовала о воплощенном Сыне Божием, в Котором нераздельно и неслиянно сосуществуют две природы и две воли: Божественная и человеческая. Церковь выстояла в этой духовной борьбе с еретиками, подняв на них «меч духовный, который есть слово Божие» (Еф. 6, 17), ибо была препоясана истиною (Еф. 6, 14) во святых своих – исповедниках и мучениках за веру. Она устояла и, не дав изменить в учении и конца единого слога, сохранила невредимыми и концы Вселенной.

Но сказать, что ереси никак не повлияли на внутреннюю жизнь Церкви тоже было бы неправильно. С одной стороны, погибельные ереси вынудили Церковь мобилизовать свои духовные и интеллектуальные силы перед лицом смертельной опасности и это выявило новые качества самой духовной жизни, с другой – изнурительная борьба с арианством на протяжении жизни двух поколений и с иконоборчеством в течении 120 лет (пять поколений) поколебала веру слабых, дала питание подводным и подпольным течениям языческого мироощущения. И те поколения, которые невольно отравились ядом этого мировоззрения, через психологию и привычку еще долгое время передавали эту болезнь новым поколениям христиан. 

Источник: Национальный Медиа-Союз