Стержневой идеей католицизма, обезпечивающей ему жёсткий иерархический строй, является идея о папском примате, которая выражается в признании понтифика в качестве наместника (викария) Христа на земле, видимого главы Вселенской Церкви, обладающего полной, верховной и универсальной властью. Идея эта стала  формироваться постепенно в первом тысячелетии и уже к IХ веку утвердилась как доктрина.

      Связана она была с тем, что римские епископы (на тот момент еще относящиеся к Православной Церкви) по-своему стали толковать первенство чести, которое было признано за римской кафедрой в соответствии с 3-им правилом II Вселенского Собора и 28 правилом IV Вселенского Собора. Первенство это изначально понималось как «председательство в любви» и не наделяло папу какими-либо властными полномочиями. Провозглашалось оно в силу значения Рима как столицы империи, то есть в силу древнего обычая, и сохранилось даже после переноса столицы в Константинополь в 330 г., о чём говорилось в 28 правиле: «…Мы определяем и постановляем о преимуществах святейшей Церкви того же Константинополя, новаго Рима. Ибо престолу ветхаго Рима отцы прилично дали преимущества: поелику то был царствующий град. Следуя тому же побуждению и сто пятьдесят боголюбезных епископов представили равные преимущества святейшему престолу новаго Рима, праведно рассудив, да град, получивший честь быть градом царя и синклита, и имеющий равные преимущества с ветхим царственным Римом, и в церковных делах возвеличен будет подобно тому, и будет вторый по нем» [1].

      Однако с изменением исторических условий (окончательное разделение империи, нашествие германцев, падение разрушение политического строя на Западе) другим стало и положение римского епископа. Превратившись в единственного представителя порядка и высшей власти в Риме, он всё более ревностно воспринимал укрепление положения и роли Константинопольской кафедры. Поскольку для оправдания своего первенства папы уже не могли ссылаться на исключительное положение Рима, был разработан тезис, до сих пор обосновывающий папские претензии на главенство: римские епископы являются преемниками апостола Петра, который имел особые полномочия, так как был «князем апостолов», соответственно его полномочия перешли и ним.

      Впервые учение о св.Петре как основании всей Церкви, как «князе апостолов», превосходящем других по старшинству своего посвящения, сформулировал папа Лев I Великий (440-461) в своих проповедях [2]. В соответствии с ним, все пастыри Церкви, апостолы и священники получили свою власть от Христа, но все дары и прерогативы апостольства, священства и пастырства даны вполне и прежде всего Петру и уже через него и его посредство – всем другим апостолам и пастырям. Поскольку римские епископы являются преемниками апостола Петра, их общение с ним и по глубине, и по результатам  воспроизводит его общение со Христом. Поэтому они обладают всей полнотой его полномочий, а римская кафедра есть духовный центр всего христианского мира.

      Из этой теории Лев I извлекал такие практические последствия:
1) так как вся церковь основана на твёрдости Петровой, то удаляющийся от этой твердыни ставит себя вне таинственного тела Христова – Церкви;
2) кто посягает на авторитет римского епископа и отказывает в повиновении апостольскому престолу, тот не хочет подчиняться апостолу Петру;
3) кто отвергает власть и первенство апостола Петра, тот надменный духом гордости низвергает самого себя в преисподнюю.

     Уже на заседаниях IV Вселенского Собора легаты понтифика выражались о нём так: «Святой и блаженнейший папа Лев, глава вселенской церкви, украшенный достоинством апостола Петра, который служит основанием церкви и камнем веры и пр.» [3]. Но если отцы Собора видели в этих выражениях лишь почётный титул, то последующие папы стали толковать его как выражение своей вселенской власти.

     Истинным творцом современного папства стал Адриан I (772-795), при котором были составлены так называемые Ложные Декреталии, ставшие водоразделом, после которого папские притязания стали принимать всё более ясный характер. Первая чёткая формулировка идеи абсолютной власти понтифика во Вселенской Церкви, как и концепция папской теократии, была дана папой Николаем I (800-867 гг.). Он первым стал называть себя наместником Христа на земле, обладающим верховной юрисдикцией над восточными епископами и стоящим выше соборов и синодов. Для обоснования этой претензии понтифик опирался на известный акт «Константинова дара» и Лжеисидоровы декреталии, которые, считается, были составлены около 850 г. Как писал иезуит Мембург, Николай I возвысил папскую власть до степени, которой она ещё не достигала, особенно же в отношении к императорам, королям, князьям и патриархам [4]. Укрепить позиции папства после него пытался Иоанн VIII (872-882), который сыграл решающую роль в формировании идеи о некоем «политическом сообществе всех христиан как таковых» со столицей в Риме. Римскую Церковь он определял как «имеющую власть над всеми народами и к которой все народы приведены как к своей общей матери и главе» [5].

      Римская кафедра, таким образом, стала представляться как центр Вселенской Церкви, а папский примат стал пониматься как вселенская учительная и административная власть римского епископа, имеющая Божественное происхождение. Поэтому стало возможным и недопустимое изменение папами Символа веры, известное как филиокве.

     Хотя папская идея искажала смысл Евангелия, Восточная Церковь поначалу никак не отнеслась к новым выводам римских епископов. Восток плохо был знаком с тем, что происходило внутри Западной Церкви (на тот момент еще Православной), но, поскольку во время борьбы с ересями Рим проявлял себя всегда строгим ревнителем и гарантом Православия, авторитет его сильно укрепился. А в Риме умело использовали молчание востока, и каждая римская  претензия, не опротестованная вовремя, входила в церковное предание Запада и с течением времени выигрывала в своём значении. В итоге отношения  между двумя половинами христианского мира стали принимать такой характер, который совершенно чётко отразил неравенство в пользу Рима: наступательность с его стороны и некое оправдывание со стороны востока. Результатом этого стало то, что о серьёзной полемике против папских претензий подумали уже слишком поздно, когда они получили авторитет освященной веками древности и глубоко проникли в сознание западного христианского мира.

     На поверхность это вырвалось в 1054 г., когда после отказа Константинопольского патриарха Михаила Керуллария подчиниться Риму, произошло взаимное отлучение патриарха и папских легатов. Хотя уже в 1009 г., после того, как папа Сергий IV в своём послании по поводу восшествия на престол изложил Символ веры с прибавкой филиокве, патриарх Константинопольский Сергий вычеркнул имя папы из диптихов, и с тех пор никакое папское имя в них не вписывалось.

     Власть понтифика была утверждена и на уровне Вселенской Церкви, и в отношении епископов самой католической «церкви». Позже она была  подкреплена догматом о непогрешимости (или безошибочности) понтифика, который был сформулирован на I Ватиканском соборе 1870 г. при папе Пие IХ.  Звучит он так: «Папа римский, когда он говорит ex cathedra, то есть, когда, исполняя свои обязанности учителя и пастыря всех христиан, определяет, в силу своей верховной апостольской власти, что некое учение по вопросам веры и нравственности должно быть принято всей Церковью, обладает с Божественной помощью, обещанной ему в лице святого Петра, той  непогрешимостью (infallibilitas), которой Божественный Искупитель пожелал наделить Свою Церковь, когда она определяет учение о вере и нравственности. Следовательно, эти определения Папы римского непреложны сами по себе, а не в силу согласия Церкви. Если кто-либо, не дай Бог, поимеет дерзость противоречить Нашему определению, да будет отлучён от сообщества верных».

     Идея эта содержит много двусмысленностей. Хотя непогрешимость вступает в действие только при соблюдении ряда условий, сами эти условия крайне неопределённы, а большинство папских определений так или иначе связаны с вопросами веры или нравственности, и в любой энциклике он выступает как пастырь. Значит ли это, что все папские энциклики обладают непогрешимостью? Показательно, что сам Пий IХ категорически отказался дать чёткие критерии непогрешимости, заявив в 1871 г.: «Некоторые хотели, чтобы я разъяснил соборное определение ещё больше и точнее. Я этого делать не хочу. Оно достаточно ясно». В итоге папа получил полное право объявить любое из своих суждений тносительно веры и нравственности богооткровенной истиной, потенциально безошибочными, могущими стать такими в любой следующий момент.

      Откуда пошла данная идея и почему она стало возможной? Дело в том, что у православных и католиков разное понимание непогрешимости Церкви.  Православное богословие понимает непогрешимость Церкви как её способность сохранять неизменно Христово учение. Она исключает возможность догматического прогресса и исходит из того, что христианское учение всегда тождественно в своём содержании, и развитие возможно лишь в степени усвоения богооткровенной истины, но не в её объективном содержании. Церкви не дано обетование новых откровений.

       В католичестве же стала признаваться возможность догматического развития. Концепция эта была сформулирована в середине ХIХ в.  английским теологом, кардиналом Джоном Ньюменом (1801-1890), бывшим англиканином, принявшим католицизм. Суть её заключается в том, что, якобы, «само содержание веры и Откровения в самом начале было только в зачаточном виде, в виде неясных намёков в Св. Писании и Св. Предании, не осознанных ещё самой Церковью. Оно увеличивается в своём объёме в процессе церковной истории, раскрывается, выявляется и формулируется в церковном сознании. Апостолы осознавали христианскую веру только в самом минимальном объёме, и лишь с течением времени Церковь постепенно осознавала и формулировала новые истины веры (!), строя на неявных богооткровенных посылах догматические выводы». Такой подход связан с католическим пониманием догматического содержания христианской веры как определённой суммы знаний, выстраивающихся в логически непротиворечивую  философско-богословскую систему, а не как неизменного и рационально неуловимого опыта богообщения. Именно данная концепция и стала предпосылкой и основой утверждения идеи непогрешимости римского первосвященника.

      Догмат о непогрешимости был принят в условиях завершавшейся войны за объединение Италии, причём именно тогда, когда армия Гарибальди вошла в Рим, ставший столицей Итальянского королевства. Понтифик был низложен и потерял светскую власть, но компенсацией за её потерю и стал догмат о непогрешимости, укрепивший его власть внутри уже лжецеркви. В силу обстоятельств тема коллегиальной власти епископов в союзе с папой так и не была рассмотрена на соборе, и в результате была закреплена абсолютная власть папы, при которой епископы окончательно потеряли свою самостоятельность, превратившись фактически в его служащих, проводящих в жизнь решения понтифика в сфере доктринальной, пастырской и дисциплинарной.

     Документы II Ватиканского собора (1962-1965 гг.) и последующие декларации католической «церкви» полностью подтвердили статус понтифика. В «Догматической конституции о Церкви» (Lumen gentium) говорится, что Церковь Христова, «установленная и устроенная в мире сем как общество, пребывает в католической Церкви, управляемой  преемником Петра и Епископами в общении с ним». В ней опять излагается «учение об установлении, непрерывности, значении и смысле священного Первенства Римского Понтифика и о его безошибочном учительстве». «Его определения по праву называются непреложными сами по себе, а не по согласию Церкви, ибо выносятся они при содействии Святого Духа, обещанном ему в лице блаженного Петра и, следовательно, не нуждаются ни в каком утверждении иных лиц и не подлежат никакой апелляции в другой суд. Ибо в этих случаях Римский Понтифик выносит решение не как частное лицо, но излагает или защищает учение католической веры как верховный учитель вселенской Церкви, в котором единственно присутствует благодатный дар безошибочности самой Церкви» [6]. Соответственно «не может быть вселенского собора, если он не утверждён в таком качестве или, по крайней мере, не объявлен как признанный со стороны преемника Петра. Это преимущественное право римского понтифика — созыв соборов, председательство на них и утверждение их решений».

      В отличие от Первого Ватиканского собора, на Втором соборе уже говорится о коллегиальности и даже власти «коллегии епископов», но сформулировано это положение было так, чтобы никоим образом не затронуть власть понтифика. Так, собор утвердил, что «чин Епископов, преемствующий собору Апостолов в учительстве и в пастырском управлении… со своим Главой Римским Понтификом, и никогда без этого Главы, также является субъектом верховной и полной власти во всей Церкви, однако эта власть не может осуществляться без согласия Римского Понтифика». Прописано, что «коллегия, или состав, Епископов обладает властью лишь совместно с Римским Понтификом, преемником Петра, в качестве её Главы, причём в неприкосновенности остаётся первенство его власти в отношении всех: как пастырей, так и верных. Ибо в силу своей должности, то есть как Наместник Христа и Пастырь всей Церкви, Римский Понтифик обладает в Церкви полной, верховной и универсальной властью, которую он всегда вправе свободно осуществлять» [7].

     Таким образом, власть понтифика была подтверждена. Но вместе с тем, положение о «чине епископов» как «субъекте верховной власти» оставило  открытым вопрос о раздвоении верховной власти в «церкви»: с одной стороны, единоличная власть папы, с другой – власть коллегии епископов во главе с папой. Чтобы частично смягчить этот коллегиальный аспект, к догматической конституции добавили «разъяснительную записку», подтверждавшие полномочия папы. В итоге после собора указанная коллегиальность свелась к деятельности нового информационно-совещательного органа при папе — Синода (собора) епископов, который собирается понтификом на ассамблеи для обсуждения вопросов, по которым он не может выносить постановлений, если только сам понтифик не наделит его решающей властью. Были также несколько расширены полномочия национальных «Конференций католических епископов». Однако в дальнейшем опасение того, что коллегиальность обернётся слишком вольными и различающимися толкованиями веры, привело к тому, что Иоанн Павел II и Бенедикт ХVI ограничили её проявление, восстановив централизм и ограничив права национальных епископских конференций [8].

      Что же касается «других церквей» и «церковных сообществ», то, хотя собор и  признал, что в них «обретают многие начала освящения и истины», но «всю полноту спасительных средств» они могут получить лишь через католическую «церковь»: «те, кто верует во Христа и должным образом принял крещение, находятся в известном общении с Католической Церковью, а полное общение возможно только с признанием власти преемника Петра, то есть понтифика Рима». Позже, в документе Конгрегации доктрины веры 2007 г. «Ответы на вопросы, касающиеся некоторых аспектов католической доктрины», будет уточнено, что «в других Церквах и церковных сообществах, не пребывающих в полном общении с Католической Церковью» «Церковь» присутствует благодаря «некоторым элементам истины и святости» [9].

  При этом, если протестантские «церковные» сообщества, в силу отсутствия таинственного священства, лишены основополагающего элемента церковности и не могут называться церквами в собственном смысле слова, то в отношении Православия сказано, что «хотя эти церкви и обладают истинными таинствами и достойны называться отдельными или поместными Церквами, но суть их страдает от некого недостатка, поскольку одним из внутренне образующих начал их  является общение с Католической церковью, видимым главой которой является Римский Епископ — Преемник Петра, а по причине разделения между христианами эта полнота вселенскости встречает препятствия» [10].

     Таким образом, «другие Церкви и церковные сообщества» рассматриваются католиками не как «схизматики», но как «разделённые братья», о чём в  католическом катехизисе говорится следующим образом: «Тех, кто сегодня рождается в общинах, происшедших от таких разделений, и кто “живёт верою во Христа, нельзя обвинять в грехе разделения, и Католическая Церковь объемлет их братским уважением и любовью. (…) Оправданные верою, полученной при крещении, объединённые с Христом, они по праву носят имя христиан, и сыны Католической Церкви справедливо признают их братьями в Господе”». Но для преодоления разделения «братья» должны признать верховенство Рима: «Отдельные Церкви – полностью вселенские через общение с одной из них: Римской Церковью, “которая первенствует в любви”. “Ибо с этой Церковью по причине её более превосходных начал, должна необходимо согласовываться каждая Церковь, то есть верующие повсюду”» [11].

     То есть подлинное «христианское единство», в соответствии с учением «святого престола», возможно только при условии признания римского папы как преемника Петра и главы Христианской Церкви, то есть »непогрешимый папа» заменяет во многих аспектах Христа и рассматривается как «источник единства» для Церкви. Это не христоцентрическое, но папоцентрическое единство. Оно ясно выражено в энциклике Иоанна Павла II 1995 г. «Lumen Orientalis»: «Каждое обсуждение возможности объединения Церквей предполагает безоговорочное признание первенства папы, которое установлено Богом, как “вечного”, видимого начала и основы единства» [12]. В этом и заключается цель «диалога» с  православными и «молитва о единстве», которая, по словам известного западного «богослова» Ива Конгара, «означает для католиков молитву о расширении католической церкви, в которой и находится Церковь Христа и Апостолов» [13].

     Католический катехизис подтверждает это следующими словами: «Христос от начала дал Своей Церкви единство. Мы верим, что оно неотъемлемо существует в Католической Церкви, и надеемся, что оно будет возрастать изо дня в день до скончания века». Для достижения его необходимы: «постоянное обновление Церкви… Это обновление есть ведущая сила движения к единству»; «общая молитва о единстве христиан» как «душа всего экуменического движения» («духовный экуменизм»); «братское знакомство друг с другом»; «экуменическое воспитание верующих и особенно священства»; «диалог между богословами и встречи христиан разных Церквей и общин»; «сотрудничество христиан в различных областях служения людям». Именно через это реализуется «священный план примирения всех христиан в единстве одной и единой Церкви Христовой» [14].


     В силу того, что идея папского примата глубоко противоречит учению Иисуса Христа и стала главным источником заблуждений и отступлений Римской Церкви (на тот момент Православной Поместной), Православие определяет католицизм как ересь. Против папских заблуждений боролись известные иерархи, священники, монахи и миряне Православной Церкви: святой Григорий Палама, святой Марк Эфесский, преподобный Мелетий Галисиот Исповедник, преподобный Никодим Святогорец и многие другие, утверждавшие, что «тот, кто в здравой вере самое малое отменит, тот всё осквернит» и что «принимающий еретика, принимает на себя те же обвинения».
   
    Исходя из этого патриарх Константинопольский Кирилл VI (1769-1821), несмотря на противодействие находившихся под влиянием папистов архиереев, издал окружное послание, в котором отлучал от Церкви тех, кто принимает как законные таинства католиков. Осуждение папизма как ереси содержится в Окружном послании восточных патриархов 1848 г. [15] и в Окружном послании святейшего Синода Константинопольского Патриархата 1895 г. (при патриархе Анфиме VII), в котором доказывается, что филиокве, примат папы и его непогрешимость противоречат Евангелию и Преданию, а папизм причисляется к «еретическим плевелам» в Церкви Божией, которые отсекаются от здорового тела Вселенской Церкви.

     Вот что писали наши святые отцы ХIХ в. Святитель Игнатий (Брянчанинов) (1867): «Папизм — так называется ересь, объявшая Запад, от которой произошли, как от древа ветви, различные протестантские учения. Папизм присваивает папе свойства Христа и тем отвергает Христа. Некоторые западные писатели почти явно произнесли это отречение, сказав, что гораздо менее грех — отречение от Христа, нежели грех отречения от папы. Папа есть идол папистов, он — божество их. По причине этого ужасного заблуждения благодать Божия отступила от папистов; они преданы самим себе и сатане — изобретателю и отцу всех ересей, в числе прочих и папизма. В этом состоянии омрачения они исказили некоторые догматы и таинства, а Божественную Литургию лишили её существенного значения, выкинув из неё призывание Святаго Духа и благословение предложенных хлеба и вина, при котором они пресуществляются в Тело и Кровь Христовы… Никакая ересь не выражает так открыто и нагло непомерной гордости своей, жестокого презрения к человекам и ненависти к ним».

    Святитель Феофан Затворник (1894): «Латинская церковь есть апостольского происхождения, но отступила от апостольских преданий и повредилась. Главный её грех — страсть ковать новые догматы… Латиняне повредили и испортили Святую Веру, Святыми Апостолами преданную…»; «верить по-латински… есть уклонение от Церкви, ересь».

    Святоотеческое учение о папизме усвоили почти все православные богословы XX века. Известный во всём православном мире преп. Иустин (Попович) (1974), указывая на три вида падения человека – падение Адама, падение Иуды и падение папы, писал: «Христа оттеснили на Небо, а на Его место поставили “наместника” — папу; Богочеловека заменили человеком, а любовь – систематическим устранением, уничтожением всего, что не поклоняется папе, даже и через насильственный перевод в папскую веру и сжигание “грешников во славу кроткого и благого Господа Иисуса”». С вопросом о первенстве папы преподобный Иустин связывал возникновение всех прочих отклонений в католическом учении.

    Несмотря на такую ясную и чёткую принципиальную святоотеческую позицию, в конце 50-х – начале 60-х гг. ХХ в. часть православных иерархов,  оказавшаяся под влиянием экуменизма, изменила своё отношение к папистам, вступив в межрелигиозный «диалог» с католиками без предварительного обсуждения вопроса об отказе их от еретического папского примата и возвращения к неискажённому Символу веры.

     Прогресс в «диалоге» иерархов Константинопольского и Московского Патриархатов с Ватиканом был настолько велик, что они своевольно перестали  квалифицировать католицизм как ересь, и общение с еретиками, строго запрещённое каноническими правилами Церкви, стало нормой. Выражалось оно в международных богословских конференциях, семинарах, обменах делегациями, преподавателями и студентами, которые проходили обучение по программам западной теологической науки, в совместных молитвах и богослужениях.
    
     В 1969 г. специальным постановлением Священного Синода РПЦ католики были даже допущены к причастию при определённых условиях, что было отменено только в 1986 г. Отдел внешних церковных сношений (ОВЦС) Московской Патриархии превратился в «экуменическую лабораторию», в центр экуменической партии внутри РПЦ, которая, на время затаившись в начале 80-х годов, проявила себя с новой силой и совершенно открыто в период перестройки.

      Главным инструментом перевода православных под власть понтифика стала созданная в 1979 г. по решению папы Иоанна Павла II и Константинопольского патриарха Димитрия I и при согласии всех Поместных Православных Церквей «Смешанная международная комиссия по богословскому диалогу между Римско-Католической и Православной Церквями», первое заседание которой прошло в 1980 г. на о. Патмос и Родос. Ключевую роль со стороны православных в ней изначально играл Константинопольский Патриархат. Первые пять заседаний комиссии (1980-1988 гг.) были посвящены обсуждению таинств, веры, причастия и единства Церкви. Темой последующих трёх заседаний (1990-2000 гг.) стало униатство.

     Тема униатства стала основной в силу того, что после установления в 1990 г. дипломатических отношений между Ватиканом и СССР, на нашей территории была восстановлена деятельность греко-католиков, которые под покровительством «св. престола» начали разгром православных приходов в западной Украине. Активным прозелитизмом занялись и сами католики, которые в силу создания в СССР трёх «Апостольских администратур» получили возможность создавать параллельные миссионерские структуры на канонической территории РПЦ. Была восстановлена деятельность католических монашеских орденов, а в 1999 г. была создана «Конференция католических епископов» в России. При этом 90% служителей в католических приходах были иностранцами.

     Показательно, что, несмотря на погром православных и активную прозелитическую деятельность католиков, руководство РПЦ продолжало вести «диалог» с папистами, ответственность за который теперь нёс новый (с 1989 г.) глава ОВЦС митрополит Смоленский и Калининградский Кирилл (Гундяев). При нём произошли качественные изменения в структуре и деятельности ОВЦС, в котором была проведена реорганизация по ватиканской модели, в результате которой появились «Секретариаты по межправославным отношениям», по «межхристианским связям», секторы зарубежных учреждений и пр.

    Именно ОВЦС несёт ответственность за подписание документа, известного как «Баламандская уния» и принятого на VII заседании Смешанной комиссии по католическо-православному богословскому диалогу в 1993 г. Формально осудив унию как источник конфликта, но даже не коснувшись вопроса о папском примате, этот документ выдвинул экуменические богословские принципы и практические методы для достижения «полного общения». Православие и католицизм рассматриваются здесь в качестве «церквей-сестёр», указывается, что они в равной мере ведут ко спасению, предлагается верующим оказывать помощь «другим церквам» в их «богослужении», представляя свою собственную церковь в их распоряжение, объявляется, что цель диалога – обрести полное общение и пр.

     Таким образом, признав католическую лжецерковь Церковью в полном смысле этого слова, православные отказались от учения авторитетных святых отцов и соборов о католической «церкви» как еретической, в то время, как католическая «церковь» ничем не пожертвовала, так как осталась верна экклесиологии II Ватиканского собора, признавшего за Православием действительность таинств и апостольское преемство. Отвергнув унию как насильственный способ окатоличивания, соглашение предложило другой, более мягкий и скрытый, соответствующий постконфронтационному периоду «диалога». Он основывается на сокрытии истинной сущности современного католичества и экуменизма и подмены её ложной. И хотя соглашение не вступило в силу из-за отказа Иоанна Павла II его утвердить (не удовлетворили положения об унии), оно показало готовность руководства РПЦ идти на уступки, что имело самые серьёзные последствия.

     В 1994 г. в своём докладе на Архиерейском соборе РПЦ «Об отношении Русской Православной Церкви к межхристианскому сотрудничеству в поисках единства» [16] митрополит Филарет (Вахромеев) заявил, что «Православная Церковь не признаёт католиков, протестантов и англикан еретиками, несмотря на отсутствие с ними евхаристического общения и наличие догматических разногласий. Она признаёт действительность крещения, евхаристии, священства, епископата католиков и наличие у них апостольского преемства». В отношении протестантов и англикан было сказано, что признаётся действительность таинства крещения. При этом еретики были названы «разделёнными нашими братьями во Христе».

    В 2000 г. Архиерейский собор закрепил экуменический подход, приняв документ «Основные принципы отношения к инославию», отредактированный и одобренный в 2008 г. Хотя он и отверг «теорию ветвей», утверждавшую сохранение глубинного единства христиан, в нём была подчёркнута  позитивная цель экуменического движения и осуждено враждебное отношение к его задаче. Здесь мы видим вместо понятия «Единая (одна) Церковь» — «Единая (объединенная) Церковь», а вместо еретиков говорится о «разделённых христианах», единство которых надо, якобы, восстановить. Есть и такое положение: «Православная Церковь устами святых отцов утверждает, что спасение может быть обретено лишь в Церкви Христовой. Но в то же время общины, отпавшие от единства с Православием, никогда не рассматривались как полностью лишенные благодати Божией…   Несмотря на разрыв единения, остается некое неполное общение, служащее залогом возможности возвращения к единству в Церкви, в кафолическую полноту и единство» [17]. Но это буквально списано с «Догматической Конституции о Церкви» II Ватиканского собора, в котором говорится, что «те, кто верует во Христа и должным образом принял крещение, «находятся в известном общении с католической церковью, пусть даже неполном». Но если католики указывают путь достижения полноты (признание папского примата), то в указанном документе РПЦ об отказе от примата ничего не говорится.

       Более того, в разделе «диалог с инославными» документа предлагалось более интенсивное сотрудничество:

«4.7. Диалог с инославием вновь возродил понимание того, что единая кафолическая истина и норма в различных культурно-языковых контекстах может быть выражена и воплощена в различных формах. В ходе диалога необходимо уметь отличать своеобразие контекста от действительного отклонения от кафолической полноты. Должна быть исследована тема пределов многообразия в едином кафолическом предании.

4.8. Следует рекомендовать создание в рамках богословских диалогов совместных исследовательских центров, групп и программ. Важным следует считать регулярное проведение совместных богословских конференций, семинаров и научных встреч, обмен делегациями, обмен публикациями и взаимное информирование, развитие совместных издательских программ. Большое значение имеет также обмен специалистами, преподавателями и богословами.

4.9. Важное значение имеет направление богословов Русской Православной Церкви в ведущие центры инославной богословской науки. Также необходимо приглашать инославных богословов в Духовные школы и учебные заведения Русской Православной Церкви для изучения православного богословия. В программах Духовных школ Русской Православной Церкви большее внимание должно быть уделено исследованию хода и результатов богословских диалогов, а также изучению инославия».

    Показательно, что в том же 2000 г. были внесены изменения в Устав РПЦ, который исключил из компетенции Поместного Собора «законодательную», «административную» и «судебную» власть, оставляя ему «высшую власть» в области вероучения и канонического устроения. Высшая «законодательная и судебная» власть была передана Архиерейскому собору, а «исполнительная» — патриарху и синоду. Таким образом, это открыло путь к сосредоточению полноты церковной власти в руках архиерейской  корпорации. В 2013 г. Поместный Собор будет лишён и оставшейся ему власти.

     Наступательный характер «диалога» со стороны Ватикана и уступчивость со стороны  православных  позволили ему, наконец, навязать в ходе  обсуждения богословских вопросов главную для него тему: начиная с 2006 г. все последующие 6 заседаний совместной комиссии по католическо-православному богословскому диалогу были посвящены теме соборности, власти и первенства в Церкви.

    Предшествовало этому принятие в 2001 г. Экуменической хартии на встрече «Конференции Европейских Церквей» (КЕЦ) [18] и «Совета европейских епископальных конференций» (СЕЕК) президентом КЕЦ, подписанной митрополитом Галльским Иеремией (Константинопольский Патриархат) и президентом СЕЕК Пражским кардиналом Милославом Влком. Хотя Хартия была, как заявило руководство РПЦ, актом личной воли подписавших и не имеет вероучительного характера, она ясно выявила откровенно еретическую позицию Константинопольского Патриархата. «Мы обязуемся… трудиться ради   зримого единства Церкви Иисуса Христа в одной вере»; «Важно признавать духовные дарования разных церковных традиций, учиться друг у друга и таким образом обогащать себя»; «Мы обязуемся преодолевать чувство самодостаточности в каждой церкви, искоренять предрассудки, стремиться к общим встречам и быть доступными друг для друга» [19].

      Согласование позиций Константинопольского Патриархата и Ватикана подготовило следующие решающий шаг: в 2007 г. на Х заседании «Смешанной комиссии по богословскому диалогу» в Равенне был принят революционный документ, ставший серьёзной уступкой папским притязаниям. Он описывает  церковно-административную структуру такой, какой она была до 1054 г. и какой она должна быть, по мнению авторов, сегодня. Как и в документах II Ватиканского собора в нём были использованы расплывчатые формулировки, чтобы через описание теоретической модели первенства добиться от православных пересмотра их понимания первенства в раннехристианской Церкви как «первенства любви» или «первенства чести» и склонить их к признанию его как некого специфического института, обеспечивающего особые права понтифика.

     Документ этот не отвечал критериями православной учения о Церкви. Термин «Церковь» использован здесь применительно и к православным, и к католикам. При этом в примечаниях к параграфу 1 католики чётко заявили, что вне «католической Церкви» в других Церквах они признают только отдельные элементы истинной Церкви. В то время, как православные, хотя и заверили, что использование термина «Церковь» не противоречит осознанию Православной Церковью себя как Единой, Святой, Соборной и Апостольской, не привели, тем не менее, также основной принцип православной экклесиологии, отрицающей за католической лжецерковью указанные признаки. Упоминание в отношении неё апостольской веры, таинств и апостольского преемства даёт понять, что она во всех указанных пунктах является православной.

     Что касается двух сторон института Церкви – соборности и власти, то стороны пришли к соглашению, что в первом тысячелетии жизни Церкви экклесиологическое содержание соборности и власти воплощались как на востоке, так и на западе православным образом. Однако в Римской (Поместной) Церкви постепенно принижалось значение соборности, которая, в конце концов, уступила место первенству папы. Отсюда разногласие между католическими и православными участниками диалога об интерпретации прерогатив римского епископа в рассматриваемую эпоху. Но поскольку римо-католики не отказываются от папоцентричной интерпретации институтов соборности и власти в первом тысячелетии, согласие документа склоняется к признанию за папой вселенского первенства. В нём ясно вырисовывается тенденция представить вопрос о первенстве папы, как «регулирование» папских привилегий, а не как глубокую богословскую проблему, касающуюся самого Таинства Христова.

    В итоге, поскольку в документе признавалось, что на Западе и Востоке существуют различия в понимании того, как должен осуществляться примат папы и каковы его духовные и теологические основы, тему о роли римского епископа и его специфических функциях предложено обсуждать более глубоко и серьёзно. В качестве главных вопросов были выделены следующие: «Какова особая функция епископа “первого престола”?» и «Как понимать и воплощать учение первого и второго Ватиканского соборов о вселенском первенстве в свете церковной практики первого тысячелетия?» [20].        

     Несмотря на уход делегации РПЦ с переговоров (что произошло из-за несогласия с присутствием представителей Эстонской Церкви Константинопольского Патриархата, а не из-за обсуждаемого документа), Равеннское соглашение было принято и стало основой для последующих переговоров. И в 2009-2010 гг. на ХI и ХII заседаниях Смешанной комиссии обсуждалась уже непосредственно тема «Роль епископа Рима в общине Церкви в первое тысячелетие», сложность которой не позволила тогда прийти к общему согласию.


     С приходом к власти Бергольо «диалог» принял более активный характер. Уже самые первые шаги понтифика были призваны продемонстрировать новаторский характер его правления: назвав себя «епископом Рима», а не папой, он отказался от большей части торжественных мероприятий, связанных с интронизацией, и поселился не в «Апостольском дворце», а в «доме Святой Марты», в котором проживают те, кто имеет какие-либо дела при «св. престоле». Это была заявка на новый курс и на переход к изменению системы управления и перестройке всей структуры «св. престола» в целях выведения его из-под влияния старых внутрицерковных кланов и формирования «нового облика церкви».

      Первое, что сделал Франциск, – это создал консультативный орган, на который он мог бы опереться в ходе разработки и проведения реформ. В апреле 2013 г.  был сформирован Совет из 8 кардиналов, официально утверждённый в сентябре как Совет кардиналов (Consilium Cardinalium Summo Pontifici),   превратившийся в итоге в «Совет 9» [21]. Призванный представлять «вселенскую церковь», а не Рим, он объединил представителей не римской курии, а  «поместных церквей пяти континентов», которые пользуются особым доверием понтифика, поддерживают его взгляды и должны фактически уравновесить влияние курии. Именно этот Совет стал готовить пересмотр «апостольской конституции» 1988 г. «Pastor Bonus» («Добрый Пастырь»), посвящённой устроению Римской курии, и разработку переходного периода.

      В такой же постоянно действующий консультативный орган понтифик решил превратить и Совет генерального секретариата «синода епископов». На должность его генерального секретаря был поставлен верный папе Лоренцо Бальдиссери, который в итоге стал одним из наиболее ревностных поборников идеи реформирования церковного учения о браке. На первой же консистории, проведённой Франциском, Бальдиссори был возведён в кардинальское достоинство. Был назначен также новый госсекретарь Ватикана – «архиепископ» Пьетро Паролин (с февраля 2014 г. – кардинал), имеющий богатый опыт дипломатической работы в качестве замгоссекретаря по отношениям с государствами и призванный придать внешнеполитическому курсу «св. престола» ещё более ярко выраженный глобальный, экуменический характер.

      В октябре папа провёл первую встречу с Советом кардиналов для обсуждения бюрократических реформ Ватикана, а в ноябре 2013 г., по случаю  закрытия «Года Веры», опубликовал своё первое папское обращение (увещание) «Evangeli Gaudium» («Радость Евангелия») [22]. В нём фактически была  изложена программа перестройки устройства «церкви», конкретизированная в папской речи 17 октября 2015 г., посвящённой 50-летию учреждения «Синода епископов» (1965 г.). В речи говорилось о настолько серьёзных изменениях, что некоторые оценили их как революционные [23].

      Одна из ключевых мыслей его послания – «безотлагательное церковное обновление». Заявив, что содержание его текста имеет программное значение, он призвал к устранению дефектов «церкви» и к пастырскому и миссионерскому «обращению». Напомнив, что ещё II Ватиканский собор понимал «церковное обращение» как «открытость к постоянному самореформированию ради верности Иисусу Христу», он уточнил, что речь идёт о таком миссионерском выборе, который способен «всё преобразить, чтобы устои, стиль, график дел, способ общения и все церковные структуры были бы подходящим руслом для евангелизации современного мира, а не для самосохранения». Соответственно, пастырское служение должно стать более активным и открытым, чтобы те, кто занят им, могли «выходить» к людям, адаптироваться и проявлять гибкость и миссионерскую изобретательность.

     Это касается и папства, которое должно думать о своём обращении, в связи с чем Франциск поднял вопрос о первенстве и необходимости «благотворной децентрализации». Он напомнил о том, что II Ватиканский собор указывал на необходимость того, чтобы «коллегиальный дух осуществлялся в конкретных делах», а Иоанн Павел II просил, чтобы ему помогли найти «такую форму первенства, которая позволила бы, никоим образом не отступая от его прямого предназначения, быть готовым к любым новым ситуациям». Но с тех пор никакого продвижения не было, поскольку был «недостаточно прояснён статус Конференций епископов в качестве субъектов, наделённых конкретными полномочиями, включая определённую доктринальную власть» [24].

        Желая продвижения в этом вопросе, Франциск не только поднял вопрос о коллегиальности, но пошёл дальше, заговорив о «соборной церкви» (в католической лжецеркви для обозначения собора используется слово «синод», соответственно «синодальный» — значит «соборный») [25]. Напомнив, что Синод является одним из самых ценных аспектов наследия II Ватиканского собора и что его предшественники говорили о том, что коллегиальная пастырская ответственность могла быть выражена в Синоде ещё полнее, он подчеркнул: «Путь соборности и есть тот путь, которого Бог ожидает от Церкви третьего тысячелетия. То, чего Господь просит у нас, в определённом смысле уже содержится в слове “Синод”. Совместный путь мирян, пастырей и Римского Епископа – это концепция, которую легко выразить словами, но не так просто осуществить на практике».

     Папа выделил необходимость «распознавания новых путей, открытых Синодом в Церкви, поскольку Народ Божий свят в силу помазания, полученного от Бога и сделавшего его безошибочным в вере». «Соборная Церковь — это Церковь слушающая, она осознаёт, что слушать значит больше, нежели слышать. Это —  взаимное выслушивание, когда каждому есть чему научиться. Верный народ, коллегия епископов, Епископ Рима: каждый слушает других и все слушают Святого Духа». «Синод епископов – это точка, где сходится эта динамика слушания на всех уровнях церковной жизни, через отцов Синода епископы действуют как подлинные хранители, толкователи и свидетели веры всей Церкви. И то, что Синод слушает Епископа Рима, призванного высказаться как пастырь и учитель всех христиан не ограничивает его свободу, так как папа выступает как вечный и видимый принцип единства».

      Заявив, что «Церковь и Синод – это синонимы», понтифик указал: «Соборность как основополагающее измерение Церкви определяет рамки для наиболее верного истолкования самого иерархического служения. Если мы поймём, что… Церковь — не что иное, как совместный путь Божьей паствы, на тропах истории, навстречу Христу Господу, — то мы поймем и то, что внутри Церкви никто не может быть “возвышен” над другими. Напротив, в Церкви необходимо, чтобы кто-то “принизился” для служения братьям на этом пути. Христос, основав Церковь, поставил во главе её синод апостолов, в котором апостол Пётр является камнем, который должен утверждать братьев в вере. Но те, кто осуществляют власть, называются служителями, и согласно первоначальному смыслу, они — наименьшее из всех. Для учеников Христа единственным авторитетом является авторитет служения, а единственной властью является власть креста, поэтому преемник Петра – это раб рабов Божиих».

      Исходя из этого, Франциск дал своё понимание отношений между епископами и папой: «Епископы объединены с епископом Рима связью епископального сообщества и в то же время подчинены ему иерархически как Главе Коллегии». Таким образом, ничего не сказав о полной и всеобщей власти одного папы и объяснив, что епископы должны подчиняться папе только как главе коллегии, Франциск показал, что он собирается преодолеть раздвоение верховной власти в пользу коллегии епископов во главе с папой.

    Выделив три уровня, на котором осуществляется соборность, — органы, непосредственно связанные с народом, далее — представленный «Конференциями епископов», и, наконец, уровень «Вселенской  Церкви», Франциск заявил, что «нежелательно, чтобы Папа заменял собой поместные епископаты в распознавании проблем на их территориях». В этом смысле понтифик заявил о необходимости «благотворной децентрализации».

   Очевидно, что главная цель предпринимаемой Франциском реформы  — достижение «христианского единства» и интерес экуменического общения, поскольку именно папский примат власти является главным препятствием для «объединения» и именно этот вопрос стоял в центре обсуждения документа богословской Комиссии между католиками и православными. На это указал и сам понтифик, подчеркнув: «Намерение построить соборную Церковь наполнено экуменическими устремлениями, по этой причине, обращаясь к делегации Константинопольского Патриархата, я недавно напомнил об убеждённости в том, что “внимательное изучение того, каким образом в жизни Церкви взаимодействуют принцип соборности и служение того, кто первенствует, явит собой значительный вклад в прогресс отношений между Церквами”».

     Ради этого «прогресса» понтифик, ничего не говоря о примате власти, выделяет «примат любви»: «Я убежден, что в соборной Церкви осуществление первенства святого Петра может быть лучше освещено. Папа не стоит в одиночку над Церковью, но он находится в ней как крещёный среди крещёных, находится внутри Коллегии епископов как архиерей среди архиереев, одновременно призванный – как Преемник апостола Петра – управлять Церковью Рима, которая председательствует в любви над всеми Церквами».

     При этом взгляд папы охватывает также всё человечество: «Соборная Церковь подобна знамени, поднятому среди народов (ср. Ис. 11,12) в мире,  который, говоря об участии, солидарности и прозрачности в управлении обществом, часто вверяет участь целых народов в алчные руки узких господствующих групп». Она «идёт вместе» с людьми, участвует в исторических перипетиях и «может помочь гражданскому обществу возрастать в справедливости и братстве».

      В связи с призывом к возвращению к «коллегиальности», к переосмыслению папского первенства и передаче доктринальной автономии епископским конференциям встал вопрос и о догмате о непогрешимости папского учения. Сам Франциск никогда не упоминал о нём, хотя первое, что он сказал, выступая на конклаве после своего избрания, было: «Я грешник». Зато некоторые «богословы» заговорили о необходимости обсуждения и этого догмата.

     Начало этому положил известный реформатор-модернист, профессор Тюбингенского университета Ганс Кюнг, сыгравший важную роль в подготовке документов II Ватиканского собора и разработке «глобальной этики», подвергавший жёсткой критике последних пап за их нерешительность в проведении в жизнь решений собора. Теология Кюнга очень близка к протестантской, в силу чего он является сторонником абсолютного экуменизма и глобальной реформы католической лжецеркви, как на доктринальном, так и на пастырском уровне. Его цель — раздогматизировать «церковь» и утвердить такое новое пастырство, которое  будет полностью адоптировано к взглядам современного человека. В одной из своих статей он выступил решительно за снятие запрета брака для священников, за рукоположение женщин и за новые очень либеральные дисциплинарные нормы для мирян [26]. Избрание Бергольо он встретил с радостью, считая, что это «наилучший из возможных шансов», поскольку с ним связана надежда на новое «аджорнаменто (обновление) церкви», которое будет осуществлено по протестантской доктринальной модели и устранит догмат о непогрешимости папы, который так яростно отвергался Лютером.

      В марте 2016 г. он обратился со «срочным призывом» к понтифику, чтобы тот позволил начать «свободную и открытую дискуссию» по всем нерешённым или неясным вопросам, связанным с догмой о непогрешимости. В обращении его говорилось: «Проблематичное 150-летнее наследие Ватикана  могло бы, таким образом, быть подвергнуто честной оценке и приведено в соответствие со Священным Писанием и с экуменической традицией. Речь идёт не о тривиальном релятивизме, подрывающем этическую основу Церкви и общества. Но и не о безжалостном, отупляющем, основывающемся только на букве догматизме, мешающем полному обновлению жизни и учения Церкви и блокирующем серьёзный прогресс в экуменизме… Под вопросом само благополучие Церкви и экуменизма» [27].

     Кюнг уже выдвигал такое предложение и раньше, и вспоминал, что папа Иоанн ХХIII, выступая однажды перел студентами греческого колледжа в Риме, заявил: «Я не являюсь непогрешимым. Я непогрешим, лишь когда даю торжественное определение ex cathedra, но я никогда не буду давать определение ex cathedra». Однако в 1975 г. Конгрегация доктрины веры выпустила предупреждение по поводу двух книг теолога, в которых было заявлено, что они содержат мнение, расходящееся с доктриной «церкви» и, в частности, ставящие под сомнение догмат о безошибочности учения «церкви».

   Но при Франциске ситуация изменилась, и, как сообщил Кюнг в интервью американскому еженедельнику «National Catholic Reporter», понтифик ответил теологу не через секретаря, а послав ему личное письмо (с обращением «мой дорогой брат»), в котором оценил его мысли и не наложил никаких ограничений на будущую дискуссию. «Я думаю, —  добавил Кюнг, — сейчас настоятельно необходимо использовать эту новую свободу для продвижения вперёд в догматических определениях, которые являются причиной разногласий внутри католической церкви и в отношениях между другими христианскими церквями». То есть и здесь налицо экуменический смысл планируемых изменений. Интересно также, что обновленческий порыв Франциска косвенно  поддержал и «папа на покое» Бенедикт ХVI, поскольку в феврале 2014 г. он послал Кюнгу письмо, в котором выразил свою «признательность, что он связан едиными взглядами и сердечной дружбой с папой Франциском» и что он считает, что «его единственным и последним долгом является поддерживать этот понтификат своими молитвами» [29].

    Очевидно, что все разговоры о «соборной церкви» носят чисто прагматичный характер. «Благотворная централизация» нужна понтифику не для  возрождения духа истинной соборности, но для поощрения центробежных тенденций и дальнейшего размывания христианского учения, ответственность за  которое Франциск снимает с себя в соответствии с принципом «кто я такой?». Если каждая «епископская конференция» будет обладать доктринальной властью, то очень скоро в различных странах сложатся свои собственные и, возможно, даже противоположные друг другу учения в области веры и нравственности, что положит конец вероучительному единству церкви. Но это совсем не волнует папу, озабоченного как раз чрезмерной  унификацией. В одном из выступлений, подчёркивая необходимость плюрализма, он заявил: «То, что кажется нормальным для епископа одного континента, может оказаться странным или почти скандальным — для епископа другого континента; то, что рассматривается как нарушение права в одном обществе, может считаться очевидным и незыблемым — в другом; то, что для одних является свободой совести, для других может быть только смутой. В реальности культуры очень сильно отличаются друг от друга, и каждый главный принцип — а как я сказал, догматические вопросы точно определены Учением Церкви — каждый главный принцип должен быть приспособлен к культуре, если хотят, чтобы его соблюдали и применяли». То есть, исходя из любимого иезуитского принципа «инкультурации», понтифик готов принять различные толкования положений веры и нравственности, что может привести, действительно, к формированию разных национальных церквей и обернуться раздорами и хаосом.

    Декларативной стала и коллегиальность. Заявив о том, что он будет более активно привлекать епископат к участию в определении стратегии «церкви», понтифик обрушился с критикой на Римскую курию, которую он стал обвинять в непрофессионализме, нарциссизме и других недостатках. В одном из выступлений он назвал её «громоздкой бюрократической инквизиционной структурой», поражённой пятнадцатью  болезнями, в том числе «духовным Альцгеймером» [30]. Однако, при всей справедливости критики бюрократической машины «св. престола», уже первые шаги Франциска  выявили, что за его внешней демократичностью и открытостью скрывается характерный для иезуитов авторитарный стиль управления, при котором основные решения принимаются единолично им. Игнорируя мнения работников курии и ограничивая их влияние на «церковную» жизнь, он стал обсуждать реформу лжецеркви не коллегиально, но с узким кругом доверенных лиц, не имеющих значимого официального статуса, с Советом кардиналов, который некоторые авторы прозвали «синедрионом кардиналов», а также — с привлечёнными внешними международными экспертами, как правило, светскими лицами.

    Возведя в принцип кумовство, понтифик стал ставить на епископские кафедры и на ответственные должности близких к нему людей и знакомых, не считаясь с их моральными качествами и способностями. Лицемерным оказалось и провозглашённое возвращение к образу «древней Церкви» и борьба против клерикализма, прикрываясь которыми понтифик стал навязывать внешнее упрощение: священству — толерантное отношения к миру сему, а мирянам — запанибратское отношение к духовенству. По модели «Опус Деи» ставка была сделана на прогрессивных мирян, призванных заменить собой уходящее  консервативное духовенство.

    Тот же прагматичный подход присутствует и в отношении Православной Церкви. Когда папа делает заявления, что они могут «больше научиться у православных смыслу коллегиальности епископов и традиции соборности», когда он пытается предстать «лишь как первый среди равных», выделяя лишь первенство чести, он надеется стать «своим» для православных, убрав, таким образом, препятствие для «воссоединения в Единой Церкви». Однако древний примат чести римской кафедры основывался на духовном авторитете епископа как хранителя чистоты православной веры, теперь же он выводится из еретической идеи преемства апостола Петра как «князя апостолов» и превращается в пустую формулу, призванную стать богословской ловушкой для «разделённых христиан». Абсолютная власть папы останется в силе, но не будет афишироваться, что сделает её более эффективной, так как позволит управлять изнутри всем «христианским сообществом».

      Показательны в этом плане слова кардинала Курта Коха, сказанные им в ходе встречи с членами комиссии «Pro Oriente» в октябре 2013 г.: «Необходимым условием для заслуживающего доверия усиления принципа соборности в Католической Церкви является успешный экуменический диалог с Православной Церковью. Одновременно Православная Церковь также должна принять во внимание, что папский примат на универсальном уровне в Церкви не только возможен и богословски легитимен, но, с точки зрения единства, даже необходим, ведь без папства и Католическая Церковь давно бы развалилась на отдельные национальные Церкви».


      Новая риторика иезуита Франциска и его показная готовность утверждать церковную «соборность» привели к значительному продвижению в достижении  «христианского единства». В сентябре 2014 г. прошло заседание ХIII пленарной сессии «Смешанной православно-католической комиссии по богословскому диалогу» для рассмотрения темы «соборность и примат». На нём был подготовлен проект документа с характерным названием: «На пути к общему пониманию соборности и примата в Церкви в первом тысячелетии». Сопредседателями комиссии были кардинал Курт Кох и один из наиболее влиятельных архиереев Константинопольского Патриархата митрополит Пергамский Иоанн (Зизиулас), известный своими пропапистскими взглядами [31]. Как выразился тогда патриарх Варфоломей, из-за «внутриправославных трудностей» на заседании не удалось прийти к согласию, и подготовленный проект документа было решено рассмотреть на следующей встрече.

      Последовавшая затем череда событий коренным образом изменила ситуацию.

     С 16 по 28 января 2016 г. по приглашению патриарха Варфоломея в Шамбези прошёл синаксис (собрание) предстоятелей Поместных Церквей, на котором было подтверждено решение собрать в июне «Всеправославный Собор» на Крите и единогласно одобрены долгие документы, готовившиеся 50 лет.  Главными из них были «Миссия православной Церкви в современном мире» и «Отношения Православной Церкви с остальным христианским миром». Они воспроизвели экуменические документы Второго Ватиканского собора и с точки зрения смысла и содержания, и с точки зрения методики изложения, заключающейся в подмене понятий, запутанности и двусмысленности формулировок, призванных смутить читающего.  Ключевые фразы в них построены по принципу «агрессивного молчания», когда вначале агрессивно навязывается еретическая мысль, а в конце она мягко оговаривается ничего не значащими фразами, либо наоборот, сначала идёт якобы верная мысль, которая затем закругляется  еретической концовкой. Православные богословы, верные святоотеческому церковному Преданию, дав чёткий анализ представленных текстов, выявили  их еретическую сущность и иезуитский подход, определив их как удар по Православной Церкви [32].

     А 2-3 февраля в Москве прошёл Архиерейский собор РПЦ, на котором патриарх Кирилл, представив документы, исключил возможность их рассмотрения, не допустив ни одного слова критики. Епископ Банченский Лонгин (Жар) позже рассказал: «Когда мы подняли вопрос, что Ваше Святейшество, что тут большие догматические ошибки, как мы идём на этот Собор? В ответ: “Всё! Молчите, садитесь! Всё решено! Все проголосовали, всё уже прошло!” Но подождите, как так можно? И нас там посадили, и мы ничего не могли там говорить. Православный народ сейчас обвиняет: “Почему вы предали нас, владыки? Почему вы это всё сделали?” Там было много владык, которые были не против всего: “Страх. На нас страх. Потому что завтра я вас накажу, завтра отправлю на Север вас!”» [33].

     В результате, без протестов, весь пакет документов был принят. В утверждённом постановлении говорилось, что Собор одобряет позицию патриарха в Шамбези 21-26 января; что в нынешнем виде проекты документов не нарушают чистоту православной веры и не отступают от канонического Предания Церкви; что Собор призывает полноту Русской Православной Церкви к сугубой молитве, «дабы Господь явил Свою волю членам предстоящего Святого и Великого Собора Православной Церкви и чтобы его проведение укрепило единство Православия» [34].

     Архиерейский Собор показал, что та планомерная и скрытая работа над изменением сознания еископата и духовенства, которая велась в течение 20 лет руководством РПЦ, дала свои результаты, утвердив идею «единства христиан» в папской интерпретации в качестве основной и подготовив почву для  открытого окатоличивания православных. Свидетельством чему стало присутствие католических кардиналов на Рождественской службе в Храме Христа Спасителя в 2016 г.

      Вслед за этим состоялось главное событие – Гаванская встреча папы Франциска с патриархом Кириллом, которая готовилась втайне от православных и о которой было объявлено внезапно на пресс-конференции митрополита Илариона, представившего её как некое рядовое, обыденное событие, одно из многих в рамках рабочего графика. Так же секретно, келейно шла работа над текстом Гаванской декларации, которую патриарх Кирилл назвал «творческой работой двух Церквей». Написанная двусмысленно и лукаво, Декларация полностью соответствует логике иезуитов, их стилю мышления и изложения.

     Документ утвердил идею «единства» с католиками, которой проникнут весь текст Декларации, призванная похоронить понятие «ересь». Как и в других экуменических документах, тут всё строится на подмене понятий. Используются слова Христа о единстве Его учеников, которое выдаётся за единство с еретиками. Патриарх и понтифик называют друг друга «братьями» и говорят о двух «Церквах»: «С радостью мы встретились как братья по христианской вере, увидевшись, чтобы “говорить устами к устам” (2 Ин. 12), от сердца к сердцу, и обсудить взаимоотношения между Церквами, насущные проблемы нашей паствы и перспективы развития человеческой цивилизации». Отпадение католиков от Церкви здесь называется «утратой единства, ставшей следствием человеческой слабости и греховности», а призыв Христа «Да будут все едино» (Ин.17),  толкуется как призыв к единству с папистами. Наконец, повторив, что католики и православные «не соперники, а братья», документ призывает их учиться «жить вместе в  мире, любви и единомыслии между собою (15:5)» [35].

    Заканчивается документ подписями «Кирилла, патриарха Московского и вся Руси» и «Франциска, епископа Рима, папы Католической (то есть Вселенской) Церкви». А значит, не только содержание Декларации, но и поставленные подписи свидетельствуют о признании патриархом канонического равноправия понтифика и его титула, а значит и его статуса как первосвященника Вселенской Церкви.

    Встреча имела самые серьёзные последствия, не случайно патриарх Кирилл произнёс слова: «Теперь будет легче!». Как объяснял один католический   служитель, отсутствие встречи было сдерживающим фактором, теперь сняты препоны для тесного сотрудничества православных и католических приходов,  для совместных молитв, для перевода богословского образования и подготовки кадров на экуменические основания, разработанные католицизмом, и в первую очередь – иезуитскими теологами, специалистами по перестройке базовых ценностей и обучению «жизни в единомыслии». Переводя Русскую Православную Церковь на «единомыслие» с папизмом, церковное руководство фактически переводит православный народ на «универсальное видение». Это  — поведенческая война, то есть  тотальная замена, теперь уже на «легитимных основаниях», мировоззренческой матрицы при сохранении православной формы.

   Непосредственным следствием встречи в Гаване стал прорыв и в «богословском православно-католическом диалоге». 15-22 сентября 2016 г. состоялась  XIV пленарная сессия «Смешанной комиссии по богословскому диалогу между Православной Церковью и Римско-Католической Церковью» в г. Кьети (Италия), на которой был, наконец, принят документ «Соборность и первенство в первом тысячелетии: на пути к общему пониманию в служении единству Церкви». Как заявил митрополит Иларион, выступая на торжественных мероприятиях в Университете Фрибурга, посвящённых годовщине Гаванской встречи, его принятие «создало предпосылки для дальнейшего продвижения в диалоге между двумя древними христианскими традициями. Надеюсь, что в ближайшее время мы сможем приступить к рассмотрению ключевого вопроса, составляющего предмет нашего разделения — темы соборности и примата в Церквах Востока и Запада во втором тысячелетии» [36].

   Встреча в Кьети, мало освещаемая в СМИ, состоялась при поддержке «Конференции итальянских епископов» и собрала представителей 14 автокефальных Православных Церквей, за исключением отсутствующего патриарха Болгарии, и 26 католических представителей из разных стран. С согласия всех участников (только грузинские представители выразили несогласие по некоторым вопросам) был опубликован Документ Кьети, который стал итогом длившихся 0 лет обсуждений на тему первенства во Вселенской Церкви [37].

    Как и Равеннский документ, он посвящён всё той же теме папского примата. Он предложил аналогичную структуру текста, рассмотрев взаимосвязь между соборностью и первенством на трёх уровнях: в Поместной Церкви, в региональном общении Церквей и во Вселенской Церкви. Заявив, что различное понимание соотношения соборности и первенства сыграли важную роль в разделении, Документ Кьети выделил в качестве основного необходимость достижения общего понимания фактов. Главным новшеством его стало то, что он рассматривает, как взаимозависимость между соборностью и первенством осуществлялась на практике в структурах Церкви первого тысячелетия, то есть основывается на исторических свидетельствах без добавления каких-либо догматических толкований, которые как раз и разъединяют католиков и православных. Поэтому здесь не используются такие термины, как первенство юрисдикции, автокефалии и пр.

    Вместе с тем, в силу невозможности игнорирования богословского подхода, документ говорит о необходимости определить некоторые нормативные элементы, связанные со способом осуществления вселенского первенства, которые смогли бы сегодня принять и католики, и православные. То есть речь идёт о ключевом вопросе, находящемся в самом центре исторического «спора». И в Документ Кьети найдена форма решения этого вопроса.

    В тексте констатируется, что между IV и VII веками был признан и установлен порядок между пятью патриаршими престолами, среди которых римский осуществлял «первенство чести». В то же время признаётся, что начиная с IV века «первенство епископа Рима среди епископов стало постепенно интерпретироваться как прерогатива, принадлежащая ему как преемнику св. Петра, первого из всех апостолов», что не было признано Восточными Церквами, имевшими по этому пункту иное прочтение Св. Писания и святых отцов Востока и Запада [38]. При этом о том, что произошло изменение  понимания и самих прерогатив, в документе ничего не говорится.

      Вот это признание в документе факта сосуществования в первом тысячелетии двух различных традиций, которые по-разному оправдывали первенство римской кафедры и его епископа, но не препятствовали полному общению,  и стало главным прорывом. Выделяя только различное понимание источника первенства, документ умалчивает о главном — о том, что папа уже тогда понимал своё главенство не только как «первенство чести», но как «первенство власти» во Вселенской Церкви. В этом и заключается лукавство. То есть православным и сейчас предлагается    абстрагироваться от наличия ереси папизма и вернуться к модели отношений первого тысячелетия: раз тогда разные традиции сосуществовали, это возможно и сегодня.

   В заключение документа говорится, что «общее наследие богословских принципов, канонических положений и литургических практик первого тысячелетия представляют собой необходимую точку отсчёта и мощный источник вдохновения как для католиков, так и для православных, стремящихся в начале третьего тысячелетия залечить раны раскола. Это общее наследие должно стать основой понимания того, как сегодня и в будущем должны осуществляться первенство, соборность в их взаимосвязи».

   Таким образом, обойдя главный вопрос – о юридическом примате папы римского, присвоившего себе полноту власти в Церкви, Документ Кьети открыл путь для восстановления «полного общения», над которым так активно работает папа Франциск, создавая на скорую руку свою «соборную церковь». Что же касается «богословских принципов, канонических положений и литургических практик» Православия, то они уже давно подвергаются такому незаметному, постепенному и глубокому размыванию, при котором православные верующие смогли бы воспринять еретическое католическое наследие как своё собственное.

    Как показала Гаванская встреча, реформаторы в РПЦ рассчитывают всё точно и выбирают такие моменты для своих революционных решений, когда они не должны встретить сопротивления православной общественности. Именно так, видимо, планируется и признать примат папы: без особого шума, без какого-либо серьёзного обсуждения, а, главное, как нечто естественное и обыденное принять его прерогативы как «первого среди равных» со всеми вытекающими отсюда последствиями.

    Но это замыслы, а во что они выльются и каковы будут их последствия – готовящим это преступление неведомо.

   Будем же помнить слова апостола Павла, которые звучат сегодня как никогда актуально:  «О временах же и сроках нет нужды писать к вам, братия, ибо сами  вы достоверно знаете, что день Господень так придет, как тать ночью. Ибо, когда будут говорить: “мир и безопасность”, тогда внезапно постигнет их пагуба, подобно как мука родами постигает имеющую во чреве, и не избегнут. Но вы, братия, не во тьме, чтобы день застал вас, как тать. Ибо все вы – сыны света и сыны дня: мы – не сыны ночи, ни тьмы. Итак, не будем спать, как прочие, но будем бодрствовать и трезвиться. Ибо спящие спят ночью, и упивающиеся упиваются ночью. Мы же, будучи сынами дня, да трезвимся, облекшись в броню веры и любви и в шлем надежды спасения, потому Бог определил нас не на гнев, но к получению спасения через Господа нашего Иисуса Христа, умершего за нас, чтобы мы, бодрствуем ли, или спим, жили вместе с Ним. Посему увещевайте друг друга и назидайте один другого, как вы и делаете» (1 Фес. 5:1-11).

О.Н. Четверикова, публицист,
кандидат исторических наук, доцент МГИМО
(печатается с незначительной правкой)