10.03.2018
В прошлом году «Православный Крест» открыл рубрику «Черносотенцы» – о деятелях православно-патриотического движения в России начала ХХ века, оклеветанных и гонимых при жизни и мало кому известных по сей день. В этом номере мы предлагаем вниманию читателей первую часть интервью с исследователем «Черной сотни», кандидатом исторических наук, доцентом, заместителем заведующего кафедрой истории культуры, государства и права Санкт-Петербургского государственного электротехнического университета «ЛЭТИ» по учебной работе Дмитрием Игоревичем Стоговым.
– Дмитрий Игоревич, расскажите, пожалуйста, о себе: как сформировались Ваши патриотические и монархические убеждения и почему сферой научных интересов Вы избрали консерватизм и монархическое движение начала ХХ века?
– Я родился в 1977 году в обычной советской семье. Родители и родственники к религии и Церкви относились равнодушно. Впрочем, моя бабушка по линии отца, родившаяся еще до революции, была верующей, ходила в храм, исповедовалась и причащалась. На заре перестройки, на фоне краха коммунистической идеологии, в обществе резко возрастал интерес к жизни Русской Православной Церкви. Ярким свидетельством этого стало празднование 1000-летия Крещения Руси. Мне было тогда 11 лет. Я никогда не заходил до того момента в храм (не считая поездки к т. н. «источнику молодости» в деревню Старо-Сиверскую, когда экскурсовод – а дело было еще в далеком 1985 году – предложил всем на пару минут заглянуть в притвор местного храма; тогда я впервые услышал церковное пение).
В 1988 году, тогда еще в Ленинграде, в Елагином дворце, была развернута большая выставка, посвященная жизни Церкви и приуроченная к знаменательному юбилею. Помню, какие чувства она вызвала у меня – все казалось новым, необычным, но, с другой стороны, каким-то теплым, родным, хоть до сей поры и забытым! Вообще, история, прошлое нашей страны всегда были мне интересны. А тут такое событие – по сути дела целый пласт российской истории (я имею в виду историю Церкви) вытащили, наконец, из небытия!
Примерно через полгода я впервые по-настоящему побывал в храме – это был храм святой Екатерины в селе Мурино под Ленинградом. Его только-только передали Церкви. От здания практически остались одни руины. Но уже сам факт передачи его Церкви был важен.
К вопросу принятия святого Крещения я подошел вполне осознанно. Еще не почила моя бабушка, главным желанием которой было окрестить своих пока еще не крещеных внуков. И вот, 2 августа 1989 года, в день памяти святого пророка Божия Илии, я крестился.
Однако мое воцерковление началось не сразу и продвигалось очень медленно. Благодаря журналу «Литературная учеба», который выписывали мои родители, в 1991 году я начал изучать церковнославянский язык, тогда же выучил кое-какие молитвы, но в храм ходил редко – видимо, пугала длительность церковных служб, природная стеснительность – возникали трудные на тот момент вопросы: как подойти к батюшке, как исповедовать грехи и проч. Может быть, были и еще какие-то причины. Постоянно ходить в храм, более-менее регулярно исповедоваться и причащаться я начал только с 1999 года.
Безусловно, на ускорение процесса моего воцерковления повлиял постепенно возникший интерес к правомонархической идеологии.
А возник он, конечно, тоже не сразу. Как, наверное, многие советские люди вплоть до 1990-х годов я в значительной степени еще находился под влиянием коммунистических иллюзий. К появлению во власти в 1991 году «команды» Ельцина-Гайдара-Чубайса я отнесся резко отрицательно. Беловежские соглашения, «шоковая терапия», грабительская приватизация, расстрел 4 октября 1993 года из танковых орудий Дома Советов России по приказу Ельцина и другие трагические события начала 90-х все более усиливали антипатию к новому режиму, и, хотя я никогда не занимался активной политикой, тем не менее, все вышесказанное автоматически «бросало» меня в стан оппозиции, представляли которую на тот момент коммунисты – КПРФ во главе с Г. А. Зюгановым. Мое видение политического состояния страны было тогда весьма простым: марионетки Запада захватили власть в государстве, грабят и насилуют Россию, высасывая из нее все. Соответственно, полагал я, нужно поддерживать те силы, которые пытаются сопротивляться правящему режиму. Так постепенно формировались мои патриотические чувства.
Полное разочарование в деятельности КПРФ и в коммунистической идеологии в целом наступило после президентских выборов 1996 года, когда Зюганов сдал свои позиции и, не сопротивляясь, тихо уступил Ельцину. В народе, в том числе и среди моих знакомых, поползли слухи о продажности коммунистической оппозиции.
Что же касается монархической идеи, то на протяжении длительного времени я не воспринимал ее всерьез. Мне, как и многим, представлялось, что Монархия – это нечто экзотическое, давно отжившее. Думаю, что во многом формированию у меня монархических взглядов поспособствовали мои друзья-единомышленники, однокурсники, которые так же, как и я, в середине 1990-х годов двигались по пути политических исканий.
Сейчас, спустя более 20-ти лет, постепенно понимая, что происходило тогда в моей душе, я прихожу к выводу, что, помимо самих друзей, огромное влияние на меня оказали книги, которые они мне рекомендовали к прочтению. Сначала – «Окаянные дни» И. А. Бунина, «Дни» и «1920» В. В. Шульгина, затем – уже по-настоящему монархическая литература.
В эти же годы медленно продолжалось мое воцерковление. В РГПУ им. А. И. Герцена (Педагогический университет) помещение храма святых апостолов Петра и Павла передали, наконец, в 1996 году Церкви. Помню, как студенты подписывали коллективное письмо ректору с просьбой положительно решить этот вопрос. Затем мы с друзьями начали потихоньку помогать в восстановлении храма, доставшегося нам в совершенно запущенном состоянии.
Окончательно монархические и, если угодно, черносотенные убеждения у меня сформировались к весне 1997 года. Я тогда учился на третьем курсе Факультета социальных наук РГПУ им. А. И. Герцена. Семинары по Истории России у нас вел, кажется, бывший на тот момент ассистентом Д. А. Коцюбинский, человек сугубо либеральных взглядов. Вместе с тем, он, как убежденный демократ, предложил всем студентам нашей группы разделиться на «партии» (мы как раз изучали социально-политическое развитие предреволюционной России). Надо сказать, что и среди нас, учащихся, преобладали люди либеральных и отчасти коммунистических взглядов. Быстро сформировались из студентов нашей группы «кадеты», «эсеры», «эсдеки». Мы же с несколькими друзьями-единомышленниками составили «черносотенный лагерь», разумея, что именно черносотенцы в начале ХХ века всецело отстаивали традиционные ценности и были настоящими патриотами. Именно тогда, при подготовке к семинарам, я впервые познакомился с литературой по «Черной сотне» – различными академическими трудами, большинство из которых рассматривали монархическое движение сквозь призму коммунистической или либеральной идеологии. Другой литературы в свободном доступе тогда не было. Кстати сказать, Д. А. Коцюбинский, несмотря на свои противоположные нашему «кружку» мировоззренческие установки, был вполне объективен и непредвзят, в итоге поставил всем «черносотенцам» «отлично».
Примерно в это же время, в 1997–1998 годах, благодаря взаимодействию с моими друзьями-единомышленниками, я познакомился и с некоторой монархической литературой, в том числе с издававшейся А. Р. Штильмарком газетой «Черная сотня» (мы даже помогали ее распространять), с книгой В. М. Острецова «Черная сотня и красная сотня» и, наконец, в 1998 году, с книгой В. В. Кожинова «„Черносотенцы" и революция». Думаю, что эти работы тоже в значительной степени на меня повлияли.
Тогда же я начал участвовать в Царских Крестных ходах, организуемых протоиереем Алексием Масюком. Это было за несколько лет до прославления Царственных Страстотерпцев на Юбилейном Архиерейском Соборе РПЦ в августе 2000 года. Православные монархисты Крестным ходом шли от храма Спаса-на-Крови к Казанскому собору и обратно. К сожалению, через несколько лет городские власти Санкт-Петербурга фактически запретили Крестные ходы, дозволив совершать только молебны у Спаса-на-Крови.
В 1998 году я от друзей-единомышленников узнал о существовании «Православного радио Санкт-Петербурга», передачи которого также сыграли большую роль в деле моего воцерковления и формирования монархических взглядов. В 2006 году мне удалось лично побывать в студии «Православного радио», а с 2008 года я веду передачи на этой радиостанции, посвященные Русской истории, Русским Царям, Русским монархистам.
Сферой моих научных интересов на тот момент была эпоха Иоанна Грозного. Этот период российской истории, полный драматизма и величия, привлекал меня еще с детства, еще в те времена, когда я находился в плену коммунистических иллюзий. Просто было интересно узнавать о событиях далекого прошлого. Да и вообще к истории Древней и Средневековой Руси у меня всегда, буквально с четвертого класса, был повышенный интерес. Почему? Не знаю. Думаю, что наша школьная учительница истории смогла заинтересовать так, что я полюбил историю и все, что связано с седой стариной, с древностью.
А когда я заканчивал бакалавриат в РГПУ им. А. И. Герцена, этот интерес к эпохе Иоанна Грозного вылился в выпускную квалификационную работу «Новгородское изменное дело 1570 года». Выжимки из этой работы были мною опубликованы в 1999 году в сборнике, вышедшем в Великом Новгороде под названием «Прошлое Новгорода и Новгородской земли». В 2004 году в Санкт-Петербурге, в сборнике «Мавродинских чтений», я опубликовал статью, посвященную историографии «Новгородского изменного дела». В 2006 году основные положения этой работы мною были использованы при подготовке фестиваля «Русское Царство», который прошел в Феодоровском городке Царского Села в июле 2007 года (подробнее см.: http://рустрана.рф/article.php?nid=26792).
На этом, собственно, мое изучение эпохи Иоанна Грозного, к сожалению, закончилось. Дело в том, что научный руководитель моей бакалаврской работы, д.и.н. В. С. Брачев с 1998 года больше не работал в РГПУ им. А. И. Герцена, где я продолжал учиться (теперь уже в магистратуре). Соответственно, передо мною встал вопрос о выборе научного руководителя. По эпохе Иоанна Грозного научного руководителя, удовлетворявшего бы мои научные интересы, на тот момент не нашлось. И вполне логичным стал «уход» в начало ХХ века, да и к тому же интерес к монархическому движению у меня на тот момент уже сформировался. Меня взялся «опекать» д.и.н. Анатолий Васильевич Смолин, который и предложил написать магистерскую работу на основе дневника видного черносотенца Бориса Владимировича Никольского. Прочитав этот дневник в подлиннике (большая его часть хранится в Российском государственном историческом архиве, который в те времена еще располагался в знаменитом здании Сената и Синода), я понял, насколько мировоззрение Никольского близко моему мировоззрению! Магистерская работа, таким образом, была написана на одном дыхании.
Затем началась учеба в аспирантуре, где под руководством все того же А. В. Смолина я написал кандидатскую диссертацию, посвященную правомонархическим салонам конца XIX – начала ХХ века.
В 2001 году мне в руки попалась небольшая по объему книжка А. Д. Степанова «Черная сотня: взгляд справа». Ввиду почти полного отсутствия литературы по «Черной сотне» каждая книга, посвященная этой проблематике, воспринималась мною и моими единомышленниками «на ура». Так произошло и с работой Степанова. Осенью 2003 года через знакомых мне удалось выйти на Анатолия Дмитриевича лично. Помню нашу первую встречу в зале Российской национальной библиотеки. Так началось наше тесное сотрудничество, продолжающееся вот уже более 14 лет!
Еще в 1999 году я прочитал некоторые труды д.э.н. О. А. Платонова, которые произвели на меня сильное впечатление. В 2008 году, благодаря А. Д. Степанову, мне удалось лично познакомиться с О. А. Платоновым, который предложил участвовать в некоторых проектах возглавляемого им «Института Русской цивилизации». С тех пор вышло около десяти книг, составителем которых я являюсь; это, в первую очередь, труды известных черносотенцев (А. И. Дубровина, Н. Е. Маркова, К. Н. Пасхалова, Г. Г. Замысловского, Б. В. Никольского и др.), а также монография, посвященная видным монархистам начала ХХ века.
– Вы упомянули историка А. Д. Степанова. В своих работах о «Черной сотне» он, в частности, пишет, что «правые в России были всегда» и называет черносотенцев «славянофилами ХХ века». Поясните, пожалуйста, это утверждение. Кто такие «правые», какова их идеология, как она образовалась и развивалась на протяжении веков? Какое место в этом процессе занимают консерваторы предреволюционного времени?
– В исторической и политологической литературе под «правыми» традиционно понимают «консервативные партии, отстаивавшие и отстаивающие традиционные – политический, социальный, экономический, религиозный, бытовой – уклады жизни, стоящие за сохранение основ существующего или существовавшего строя». Такая традиция именования всех консерваторов «правыми» пришла в Россию из британского парламента, в котором консервативные силы традиционно располагались по правую руку от председателя (спикера).
Идеология Русских монархистов, или, иначе говоря, правых (черносотенных и националистических) политических организаций, определялась, прежде всего, их четко выраженной приверженностью монархической идее и Теории официальной народности, разработанной еще при Николае I министром народного просвещения графом С. С. Уваровым: «Православие, Самодержавие, Народность». Именно эти принципы легли в основание крупнейших правомонархических организаций в начале ХХ века.
В программе самой известной и крупной правой организации – «Союза Русского народа» (СРН), которая возникла в 1905 году, изначально провозглашалось, что благо Отечества – в незыблемом следовании этой триединой формуле. Православию, по программе черносотенцев, должно было предоставляться первенствующее и господствующее положение. По мысли организаторов СРН, Царская власть должна сохраняться неограниченной, а роль Государственной Думы сводиться только к совещательной функции. СРН резко критиковал современный бюрократический строй, заслонивший «светлую личность Царя от народа». Русский народ, согласно идеологам СРН, должен обладать господствующим положением в сохранении и развитии государства. В целом идеология «Союза» не выходила за рамки общей православно-монархической концепции Русской государственности и опиралась прежде всего на воззрения поздних славянофилов (К. Н. Леонтьева, М. Н. Каткова, отчасти – Н. Я. Данилевского), а также монархистов и деятелей Церкви (Л. А. Тихомирова, К. П. Победоносцева и т. д.).
Можно согласиться с А. Д. Степановым, что «правые были всегда», ибо всегда, на протяжении столетий, были консерваторы, выступавшие за сохранение существующего строя, за традиционный уклад. Другое дело, что движение «правых» долгое время не было структурировано, сами «правые», являясь таковыми, конечно, не осознавали этот факт. Только со второй четверти XIX века происходит становление более-менее обтекаемого движения славянофилов, которые, на мой взгляд, явились непосредственными предшественниками черносотенцев.
Значение же черносотенцев начала ХХ века состоит не только в том, что они пытались противостоять революционной смуте и сохранить в стране традиционный уклад, но и в том, что их движение получило впервые в истории Русского консерватизма более-менее четкую структуру (в виде партий, союзов, братств, обществ и проч.).
Несколько слов о связи черносотенцев со славянофилами. Мне доводилось неоднократно выступать на различного рода конференциях, и приходится констатировать тот факт, что до сих пор тезис о прямой связи черносотенцев со славянофилами воспринимается в научной среде (как правило, не освободившейся от либеральных и коммунистических пут) в штыки. На самом же деле эта связь четко прослеживается.
Особо отметим, что важной вехой в процессе становления Русского консерватизма в целом явилось славянофильство середины XIX века. Прежде всего это труды Ивана Васильевича Киреевского, Алексея Степановича Хомякова и Ивана Сергеевича Аксакова, которые строили свою историософскую концепцию на основании противопоставления России и Запада. Фактически именно славянофилы явились основоположниками Русской национально-консервативной мысли XIX века.
Важную роль в историософии славянофильства занимают представления об идеале государственной власти, согласно которым каждый член общества является как бы соработником Царя в деле государственного строительства. Вот что писал об этом А. С. Хомяков: «Теперь, когда эпоха создания государственного кончилась, когда связались колоссальные массы в одно целое, несокрушимое для внешней вражды, настало для нас время понимать, что человек достигает своей нравственной цели только в обществе, где силы каждого принадлежат всем и силы всех каждому» (здесь и далее выделения в тексте Д. С., – примеч. ред.).
Одна из ключевых идей славянофилов – изначально народный характер традиционного Русского правления – Самодержавной Монархии. Вот что, к примеру, отмечал на сей счет И. С. Аксаков: «Не бездушным, искусно сооруженным механизмом является власть в России, а с человеческою душою и сердцем <…>. Нет, не рабами, по мысли и чувству народному, властвует Русский Царь, а над свободными о Христе людьми Божиими, равно искупленными кровью Спасителя».
Позднейшие интерпретации идей славянофилов мы находим в трудах мыслителей конца XIX – начала ХХ века и, прежде всего, правомонархистов, активно включившихся в новых условиях, после 1905 года, в политическую борьбу. Среди них выделим Льва Александровича Тихомирова, являвшегося с 1909 года редактором-издателем «Московских ведомостей». В своем фундаментальном труде «Монархическая государственность» он, по сути дела, продолжал развивать концепцию, если так можно выразиться, «идеальной Монархии» славянофилов, жестко критикуя западноевропейский абсолютизм, привившийся, как известно, и на Русской почве с XVIII века. «Прежде всего, то, что было осуждено эволюцией государственности Европы с XVIII века – вовсе не было действительной Монархией. Не Монархия в ней была упразднена, или ограничена, а абсолютистский произвол, оказавшийся не способным служить организации усложнившихся социальных сил и охранять свободу личности».
Важное место в формировании правоконсервативных идей занимает знаменитый историософский труд великого Русского мыслителя, близкого к славянофилам и черпавшего основу своих идей именно из славянофильства, основоположника цивилизационного подхода к историческому процессу, Николая Яковлевича Данилевского – «Россия и Европа». Многие идеи Данилевского позже активно использовались черносотенцами. В частности, это касается отношения к Западу, к западной цивилизации как таковой. Мыслитель считал, что западноевропейский (романо-германский) культурно-исторический тип совершенно отличается от славянского. По мнению Данилевского, мы можем заимствовать на Западе, условно говоря, только технологии, но не можем заимствовать формы жизнеустройства. Иначе Россию рано или поздно настигнет кризис, если не полная катастрофа. Касаясь борьбы славянства с романо-германским миром, Н. Я. Данилевский писал, что «…сама борьба с германо-романским миром, без которой невозможна славянская независимость, должна послужить лекарством для искоренения той язвы подражательности и рабского отношения к Западу, которая въелась в славянское тело и душу путем некоторых неблагоприятных условий их исторического развития».
Впоследствии идеи Н. Я. Данилевского развивал другой консервативный мыслитель, которого обычно именуют «поздним славянофилом», – Константин Николаевич Леонтьев. В своих трудах он резко выступал против «всесмешения», против стирания каких бы то ни было границ между российской и западной культурами. Постепенное размывание сословных границ, которое наблюдалось в России уже в XIX веке, по его словам, имеет самые пагубные последствия, в том числе и для ее природы. «Эмансипированный Русский человек восторжествовал над своей родной природой – он изуродовал ее быстрее всякого европейца», – горестно отмечал мыслитель.
А вот более поздняя интерпретация идей Данилевского и Леонтьева со стороны профессора Б. В. Никольского, который в апреле 1904 года на страницах своего дневника размышлял о всемирной миссии России: «…Политика истинная возможна только при мысли о мировом призвании своего Отечества. Таким мировым призванием России я считаю осуществление мысли о федеральном человечестве. <…>Идея федерального человечества – идея славянофильская, и особенно Данилевского. Она стихийна и безсознательна, но глубоко национальна. Из нее вся наша „безкорыстная" политика <…>. Наша история завоевательна: мы ищем границ. Наша политика безкорыстна: мы ничего не ищем за границами... Мы призваны быть „третьими", вносящими равновесие. Мы те третьи, без помощи которых праву не сладить с силою».
Б. В. Никольский также переосмыслял концепцию сословности К. Н. Леонтьева и писал в этой связи: «У Леонтьева его поклонение сословности было частью кровною традицией, частью – идеалом художника; это было личное дело, неотделимое от него самого, один из контрастов, составлявших этого удивительного человека».
Итак, мы видим, что, несмотря на некоторые расхождения, видные представители нового поколения консерваторов (черносотенцы) продолжали развивать идеи предшествующего поколения – славянофилов. Впрочем, славянофильская мысль являлась не единственным источником при формировании черносотенной идеологии. Сильное влияние на нее оказал так называемый «бюрократический консерватизм» идеологов Императорской власти времен Александра III – М. Н. Каткова, князя В. П. Мещерского, К. П. Победоносцева.
– Мы говорим о преемственности Русской консервативной мысли. Хочется понять: что происходило с ней после революции, в советское время, после распада СССР и в каком состоянии она пребывает сегодня? Были ли мыслители, деятели, сохранявшие и развивавшие эту традицию, передавшие ее нашим современникам? В этом контексте – каково значение наследия и опыта черносотенцев, насколько информация о них востребована в наши дни?
– Этот вопрос очень сложный и неоднозначный. Дело в том, что в советской России после революции 1917 года и Гражданской войны говорить о развитии консервативной мысли можно с большим трудом. В стране господствовала коммунистическая идеология, обществу была навязана коммунистическая мораль. Лидеры черносотенного движения либо были физически уничтожены, либо оказались в эмиграции.
Думается, что о консерватизме в послереволюционный период следует говорить, рассматривая это явление в двух ипостасях. С одной стороны, это Русская эмигрантская традиция. Можно вспомнить и назвать десятки, сотни имен Русских эмигрантов, так или иначе развивавших в своих трудах идеи Русского консерватизма. Только после падения «железного занавеса» их сочинения в нашей стране стали доступны широким массам. Сейчас они активно переиздаются и находят своего благодарного читателя.
Что же касается консерватизма в СССР… Несмотря на господство коммунистической идеологии, даже через идеологические шоры время от времени проникали на свет Божий идеи преемственности поколений, идеи сохранения традиционного уклада. Особенно это касается позднесоветского периода, когда идеологический диктат заметно ослабел (в т. н. «эпоху застоя» и начавшуюся вслед за ней «эпоху перестройки»). В контексте развития консервативных идей следует рассматривать и деятельность т. н. «Русской партии» в СССР, и произведения писателей-«деревенщиков», и творчество художника И. С. Глазунова…
После развала СССР открылись новые возможности для дальнейшего развития правоконсервативной идеологии. Идеи славянофилов и черносотенцев становятся все более популярными, труды консервативных мыслителей XIX – начала ХХ века, а также труды консерваторов-эмигрантов активно переиздаются. Даже по количеству просмотров соответствующего контента в сети Интернет видно, что интерес к консерватизму не только не ослабевает, но, наоборот, возрастает. Постепенно в сторону консерватизма обращается и государственная власть. Мы выходим из эпохи ельцинского безвременья, и махровый либерализм постепенно, но верно уходит из государственной жизни. Безусловно, на этом пути консервативного оздоровления российской государственности есть еще масса препон, процесс идет медленно, не так быстро, как хотелось бы нам, продолжателям консервативной традиции. Тем не менее, хочется выразить уверенность, что «консервативный поворот» российской власти продолжится и впредь.
Беседовала Анна Самсонова
Православная вера должна быть господствующей в России, как исповедуемая Царем и народом и как непреложная основа Русского просвещения и народного воспитания.
«Русское собрание», не взирая на все испытания, неудачи, колебания, потрясения и переживаемую нами смуту, признает Царское Самодержавие совершеннейшей формой правления в России, видя в нем главный залог как исполнения Россией ее всемирно-христианского призвания, так и ее внешнего государственного могущества и внутреннего государственного единства.
Россия едина и неделима, никакие «автономии» не допустимы, и каждая попытка к расчленению нашей Родины под каким бы то ни было видом, предлогом или названием должна быть встречаема решительным и твердым противодействием всех правительственных и общественных сил. <…> При определении прав отдельных народностей необходимо сообразоваться с готовностью каждой из них служить России и Русскому народу в достижении общегосударственных задач.
Из программы первой Русской общественной
монархической организации «Русское Собрание»,
в основу которой была положена триада «Православие,
Самодержавие и Русская Народность» (СПб., 1907)
Продолжение следует
Источник: газета «Православный Крест», № 5 (197) (от 1 марта 2018 г.)
http://www.pkrest.ru № 197
<-назад в раздел
ПРАВДА О «ЧЕРНОЙ СОТНЕ»: Беседа с историком Дмитрием Стоговым (часть 1)
В прошлом году «Православный Крест» открыл рубрику «Черносотенцы» – о деятелях православно-патриотического движения в России начала ХХ века, оклеветанных и гонимых при жизни и мало кому известных по сей день. В этом номере мы предлагаем вниманию читателей первую часть интервью с исследователем «Черной сотни», кандидатом исторических наук, доцентом, заместителем заведующего кафедрой истории культуры, государства и права Санкт-Петербургского государственного электротехнического университета «ЛЭТИ» по учебной работе Дмитрием Игоревичем Стоговым.
– Дмитрий Игоревич, расскажите, пожалуйста, о себе: как сформировались Ваши патриотические и монархические убеждения и почему сферой научных интересов Вы избрали консерватизм и монархическое движение начала ХХ века?
– Я родился в 1977 году в обычной советской семье. Родители и родственники к религии и Церкви относились равнодушно. Впрочем, моя бабушка по линии отца, родившаяся еще до революции, была верующей, ходила в храм, исповедовалась и причащалась. На заре перестройки, на фоне краха коммунистической идеологии, в обществе резко возрастал интерес к жизни Русской Православной Церкви. Ярким свидетельством этого стало празднование 1000-летия Крещения Руси. Мне было тогда 11 лет. Я никогда не заходил до того момента в храм (не считая поездки к т. н. «источнику молодости» в деревню Старо-Сиверскую, когда экскурсовод – а дело было еще в далеком 1985 году – предложил всем на пару минут заглянуть в притвор местного храма; тогда я впервые услышал церковное пение).
В 1988 году, тогда еще в Ленинграде, в Елагином дворце, была развернута большая выставка, посвященная жизни Церкви и приуроченная к знаменательному юбилею. Помню, какие чувства она вызвала у меня – все казалось новым, необычным, но, с другой стороны, каким-то теплым, родным, хоть до сей поры и забытым! Вообще, история, прошлое нашей страны всегда были мне интересны. А тут такое событие – по сути дела целый пласт российской истории (я имею в виду историю Церкви) вытащили, наконец, из небытия!
Примерно через полгода я впервые по-настоящему побывал в храме – это был храм святой Екатерины в селе Мурино под Ленинградом. Его только-только передали Церкви. От здания практически остались одни руины. Но уже сам факт передачи его Церкви был важен.
К вопросу принятия святого Крещения я подошел вполне осознанно. Еще не почила моя бабушка, главным желанием которой было окрестить своих пока еще не крещеных внуков. И вот, 2 августа 1989 года, в день памяти святого пророка Божия Илии, я крестился.
Однако мое воцерковление началось не сразу и продвигалось очень медленно. Благодаря журналу «Литературная учеба», который выписывали мои родители, в 1991 году я начал изучать церковнославянский язык, тогда же выучил кое-какие молитвы, но в храм ходил редко – видимо, пугала длительность церковных служб, природная стеснительность – возникали трудные на тот момент вопросы: как подойти к батюшке, как исповедовать грехи и проч. Может быть, были и еще какие-то причины. Постоянно ходить в храм, более-менее регулярно исповедоваться и причащаться я начал только с 1999 года.
Безусловно, на ускорение процесса моего воцерковления повлиял постепенно возникший интерес к правомонархической идеологии.
А возник он, конечно, тоже не сразу. Как, наверное, многие советские люди вплоть до 1990-х годов я в значительной степени еще находился под влиянием коммунистических иллюзий. К появлению во власти в 1991 году «команды» Ельцина-Гайдара-Чубайса я отнесся резко отрицательно. Беловежские соглашения, «шоковая терапия», грабительская приватизация, расстрел 4 октября 1993 года из танковых орудий Дома Советов России по приказу Ельцина и другие трагические события начала 90-х все более усиливали антипатию к новому режиму, и, хотя я никогда не занимался активной политикой, тем не менее, все вышесказанное автоматически «бросало» меня в стан оппозиции, представляли которую на тот момент коммунисты – КПРФ во главе с Г. А. Зюгановым. Мое видение политического состояния страны было тогда весьма простым: марионетки Запада захватили власть в государстве, грабят и насилуют Россию, высасывая из нее все. Соответственно, полагал я, нужно поддерживать те силы, которые пытаются сопротивляться правящему режиму. Так постепенно формировались мои патриотические чувства.
Полное разочарование в деятельности КПРФ и в коммунистической идеологии в целом наступило после президентских выборов 1996 года, когда Зюганов сдал свои позиции и, не сопротивляясь, тихо уступил Ельцину. В народе, в том числе и среди моих знакомых, поползли слухи о продажности коммунистической оппозиции.
Что же касается монархической идеи, то на протяжении длительного времени я не воспринимал ее всерьез. Мне, как и многим, представлялось, что Монархия – это нечто экзотическое, давно отжившее. Думаю, что во многом формированию у меня монархических взглядов поспособствовали мои друзья-единомышленники, однокурсники, которые так же, как и я, в середине 1990-х годов двигались по пути политических исканий.
Сейчас, спустя более 20-ти лет, постепенно понимая, что происходило тогда в моей душе, я прихожу к выводу, что, помимо самих друзей, огромное влияние на меня оказали книги, которые они мне рекомендовали к прочтению. Сначала – «Окаянные дни» И. А. Бунина, «Дни» и «1920» В. В. Шульгина, затем – уже по-настоящему монархическая литература.
В эти же годы медленно продолжалось мое воцерковление. В РГПУ им. А. И. Герцена (Педагогический университет) помещение храма святых апостолов Петра и Павла передали, наконец, в 1996 году Церкви. Помню, как студенты подписывали коллективное письмо ректору с просьбой положительно решить этот вопрос. Затем мы с друзьями начали потихоньку помогать в восстановлении храма, доставшегося нам в совершенно запущенном состоянии.
Окончательно монархические и, если угодно, черносотенные убеждения у меня сформировались к весне 1997 года. Я тогда учился на третьем курсе Факультета социальных наук РГПУ им. А. И. Герцена. Семинары по Истории России у нас вел, кажется, бывший на тот момент ассистентом Д. А. Коцюбинский, человек сугубо либеральных взглядов. Вместе с тем, он, как убежденный демократ, предложил всем студентам нашей группы разделиться на «партии» (мы как раз изучали социально-политическое развитие предреволюционной России). Надо сказать, что и среди нас, учащихся, преобладали люди либеральных и отчасти коммунистических взглядов. Быстро сформировались из студентов нашей группы «кадеты», «эсеры», «эсдеки». Мы же с несколькими друзьями-единомышленниками составили «черносотенный лагерь», разумея, что именно черносотенцы в начале ХХ века всецело отстаивали традиционные ценности и были настоящими патриотами. Именно тогда, при подготовке к семинарам, я впервые познакомился с литературой по «Черной сотне» – различными академическими трудами, большинство из которых рассматривали монархическое движение сквозь призму коммунистической или либеральной идеологии. Другой литературы в свободном доступе тогда не было. Кстати сказать, Д. А. Коцюбинский, несмотря на свои противоположные нашему «кружку» мировоззренческие установки, был вполне объективен и непредвзят, в итоге поставил всем «черносотенцам» «отлично».
Примерно в это же время, в 1997–1998 годах, благодаря взаимодействию с моими друзьями-единомышленниками, я познакомился и с некоторой монархической литературой, в том числе с издававшейся А. Р. Штильмарком газетой «Черная сотня» (мы даже помогали ее распространять), с книгой В. М. Острецова «Черная сотня и красная сотня» и, наконец, в 1998 году, с книгой В. В. Кожинова «„Черносотенцы" и революция». Думаю, что эти работы тоже в значительной степени на меня повлияли.
Тогда же я начал участвовать в Царских Крестных ходах, организуемых протоиереем Алексием Масюком. Это было за несколько лет до прославления Царственных Страстотерпцев на Юбилейном Архиерейском Соборе РПЦ в августе 2000 года. Православные монархисты Крестным ходом шли от храма Спаса-на-Крови к Казанскому собору и обратно. К сожалению, через несколько лет городские власти Санкт-Петербурга фактически запретили Крестные ходы, дозволив совершать только молебны у Спаса-на-Крови.
В 1998 году я от друзей-единомышленников узнал о существовании «Православного радио Санкт-Петербурга», передачи которого также сыграли большую роль в деле моего воцерковления и формирования монархических взглядов. В 2006 году мне удалось лично побывать в студии «Православного радио», а с 2008 года я веду передачи на этой радиостанции, посвященные Русской истории, Русским Царям, Русским монархистам.
Сферой моих научных интересов на тот момент была эпоха Иоанна Грозного. Этот период российской истории, полный драматизма и величия, привлекал меня еще с детства, еще в те времена, когда я находился в плену коммунистических иллюзий. Просто было интересно узнавать о событиях далекого прошлого. Да и вообще к истории Древней и Средневековой Руси у меня всегда, буквально с четвертого класса, был повышенный интерес. Почему? Не знаю. Думаю, что наша школьная учительница истории смогла заинтересовать так, что я полюбил историю и все, что связано с седой стариной, с древностью.
А когда я заканчивал бакалавриат в РГПУ им. А. И. Герцена, этот интерес к эпохе Иоанна Грозного вылился в выпускную квалификационную работу «Новгородское изменное дело 1570 года». Выжимки из этой работы были мною опубликованы в 1999 году в сборнике, вышедшем в Великом Новгороде под названием «Прошлое Новгорода и Новгородской земли». В 2004 году в Санкт-Петербурге, в сборнике «Мавродинских чтений», я опубликовал статью, посвященную историографии «Новгородского изменного дела». В 2006 году основные положения этой работы мною были использованы при подготовке фестиваля «Русское Царство», который прошел в Феодоровском городке Царского Села в июле 2007 года (подробнее см.: http://рустрана.рф/article.php?nid=26792).
На этом, собственно, мое изучение эпохи Иоанна Грозного, к сожалению, закончилось. Дело в том, что научный руководитель моей бакалаврской работы, д.и.н. В. С. Брачев с 1998 года больше не работал в РГПУ им. А. И. Герцена, где я продолжал учиться (теперь уже в магистратуре). Соответственно, передо мною встал вопрос о выборе научного руководителя. По эпохе Иоанна Грозного научного руководителя, удовлетворявшего бы мои научные интересы, на тот момент не нашлось. И вполне логичным стал «уход» в начало ХХ века, да и к тому же интерес к монархическому движению у меня на тот момент уже сформировался. Меня взялся «опекать» д.и.н. Анатолий Васильевич Смолин, который и предложил написать магистерскую работу на основе дневника видного черносотенца Бориса Владимировича Никольского. Прочитав этот дневник в подлиннике (большая его часть хранится в Российском государственном историческом архиве, который в те времена еще располагался в знаменитом здании Сената и Синода), я понял, насколько мировоззрение Никольского близко моему мировоззрению! Магистерская работа, таким образом, была написана на одном дыхании.
Затем началась учеба в аспирантуре, где под руководством все того же А. В. Смолина я написал кандидатскую диссертацию, посвященную правомонархическим салонам конца XIX – начала ХХ века.
В 2001 году мне в руки попалась небольшая по объему книжка А. Д. Степанова «Черная сотня: взгляд справа». Ввиду почти полного отсутствия литературы по «Черной сотне» каждая книга, посвященная этой проблематике, воспринималась мною и моими единомышленниками «на ура». Так произошло и с работой Степанова. Осенью 2003 года через знакомых мне удалось выйти на Анатолия Дмитриевича лично. Помню нашу первую встречу в зале Российской национальной библиотеки. Так началось наше тесное сотрудничество, продолжающееся вот уже более 14 лет!
Еще в 1999 году я прочитал некоторые труды д.э.н. О. А. Платонова, которые произвели на меня сильное впечатление. В 2008 году, благодаря А. Д. Степанову, мне удалось лично познакомиться с О. А. Платоновым, который предложил участвовать в некоторых проектах возглавляемого им «Института Русской цивилизации». С тех пор вышло около десяти книг, составителем которых я являюсь; это, в первую очередь, труды известных черносотенцев (А. И. Дубровина, Н. Е. Маркова, К. Н. Пасхалова, Г. Г. Замысловского, Б. В. Никольского и др.), а также монография, посвященная видным монархистам начала ХХ века.
– Вы упомянули историка А. Д. Степанова. В своих работах о «Черной сотне» он, в частности, пишет, что «правые в России были всегда» и называет черносотенцев «славянофилами ХХ века». Поясните, пожалуйста, это утверждение. Кто такие «правые», какова их идеология, как она образовалась и развивалась на протяжении веков? Какое место в этом процессе занимают консерваторы предреволюционного времени?
– В исторической и политологической литературе под «правыми» традиционно понимают «консервативные партии, отстаивавшие и отстаивающие традиционные – политический, социальный, экономический, религиозный, бытовой – уклады жизни, стоящие за сохранение основ существующего или существовавшего строя». Такая традиция именования всех консерваторов «правыми» пришла в Россию из британского парламента, в котором консервативные силы традиционно располагались по правую руку от председателя (спикера).
Идеология Русских монархистов, или, иначе говоря, правых (черносотенных и националистических) политических организаций, определялась, прежде всего, их четко выраженной приверженностью монархической идее и Теории официальной народности, разработанной еще при Николае I министром народного просвещения графом С. С. Уваровым: «Православие, Самодержавие, Народность». Именно эти принципы легли в основание крупнейших правомонархических организаций в начале ХХ века.
В программе самой известной и крупной правой организации – «Союза Русского народа» (СРН), которая возникла в 1905 году, изначально провозглашалось, что благо Отечества – в незыблемом следовании этой триединой формуле. Православию, по программе черносотенцев, должно было предоставляться первенствующее и господствующее положение. По мысли организаторов СРН, Царская власть должна сохраняться неограниченной, а роль Государственной Думы сводиться только к совещательной функции. СРН резко критиковал современный бюрократический строй, заслонивший «светлую личность Царя от народа». Русский народ, согласно идеологам СРН, должен обладать господствующим положением в сохранении и развитии государства. В целом идеология «Союза» не выходила за рамки общей православно-монархической концепции Русской государственности и опиралась прежде всего на воззрения поздних славянофилов (К. Н. Леонтьева, М. Н. Каткова, отчасти – Н. Я. Данилевского), а также монархистов и деятелей Церкви (Л. А. Тихомирова, К. П. Победоносцева и т. д.).
Можно согласиться с А. Д. Степановым, что «правые были всегда», ибо всегда, на протяжении столетий, были консерваторы, выступавшие за сохранение существующего строя, за традиционный уклад. Другое дело, что движение «правых» долгое время не было структурировано, сами «правые», являясь таковыми, конечно, не осознавали этот факт. Только со второй четверти XIX века происходит становление более-менее обтекаемого движения славянофилов, которые, на мой взгляд, явились непосредственными предшественниками черносотенцев.
Значение же черносотенцев начала ХХ века состоит не только в том, что они пытались противостоять революционной смуте и сохранить в стране традиционный уклад, но и в том, что их движение получило впервые в истории Русского консерватизма более-менее четкую структуру (в виде партий, союзов, братств, обществ и проч.).
Группа руководителей и членов «Союза Русского народа» со знаменами
и хоругвями у Казанского собора в Санкт-Петербурге, 1913 год
и хоругвями у Казанского собора в Санкт-Петербурге, 1913 год
Несколько слов о связи черносотенцев со славянофилами. Мне доводилось неоднократно выступать на различного рода конференциях, и приходится констатировать тот факт, что до сих пор тезис о прямой связи черносотенцев со славянофилами воспринимается в научной среде (как правило, не освободившейся от либеральных и коммунистических пут) в штыки. На самом же деле эта связь четко прослеживается.
Особо отметим, что важной вехой в процессе становления Русского консерватизма в целом явилось славянофильство середины XIX века. Прежде всего это труды Ивана Васильевича Киреевского, Алексея Степановича Хомякова и Ивана Сергеевича Аксакова, которые строили свою историософскую концепцию на основании противопоставления России и Запада. Фактически именно славянофилы явились основоположниками Русской национально-консервативной мысли XIX века.
Важную роль в историософии славянофильства занимают представления об идеале государственной власти, согласно которым каждый член общества является как бы соработником Царя в деле государственного строительства. Вот что писал об этом А. С. Хомяков: «Теперь, когда эпоха создания государственного кончилась, когда связались колоссальные массы в одно целое, несокрушимое для внешней вражды, настало для нас время понимать, что человек достигает своей нравственной цели только в обществе, где силы каждого принадлежат всем и силы всех каждому» (здесь и далее выделения в тексте Д. С., – примеч. ред.).
Одна из ключевых идей славянофилов – изначально народный характер традиционного Русского правления – Самодержавной Монархии. Вот что, к примеру, отмечал на сей счет И. С. Аксаков: «Не бездушным, искусно сооруженным механизмом является власть в России, а с человеческою душою и сердцем <…>. Нет, не рабами, по мысли и чувству народному, властвует Русский Царь, а над свободными о Христе людьми Божиими, равно искупленными кровью Спасителя».
Позднейшие интерпретации идей славянофилов мы находим в трудах мыслителей конца XIX – начала ХХ века и, прежде всего, правомонархистов, активно включившихся в новых условиях, после 1905 года, в политическую борьбу. Среди них выделим Льва Александровича Тихомирова, являвшегося с 1909 года редактором-издателем «Московских ведомостей». В своем фундаментальном труде «Монархическая государственность» он, по сути дела, продолжал развивать концепцию, если так можно выразиться, «идеальной Монархии» славянофилов, жестко критикуя западноевропейский абсолютизм, привившийся, как известно, и на Русской почве с XVIII века. «Прежде всего, то, что было осуждено эволюцией государственности Европы с XVIII века – вовсе не было действительной Монархией. Не Монархия в ней была упразднена, или ограничена, а абсолютистский произвол, оказавшийся не способным служить организации усложнившихся социальных сил и охранять свободу личности».
Важное место в формировании правоконсервативных идей занимает знаменитый историософский труд великого Русского мыслителя, близкого к славянофилам и черпавшего основу своих идей именно из славянофильства, основоположника цивилизационного подхода к историческому процессу, Николая Яковлевича Данилевского – «Россия и Европа». Многие идеи Данилевского позже активно использовались черносотенцами. В частности, это касается отношения к Западу, к западной цивилизации как таковой. Мыслитель считал, что западноевропейский (романо-германский) культурно-исторический тип совершенно отличается от славянского. По мнению Данилевского, мы можем заимствовать на Западе, условно говоря, только технологии, но не можем заимствовать формы жизнеустройства. Иначе Россию рано или поздно настигнет кризис, если не полная катастрофа. Касаясь борьбы славянства с романо-германским миром, Н. Я. Данилевский писал, что «…сама борьба с германо-романским миром, без которой невозможна славянская независимость, должна послужить лекарством для искоренения той язвы подражательности и рабского отношения к Западу, которая въелась в славянское тело и душу путем некоторых неблагоприятных условий их исторического развития».
Впоследствии идеи Н. Я. Данилевского развивал другой консервативный мыслитель, которого обычно именуют «поздним славянофилом», – Константин Николаевич Леонтьев. В своих трудах он резко выступал против «всесмешения», против стирания каких бы то ни было границ между российской и западной культурами. Постепенное размывание сословных границ, которое наблюдалось в России уже в XIX веке, по его словам, имеет самые пагубные последствия, в том числе и для ее природы. «Эмансипированный Русский человек восторжествовал над своей родной природой – он изуродовал ее быстрее всякого европейца», – горестно отмечал мыслитель.
А вот более поздняя интерпретация идей Данилевского и Леонтьева со стороны профессора Б. В. Никольского, который в апреле 1904 года на страницах своего дневника размышлял о всемирной миссии России: «…Политика истинная возможна только при мысли о мировом призвании своего Отечества. Таким мировым призванием России я считаю осуществление мысли о федеральном человечестве. <…>Идея федерального человечества – идея славянофильская, и особенно Данилевского. Она стихийна и безсознательна, но глубоко национальна. Из нее вся наша „безкорыстная" политика <…>. Наша история завоевательна: мы ищем границ. Наша политика безкорыстна: мы ничего не ищем за границами... Мы призваны быть „третьими", вносящими равновесие. Мы те третьи, без помощи которых праву не сладить с силою».
Б. В. Никольский также переосмыслял концепцию сословности К. Н. Леонтьева и писал в этой связи: «У Леонтьева его поклонение сословности было частью кровною традицией, частью – идеалом художника; это было личное дело, неотделимое от него самого, один из контрастов, составлявших этого удивительного человека».
Итак, мы видим, что, несмотря на некоторые расхождения, видные представители нового поколения консерваторов (черносотенцы) продолжали развивать идеи предшествующего поколения – славянофилов. Впрочем, славянофильская мысль являлась не единственным источником при формировании черносотенной идеологии. Сильное влияние на нее оказал так называемый «бюрократический консерватизм» идеологов Императорской власти времен Александра III – М. Н. Каткова, князя В. П. Мещерского, К. П. Победоносцева.
– Мы говорим о преемственности Русской консервативной мысли. Хочется понять: что происходило с ней после революции, в советское время, после распада СССР и в каком состоянии она пребывает сегодня? Были ли мыслители, деятели, сохранявшие и развивавшие эту традицию, передавшие ее нашим современникам? В этом контексте – каково значение наследия и опыта черносотенцев, насколько информация о них востребована в наши дни?
– Этот вопрос очень сложный и неоднозначный. Дело в том, что в советской России после революции 1917 года и Гражданской войны говорить о развитии консервативной мысли можно с большим трудом. В стране господствовала коммунистическая идеология, обществу была навязана коммунистическая мораль. Лидеры черносотенного движения либо были физически уничтожены, либо оказались в эмиграции.
Думается, что о консерватизме в послереволюционный период следует говорить, рассматривая это явление в двух ипостасях. С одной стороны, это Русская эмигрантская традиция. Можно вспомнить и назвать десятки, сотни имен Русских эмигрантов, так или иначе развивавших в своих трудах идеи Русского консерватизма. Только после падения «железного занавеса» их сочинения в нашей стране стали доступны широким массам. Сейчас они активно переиздаются и находят своего благодарного читателя.
Что же касается консерватизма в СССР… Несмотря на господство коммунистической идеологии, даже через идеологические шоры время от времени проникали на свет Божий идеи преемственности поколений, идеи сохранения традиционного уклада. Особенно это касается позднесоветского периода, когда идеологический диктат заметно ослабел (в т. н. «эпоху застоя» и начавшуюся вслед за ней «эпоху перестройки»). В контексте развития консервативных идей следует рассматривать и деятельность т. н. «Русской партии» в СССР, и произведения писателей-«деревенщиков», и творчество художника И. С. Глазунова…
После развала СССР открылись новые возможности для дальнейшего развития правоконсервативной идеологии. Идеи славянофилов и черносотенцев становятся все более популярными, труды консервативных мыслителей XIX – начала ХХ века, а также труды консерваторов-эмигрантов активно переиздаются. Даже по количеству просмотров соответствующего контента в сети Интернет видно, что интерес к консерватизму не только не ослабевает, но, наоборот, возрастает. Постепенно в сторону консерватизма обращается и государственная власть. Мы выходим из эпохи ельцинского безвременья, и махровый либерализм постепенно, но верно уходит из государственной жизни. Безусловно, на этом пути консервативного оздоровления российской государственности есть еще масса препон, процесс идет медленно, не так быстро, как хотелось бы нам, продолжателям консервативной традиции. Тем не менее, хочется выразить уверенность, что «консервативный поворот» российской власти продолжится и впредь.
Беседовала Анна Самсонова
+ + +
Православная вера должна быть господствующей в России, как исповедуемая Царем и народом и как непреложная основа Русского просвещения и народного воспитания.
+ + +
«Русское собрание», не взирая на все испытания, неудачи, колебания, потрясения и переживаемую нами смуту, признает Царское Самодержавие совершеннейшей формой правления в России, видя в нем главный залог как исполнения Россией ее всемирно-христианского призвания, так и ее внешнего государственного могущества и внутреннего государственного единства.
+ + +
Россия едина и неделима, никакие «автономии» не допустимы, и каждая попытка к расчленению нашей Родины под каким бы то ни было видом, предлогом или названием должна быть встречаема решительным и твердым противодействием всех правительственных и общественных сил. <…> При определении прав отдельных народностей необходимо сообразоваться с готовностью каждой из них служить России и Русскому народу в достижении общегосударственных задач.
Из программы первой Русской общественной
монархической организации «Русское Собрание»,
в основу которой была положена триада «Православие,
Самодержавие и Русская Народность» (СПб., 1907)
Продолжение следует
Источник: газета «Православный Крест», № 5 (197) (от 1 марта 2018 г.)
http://www.pkrest.ru № 197
