Прошедший 2016 год для нашей Русской Православной Церкви за ее новейшую историю был наиболее насыщенным разного рода экуменическими и модернистскими тенденциями. Встреча в Гаване, подготовка к участию в «варфоломеевском» соборе (слава Богу, неудачная), странные «подарки» с мощами прп. Серафима Саровского от ОВЦС Ватикану, полуофициальные и почти официальные совместные «молитвы» («присутствия») с католиками и англиканами – это все внешние, совершенно неприятные и соблазнительные для верующего народа «дипломатические» ходы церковной власти.
Но это касается обычного прихожанина лишь опосредовано – на усиление экуменической внешней политики сознательный православный должен отвечать еще большей верностью Традиции, изучением святых отцов и удвоенной молитвой.
Но параллельно с оживленным экуменическим трендом в ушедшем году с продуманной планомерностью осуществлялись внутрицерковные провокации, направленные на размывание православной идентичности собственно церковных людей.

Старые модернистские проекты и новые постмодернистские технологии, переплетаясь друг с другом, вторгаются в сакральное пространство Церкви: в богословие, в приходскую и миссионерскую деятельность и, наконец, в богослужение. Мы видим, как наших глазах, пытаются запустить полную «перестройку в Церковь», по выражению скандально известного заштатного диакона-миссионера.

В богословском поле это – проект нового, «иларионовского», катехизиса, представляющий собой новое издание частных богословских мнений известного митрополита-композитора, и предложение того же владыки заменить/исправить синодальный текст Библии, ставший уже частью церковного Предания, на новые филологические изыскания современной постмодернистской библеистики (с ее деконструкцией текста, «новой герменевтикой», плюрализмом интерпретаций и проч). К подготовке последнего проекта служит издание и популяризация нового капитального труда митрополита Илариона (Алфеева) – многотомник «Иисус Христос. Жизнь и учение»[1]. Работа эта, на мой взгляд, находится на пересечении трех жанров: научно-популярной литературы, библейско-художественного романа в стиле Ренана или о. Александра Меня, религиозно-философского эссе в духе «евангелия от Толстого». В любом случае подобные книги при всех их научных достоинствах и недостатках не могут вообще претендовать на тот авторитет, который имеет уже полтора столетия синодальный перевод Библии, сделанный не современным библеистом (порой не верующим даже в боговдохновенность самого Св. Писания), а святителем Церкви – Филаретом Московским.

В плане миссионерско-приходского обновленчества мы столкнулись за истекший год с целым рядом храмовых «перформансов». Церковные амвоны все чаще и чаще превращаются в сцену для выступления светских хоров, гимнасток, танцоров. В стенах храма звучат англоязычные шлягеры, устраиваются балаганы и ярмарки, осуществляются просмотры кинофильмов. Пример подмосковного храма г. Апрелевки, где некий священник Антоний Шугалей продемонстрировал кощунство[2], аналогичное Pussy Riot, отнюдь не является единственным и случайным. Миссионерские, катехизаторские и молодежные технологии, приводящие к подобным аномальным с точки зрения традиционного благочестия последствиям, активно внедряются с благословения (или попустительства) церковного руководства как норма приходской жизни. Священник чаще всего не проповедует сегодня, а участвует в акциях; не пастырствует, а координирует приходские мероприятия; не учит вере, а участвует в молодежных тусовках. Для отчета в епархию «живым» приходом является тот храм, который по своему внебогослужебному «репертуару» стал больше напоминать дом культуры или развлекательный клуб. Как-то забыли нынешние миссионеры в своем попсовом угаре евангельскую истину: «дом Мой домом молитвы наречется» (Мк. 11:17). Вновь повторю: описанные кощунства не случайны, а представляют собой постмодернистскую программу по созданию симулякров миссии и игрового Православия. Эти технологии были внедрены через учебники и всевозможные пособия по миссиологии, эти практики предлагаются различными молодежными отделами – как на синодальном, так и на епархиальном уровнях. Среди вдохновителей этой новой постмиссии стоят известные церковные модернисты – протодиакон Андрей Кураев, иеромонах Димитрий (Першин), игумен Петр (Мещеринов), которые вполне освоили конвенциональный язык постмодерна.

И, наконец, третий фактор «церковной перестройки» – это богослужение. Приспособление церковного Устава под современную немощь некоторых рафинированных церковных интеллигентов было и остается основным, плохо скрываемым мотивом т.н. «литургического возрождения». Честнее это было бы назвать «литургическим вырождением». Против этого вредного для Церкви и дискредитировавшего себя на протяжении всего XX столетия направления «православной реформации» и направлена эта скромная публикация, как и десятки других работ более авторитетных авторов, которым небезразлична судьба церковного Предания и его священных форм. <...>

«Литургичекое вырождение»

12 декабря 2016 года на сайте «Благодатный Огонь» была опубликована статья в защиту Типикона, отмену которого готово провести либеральное крыло нашей Церкви. Эта статья обличает реформаторское намерение неообновленцев ввести в нашей Церкви вместо единого Устава множество частных «уставов», разработку которых предлагается осуществлять епархиальным Преосвященным. Проект такого «упорядочения богослужения» должен был быть принят от лица Архиерейского Собора. Благодаря оперативности в информационном освещении этого «секретного» проекта со стороны редакции «Благодатного Огня» очередная модернистская диверсия нынешних обновленцев была сорвана. В конце декабря на Епархиальном собрании московского духовенства Святейший Патриарх Кирилл однозначно высказался против введения в нашей Церкви «параллельного» приходского Типикона: «Нужен ли нам вводимый "сверху”, решением Священноначалия новый обязательный "приходской устав”, отражающий идеальное и полностью единообразное приходское богослужение? Полагаю, что не нужен»[4].

Кстати, из доклада Патриарха стало понятно, кто пытался воплотить в жизнь этот богослужебный эксперимент, – комиссия по богослужению и церковному искусству Межсоборного присутствия. И это неудивительно: в Межсоборном присутствии присутствуют все оттенки либерального православия: от церковного «власовца» прот. Георгия Митрофанова до представителей секты свящ. Георгия Кочеткова. А еще не так давно в этот орган входил профессор-русофоб А.Б. Зубов. Вот эти и подобные им либералы из «говорильного парламента» и готовили полномасштабную богослужебную реформу в Русской Церкви. К юбилею революции 1917-го, что символично. Но пока не прошло.

Вскоре на сайте «Богослов.ру» была опубликована ответная статья «Литургическое творчество: что это и зачем. Размышление об анонимной статье на портале "Благодатный огонь”», написанная неким священником Федором Ртищевым[5]. Содержание её довольно невразумительно с точки зрения научного богословия и скандально по своему обновленческому пафосу. Как вообще такая модернистская чушь могла быть опубликована на сайте «Богослов.ру»? Отец Федор о ссылках на этот «секретный» документ, опубликованный на сайте «Благодатный Огонь», пишет с ликованием: «И эти цитаты, если только они аутентичны, внушают очень большой оптимизм». Он убежден, что «появление такого документа вызвано постепенным укреплением в Русской Православной Церкви принципа, который мы называем литургическим творчеством». «Литургическое творчество» представляет собой ту идею-фикс, которая поставила вне Церкви и вне церковного народа почти всех обновленцев – как прошлых, так и современных. Отец Федор – один из ярких представителей этой плеяды (см. его статью об «Открытой Литургии»[6]). Но разве иерей Федор Ртищев не давал ставленнической присяги, которая приносится каждым священником перед его рукоположением, где говорится, что священнослужитель обязан «богослужения и Таинства совершать с усердием и благоговением по чиноположению церковному, ничего произвольно не изменяя»? Статья о. Федора в данном ключе может рассматриваться как прямая апология клятвопреступления.

Хотелось бы напомнить священнику-модернисту отношение к подобным явлениям святителя Луки (Войно-Ясенецкого), архипастырский и исповеднический авторитет которого вряд ли будет кто-либо открыто оспаривать. Как и любой русский архиерей первой половины XX в., он прекрасно знал, какой вред нанесли Церкви обновленцы 20-х гг., как издевались они над богослужебными традициями на отобранных у православных приходах. В Крымской епархии святитель крайне резко пресекал любое сознательное небрежение Уставом даже при совершении молебнов и панихид: «До сведения моего неоднократно доходило, что многие священники епархии совершенно недопустимо сокращают чинопоследование богослужений, Таинств и обрядов. К глубокому моему огорчению вижу, что этот весьма греховный обычай укоренился... Думаю, что я согрешу пред Богом, если не приму серьезных мер к обеспечению уставной службы, и потому с тяжелым сердцем предупреждаю, что за такие тяжелые проступки, как замена панихиды литией и служение молебнов по собственному выдуманному чину вместо указанного Святейшим Патриархом в богослужебных указаниях за 1953 год чинопоследования молебна и панихиды я буду запрещать виновных в священнослужении на два месяца, а за крещение обливанием на полгода. Взываю, братия, к иерейской совести вашей и молюсь о том, чтобы Господь Бог умножил ревность вашу о славе Его» (Указ от 8 мая 1954 г.).

Автор статьи на «Богослов.ру» ссылается на Ф.Г. Спасского, считающего необходимым «пополнение сокровищницы, накопленной талантливыми мастерами литургического творчества». Только Спасский имел в виду пополнение Минеи службами прославившихся Русских Святых. Это стало действительно актуальной и трудной задачей, возникшей в нашей Церкви со времен первых князей-страстотерпцев Бориса и Глеба, святителей и преподобных. Это остается первостепенной задачей, стоящей перед Русской Церковью и в наши дни, когда прославлены сотни Новомучеников и Исповедников, но большинство из которых не имеет полноценного чинопоследования, включающего стихиры, тропари, канон и т.д. Такое востребованное литургическое творчество, бесспорно, необходимо нашей Церкви. Но о. Федор призывает не к пополнению Минеи: «пополнение это сегодня не должно ограничиваться только минеями, но призвано охватить и иные богослужебные книги (в первую очередь служебник, требник и часослов)».

Автор призывает к революционному разрушению традиции, к упразднению Типикона, к построению на месте старого литургического наследия чего-то нового, прежде не существовавшего. И все это дьявольское вдохновение он приписывает действию «Святого Духа»: «необходимо осознание как священством (в первую очередь), так и мирянами того простого факта, что действие Духа Божиего не зависит от внешней формы, принятой в том или ином месте. Святой Дух есть дух творчества, Он всегда действует в Церкви. Значит, в Церкви всегда есть место творчеству», – пишет иерей Ртищев. Налицо духовная болезнь. Диагноз этой болезни – реформация церковного Предания по протестантским лекалам. Действие Духа Божьего создало все известные нам церковные формы Предания: библейский канон, богословие, богослужебные чинопоследования, православную архитектуру, иконопись. Духом Святым созидалась, а не разрушалась церковная традиция.

«Формуляр» или чинопоследование?

Как и все модернисты, о. Федор Ртищев не чужд предать своей незатейливой статье вид наукообразности, и поэтому употребляет вместо привычного православному слуху слова «чинопоследование» какое-то казенно-чиновничье – «формуляр». Пренебрежения даже к традиционной литургике батюшка не скрывает: «Обычно формуляр того или иного таинства (то есть само его чинопоследование, включающее как молитвы, так и рубрики для священнослужителей, а также нерегулируемые богослужебными книгами традиции, ставшие общепринятыми) часто является условием восприятия этого таинства как действительного и действенного». Совсем не так: не «условием восприятия» является правильное чинопоследование, а условием совершения таинств. Разве служащему священнику незнакомо «Известие учительное», которое еще с XVII века служит детальным руководством в Русской Церкви для иереев и диаконов при священнодействии? Оно печатается в каждом большом Служебнике и даже уже переведено на русский язык[7].

И что за странный богословский новояз – «формуляр таинства»? Когда св. Иустин Философ, например, в своей знаменитой I Апологии (гл. 65–67) с уставными подробностями описывает то, как совершают христиане II века литургию в «день солнца», он излагает императору Антонину чинопоследование первохристианского богослужения. И даже сравнивает его с похожими культами у язычников: «То же самое злые демоны из подражания научили делать и в таинствах Митры»[8]. Даже бесы, по святоотеческому разумению, серьезно относятся к «формуляру». И лишь церковная либеральная полуинтеллигенция, с Богом «договорившаяся» и в духов злобы не верящая, может по своему легкомыслию и легковерию игнорировать церковный обряд. Совершение таинства может быть или верным (то есть соответствующим уставной традиции), и тогда оно совершилось, или неверным (то есть не соответствующим чинопоследованию), и в этом случае был лишь кощунственный спектакль. Считать иначе православный священнослужитель не может.

Иерей Федор Ртищев видит аномалию и «явный перекос» в том, что «следование формуляру есть непременное условие того, что таинство действительно совершается и имеет благодатное действие на человека». Откуда взялся такой бунт против смиренного исполнения священнических обязанностей («следования формуляру»)? Не нравится наш православный «формуляр» – ищите себе другую традицию. Идите к баптистам, пятидесятникам – у них нет такого обременительного «формуляра». Спекулятивным на фоне этого выглядит упоминание о таких бесспорных вещах, как «правильное и рассудительное ведение исповеди, грамотная проповедь, организация служения милосердия или приходского просвещения». Благоговейное совершение уставного богослужения этому никак не противоречит, а, наоборот, помогает и расставляет правильные акценты: сердцевина приходской жизни – это богослужение, а все остальное (социальное служение, миссия, катехизация, проповедь) должно выстраиваться вокруг него.

Что можно сказать о священнике, который приравнивает богослужебные традиции, оставленные нам поколениями святых, в том числе, и синодального периода, к «магизму»? «Мы имеем своего рода "церковную магию”, когда правильное совершение определенных действий обязывает Бога дать человеку просимую благодать», – пишет о. Федор. А не является ли «интеллектуальным магизмом» вера в то, что разработанные на кафедрах литургики, в кабинетах, порой светскими и маловерующими специалистами новые литургические чины (крещальные, миссионерские, «открытые» и прочие литургии), действительно, могут быть наполнены благодатью Св. Духа? О литургиях Василия Великого и Иоанна Златоуста в данном вопросе свидетельствует Церковь уже много веков, а кто «освящает» творчество современных профессоров литургики и миссионеров? – Тень «парижской школы», видимо. <...>

В защиту обрядов, обычаев и традиций

Отец Федор в начале своего опуса заявляет: «Литургическим творчеством мы предлагаем называть то отношение к полноте литургического наследия Церкви, которое свободно от довлеющего влияния обычаев и движимо Святым Духом» (выделено автором). Человек, написавший подобное, находится в глубокой прелести. Автор возомнил о себе, будто он имеет «отношение к полноте литургического наследия». Редкий гордец станет проповедовать «свободу от довлеющего влияния обычаев» Церкви. Он дерзает считать, будто его «литургическое творчество движимо Святым Духом». Поразительно, насколько обновленцы, не способные освоить и исполнять обычное уставное богослужение, любят рассуждать о «полноте» вселенского Православия! Но ведь полнота Православия – в «общении святых» (что и происходит мистически в Евхаристии). Будут ли модернисты в «общении» со святыми синодальной эпохи, со св. прав. Иоанном Кронштадтским или со святителем-исповедником патриархом Тихоном, если не хотят служить так, как служили они – под «влиянием обычаев» Православной Церкви?

Об обычаях, на которые так рьяно всегда ополчаются «духоносные» обновленцы, стоит сказать несколько слов. Много копий сломано по вопросу, правомочны и благодатны ли внедряемые сегодня в богослужебную практику т.н. «апостольские литургии» – Иакова и Марка. Существует толкование на 32 правило Трулльского собора (оно касается литургических нововведений у армян) известного канониста Феодора Вальсамона (XII в.). В нем подтверждается совершение древних литургий ап. Марка и ап. Иакова в Александрийской и Иерусалимской Церквях, которые, впрочем, совершенно неизвестны (не в обычае) в Константинополе. И на этом основании, по свидетельству Вальсамона, даже Александрийскому Патриарху не было позволено служить «неизвестную» литургию в храме Св. Софии: «Когда александрийский патриарх прибыл в царствующий град, намереваясь служить вместе с нами и вселенским патриархом в Великой церкви, он хотел было служить по чину литургии Иакова, но был удержан им и обещал служить, как и мы»[10]. Почему же обычаи и традиции нашей Русской Православной Церкви так грубо попираются внедрением неизвестных и не благословленных ею литургических чинов?

В этой связи можно возразить о. Федору на его пессимистический взгляд, будто «практически всегда внешний вид таинств регулируется не столько Типиконом, сколько общепринятой традицией» и будто «именно следованию этим традициям учат ставленников во время сорокоуста». Обычаи и традиции Поместной Церкви, как мы видим из приведенного выше толкования Вальсамона, могут иметь вполне каноническое значение. «Не передвигай межи древней, которую провели отцы твои» (Притч. 22: 28). Слава Богу, несмотря на встречающиеся обновленческие эксперименты, наше православное богослужение пока еще проводится в соответствии с традицией, следующей Типикону.

Не понимают ревнители «литургического творчества» и смысла обрядов Православной Церкви. Так, про возглас на Литургии Преждеосвященных Даров «Свет Христов просвещает всех!» о. Федор пишет, что «этот обряд превратился в простую "демонстрацию” свечи с соответствующими словами». Совсем не так. Это батюшка Федор «демонстрирует» свою литургическую безграмотность. Смысл этого священнодействия не в утилитарной «подсветке», а в символизме: возжжение и внесение в молитвенное собрание светильника символизирует присутствие в Церкви Христа, Который называл Себя «Светом миру» (Ин. 8:12 и 9:5). Это знает любой ученик воскресной школы, читавший «Закон Божий». <...>

По поводу необоснованной критики о. Федором высказывания протоиерея Константина Буфеева («Пресуществление Святых Даров происходит, по вере Христовой Церкви, лишь на правильно совершённой евхаристической службе»[11]) можно заметить лишь то, что о. Константин выразил не свое мнение, а литургико-каноническую норму. Пусть кто-нибудь из модернистов объяснит, на каком основании они допускают, будто на неправильно совершенной, а тем более на неуставной «литургии» может совершаться пресуществление Святых Даров? Отец Федор называет этот взгляд «предубеждением». Но в уже упомянутом мною 32 правиле Трулльского собора говорится иначе: «Аще же кто, епископ, или пресвитер, творит не по преданному от апостолов чину (речь идет о вливании воды в вино на проскомидии. – Диак. И.М)… да будет извержен, яко несовершенно таинство возвещающий, и преданное нововведением повреждающий». Отцы Шестого Вселенского Собора тоже находились в «предубеждении»?

Даже в раннехристианские – харизматические и «неуставные», как отметили бы наши оппоненты, – времена Евхаристия совершалась по Уставу. И апостолы, и мужи апостольские, и первые апологеты совершали и описывали в своих сочинениях тот евхаристический обряд, который максимально отражал описанную в Евангелии от Иоанна Тайную вечерю. Это и был первый Устав для первых христиан. Ностальгия современных модернистов по апостольским литургиям сегодня нелепа и цинична. Если вы даже не можете и не хотите исполнять апостольской заповеди о Предании и традициях – «Тем же убо, братие, стойте и держите предания, имже научистеся или словом, или посланием нашим» (2 Фес. 2:15), как вы собираетесь служить «по-апостольски»?

Так Вы, батюшка, обновленец?

Священник Федор Ртищев пишет о тех, кто «декларирует верность Типикону» как о людях, которые проводят «к грубому выхолащиванию смысла, укоренению магизма в церковной ограде, а также зоркой слежке за тем, как совершается служба, и церковным прещениям на этой основе. Кажется, что в таких условиях никакое литургическое творчество в принципе невозможно».

Прокомментировать эту тираду можно очень просто: хулиган всегда боится блюстителей порядка. Однако, говоря серьезно, публикация о. Федора вполне сопоставима с тем печатным антицерковным мусором, который выходил из-под пера будущих лидеров обновленчества в период между двумя русскими революциями.

Приведу лишь один пример из высказываний одного очень «прогрессивного» и популярного среди «новых христиан» начала XX века священника. Вот, что он пишет о православном богослужении, находясь в монастыре: «Вы не можете себе представить, что такое неделя в монастыре. Длинно, скучно, однообразно… Служба ежедневно на 6, 7 и 8 часов. Утомительно и умственно. <…> Все эти стихиры, тропари, какая-то византийская риторика. Водянистое многословие, вымученные сравнения и полное отсутствие живого одушевления. <…> Только мертвечиной духа наших синодалов и можно объяснить, что они довольствуются старым византийским чтением словес, не дают простора живому, самобытному творчеству»[12]. Это писал в 1907 г. священник Григорий Петров (своему другу В.В. Розанову) – один из членов обновленческой группы «32 священников», толстовец и политикан, лишенный через год сана; признавшийся, по свидетельству близких ему людей, в своем неверии во Христа; принявший Февральскую революцию, но бежавший от большевиков. Он умер в Париже, завещав себя кремировать. Я не хочу ставить знак равенства между о. Федором Ртищевым (и подобными ему либеральными священниками) и расстригой Г.Петровым, но насколько близка их антицерковная риторика! И, увы, потеря благоговения к богослужению всегда предшествует потери веры. Все это может повторится с каждым из нас, если мы свои собственные, индивидуальные, чаще всего вялые и примитивные, «литургические взгляды» будем ставить выше соборного разума Церкви и ее уставов.

Правда, о. Федор, как и все его идейные единомышленники, боится отождествления себя с дискредитированным обновленчеством. Он пишет: «Некоторые богослужебные традиции в среде малообразованных церковных людей несут на себе маркер "обновленчество”». Поразительная вещь! Обновленец страдает от того, что его считают обновленцем! При этом сам он не стесняется навешивать ярлыки, называя церковных людей «малообразованными». Под этот эпитет первыми должны подпасть: из живших в 1920-е годы – ненавистный враг обновленцев святитель Тихон, а из живших на рубеже XX и XXI веков – Святейший Патриарх Алексий II, который первым назвал либеральных церковных реформаторов «неообновленцами». А архиепископ Никон (Рождественский), святитель Серафим (Соболев) и многие другие церковные традиционалисты прошлого века (да и сейчас) тоже «малообразованные»? Прошу прощения, но статья самого о. Ртищева представляет собой лишь модернистскую «агитку» с популярными терминами, и довольно нелепо смотрится на богословском сайте.

Отец Федор хочет «приучить верных чад Русской Православной Церкви к литургическому многообразию…». Но возникает два вопроса. Во-первых, кому нужно такое чуждое нашей Церкви «многообразие»? И во-вторых, зачем же ради этого сомнительного «литургического многообразия» отменять Типикон? Ведь именно Типикон может быть единственным мерилом того, что соответствует православной исторической традиции, а что нет. Отец Федор возмущается тем, что у ревнителей Православия, как он выражается, «верность традиции отождествляется с верностью Христу». Мысль верная: отказ от православной традиции очень близок к отречению от Христа. Автор статьи в «Благодатном Огне», с которым заочно полемизирует о. Ртищев, справедливо указал, что отмена Типикона и его необоснованное искажение недозволительны, а его исполнение «является обязательным для всех клириков Русской Православной Церкви от Патриарха до приходского дьячка».

Вдохновенно заканчивает о. Федор Ртищев свою публикацию: «Сегодня мы проживаем переходный этап в церковной жизни. Этап творчества, переосмысления, возвращения к исходным смыслам и практикам. И хотя до подлинного церковного обновления еще далеко, но явно намечено движение в эту сторону».

Вновь повторю: так писали, говорили, думали и надеялись практически все обновленцы, профессора-либералы из духовных школ, деятели «нового религиозного сознания» и прочие «нео-христиане» сто лет назад. Движение по сносу церковной традиции закончилось сносом и самого государства, и гонениями на Церковь. И «творцы» новых уставов были на стороне гонителей. Слабая и тенденциозная статья священника-модерниста не заслуживает вообще никакого серьезного внимания. Но трогать и ломать наше богослужение и церковные традиции мы таким священникам не дадим. Пусть лучше пишут, чем служат.

———————————————————————————————

[2] См.: О кощунственных плясках на амвоне православного храма в г. Апрелевка. А также: О мерзости запустения на святом месте

[3] Флоровский Георгий, прот. Утрата библейского мышления // Христианство и цивилизация. Избранные труды по богословию и философии. СПб., 2005. С. 610

[4] http://www.patriarchia.ru/db/text/4720751.html

[5] http://www.bogoslov.ru/text/5173392.html

[6] http://www.bogoslov.ru/text/4467002.html

[7] Учительное известие. Перевод с церковнославянского Н.Н. Ничик. Симферополь, 2006. См. также: Перевод с церковно-славянского священника Георгия Палехова http://www.blagogon.ru/biblio/332/

[8] Св. Иустин Философ. Апология // Раннехристианские отцы Церкви. Антология. Брюссель, 1978. С. 338

[9] Флоровский Георгий, прот. Христианин в Церкви // Указ. соч. С. 766

[10] Правила Святых Вселенских Соборов с толкованиями. М., 2000 (репринт издания 1877 г.). С. 388

[11] http://www.blagogon.ru/digest/697/

[12] Цит. по: Воронцова И.В. Русская религиозно-философская мысль в начале XX века. М., 2008. С. 245