“Куда способны увести наставления протоиерея Александра Меня”

Пишу в надежде на то, что и моя скромная лепта в копилку предостережений от псевдодуховных увлечений убережет кого-то от необдуманного выбора. При этом я ни в коей мере не хочу умалить образ отца Александра как доброжелательного и добропорядочного человека, но именно как человека, и не более того. Речь о другом — о той миссии, которую принял на себя прот. Александр Мень как «популяризатор» православного учения, а также о печальных следствиях этой «популяризации», преобразившейся в подмену святоотеческого наследия «духовным» псевдоинтеллектуализмом.

Мне довелось познакомиться с о. Александром в конце 80-х годов. К тому времени я (как и многие из моего поколения и из моей среды), вкусив в поисках истины приторных, но отравленных плодов оккультизма, эзотерики и прочих яств, обратилась, наконец, к источнику воды живой. Христианство открылось совершенно неожиданно — благодатным призывом: стоило войти в православный храм, как все напряженные поиски истины внезапно прекращались. Сердце безошибочно свидетельствовало, что вожделенная истина здесь, что иной истины нет.

Но как перевести эту истину в сознание? А осознав ее умом, как жить по ней?.. Ответа не было. Ибо среди моего окружения не было исповедующих Православие. Не было в то время духовных книг. Не было духовного наставника. Шел 1984-й год… И (страшное кощунство!) крестившись, я продолжала пребывать практически в тех же оккультных заблуждениях. В те годы многие, осознав всю ложь безбожного материализма, с надеждой искали любых проявлений «высших» сил, мечтали о приобщении к любой духовности. И самиздатовские брошюры о «высших» силах и их «счастливых» обладателях (Порфирии Иванове, Рерихах и прочих лжеучителях человечества) буквально пленили умы и сердца жаждущих сбросить с себя оцепенение тупой животной жизни. И многим представлялось, что все те «высшие» силы суть действия единого благого божественного разума. Таковым было повальное заблуждение деградировавших масс, забывших за годы официального безбожия своего Спасителя.

И когда благодать православных храмов коснулась моего дотоле мертвого сердца, то развращенный мой ум, не просвещенный учением Христовым, стал пытаться, привычным для него образом, подогнать и Православие под свои ложные мировоззренческие категории. Ему (этому больному уму) представлялось, что христианство и экстрасенсорика — это если и не одно и то же, то уж, во всяком случае, экстрасенсорика вполне допустима в рамках христианской жизни. Более того, разгоряченная фантазия уговорила уснувшую совесть, что сия экстрасенсорика есть такой же дар от Бога, как и прочие творческие дары, как и все таланты пытливого человеческого ума.

Совесть подсказывала, что надо как-то изменить образ жизни. Но где пособие, которое укажет, как? И вот пособие найдено: это Евангелие. Казалось бы, читай и следуй! И грамотный человек читает: «Раздай все и следуй за мной». Но ленивое его сердце глухо к божественным глаголам, а потому пытливый ум лукаво причитает: «И рад бы раздать! Но куда следовать?» Избалованная совдеповским воспитанием душа привыкла к тому, что ее должны поставить в строй и в дружной шеренге повести к очередному «светлому будущему», но уже православному. Ну если не в строй, то уж непременно — за парту усадить и надиктовать свод законов, коим и должно следовать. А жить под сенью этого свода можно уже и самой: еще удобнее — никто не мешает. Одного по-прежнему недоставало в этой фантазии — духовного учителя.

И вдруг — фантастическое в те годы объявление: «В московском Доме техники на Волхонке — лекции прот. Александра Меня». Наконец-то началась новая жизнь — в истинном, как представлялось мне тогда, Православии: курс по истории религий, курс по катехизации. Надо отдать должное отцу Александру, выступал он, по тем временам, смело. На фоне тогдашних страхований и оглядок (а у власти еще были коммунисты) это впечатляло. Залы были переполнены интеллигенцией, оказавшейся в недавнем прошлом полностью оторванной от духовных корней Православия и вдруг возжаждавшей укорениться в истинной вере.

Надо признать, что кое-что в моей полностью затуманенной голове начало проясняться. Но это «кое-что» относилось скорее к обрядовой стороне Православия. Однако полное отсутствие у меня на тот момент духовного разумения не позволило запечатлеть в памяти все положения учения о. Александра. Одна лишь яркая мысль этого учения твердо усвоилась, ибо она повторялась неоднократно, — о том, что зерна божественной истины рассыпаны по всем религиям, что все мировые религии в чем-то подтверждают друг друга, а в чем-то друг друга дополняют. Отсюда следовал вывод, что только будучи разумным образом сочетанны между собой, они в состоянии явить миру истину в последней инстанции. И хотя православная вера признавалась приоритетной в этом сочетании, но лишь как одна из составляющих будущей «чистой» религии. В качестве доказательства того, что истинный Бог открывается в каждой из религий, о. Александр на одной из лекций организовал встречу с мусульманским религиозным деятелем. Диалог с ним касался общих якобы для Православия и магометанства мест в Библии и Коране.

Однако в те годы неофиту сверить учение о. Александра с истинно православным святоотеческим учением практически не представлялось возможным. Мало того, в этом у меня не возникало никакой необходимости — настолько велик был авторитет о. Александра, и настолько привычно было доверять ученым авторитетам. Так, составитель брошюры «Протоиерей Александр Мень. Быть христианином. Интервью и последняя лекция» (ANNO DOMINI, 1994) Марк Макаров (замечу, не принадлежащий к Православной Церкви) обращается к о. Александру в интервью с ним: «Многие люди приходят сюда, привлеченные и Вашим личным обаянием, и образованностью Вашей» (с. 11).

Так оно и было. При этом совершенно не важно, чья же заслуга была в том, что обаяние личности о. Александра завораживало умы аудитории, — его ли это заслуга или заслуга экзальтированной интеллигенции 80-х годов. Важно то, что на деле происходила подмена православного учения авторитетом обаятельной личности. Что же касается образованности отца Александра, то под ней следует понимать не что иное, как «широту» взгляда на «божественную» сущность не только всех христианских конфессий, но и всех религий и учений, ту широту, которую грамотнее будет (с точки зрения православной) определить термином «теоретический суперэкуменизм».

Я же, пытаясь глубже, как мне тогда казалось, понять православное учение, дабы применить его к своей жизни, а на самом деле подсознательно желая сочетать христианство с прежним образом жизни, стала периодически приезжать к о. Александру в его приход — за советом. Подкупали «широта» и «свобода» взглядов о. Александра, которые безоговорочно принимались мною за православное мировоззрение, так как иных православных проповедников мне тогда не приходилось слышать (хотя, как я узнала много позже, их тогда было предостаточно в Русской Православной Церкви). Особо утешало то, что у о. Александра можно было получить благословение на любую творческую деятельность.

Самым же поразительным оказалось то, что на мой вопрос: «Допустимо ли заниматься экстрасенсорикой?» — последовал, казалось бы, обнадеживающий ответ: «Вы же пользу людям приносите, исцеляя их; тем более что денег не берете! Конечно, благословляю, во славу Божию». Но надо признать, что после подобного благословения на душе стало неспокойно, — она подсознательно ожидала, что ее благословят изменить образ жизни, чем-то пожертвовать ради Господа, но об этом не было ни слова в беседах с о. Александром. Более того, не было в них ни слова и о необходимости покаяния и исповеди, как не было (ни в беседах, ни в лекциях) предостережений о кознях дьявольских. Враг рода человеческого как реальная личность, противодействующая истинному богопознанию и богообщению, вообще не упоминался в лекциях отца Александра, что было этому врагу, естественно, на руку.

Конечно, недопустимо сваливать на о. Александра то, что собственная греховная зашоренность столько лет не позволяла мне осознать, что основное христианское делание состоит в покаянии. Но несомненно, что насаждаемый о. Александром образ обмирщённого христианства (по сути, не Православия, а выхолощенного католицизма) отнюдь не способствовал покаянным прозрениям. В то переломное для страны время начала перестройки, когда рушились материалистические представления, стали проникать и в христианство идеи свободы, прав человека, гуманизма. Западные понятия об абсолютной важности общечеловеческих ценностей, якобы превышающих ценности христианские, начали просачиваться и в среду поверхностно мыслящих православных христиан (т.е. тех, которые не обладали опытом аскетического и мистического богопознания и не стремились к нему, ограничивая себя «широтами» «всестороннего» образования).

К сожалению, прот. Александр Мень относился (как я поняла много позже) к достаточно редкой категории именно такого «просвещенного» христианства. Свидетельством тому — его высказывания на лекциях об определенной зависимости христианства от достижений человеческого разума. Так, на с. 12 вышеупомянутой брошюры Марка Макарова о. Александр признается: «Для меня религиозное мировоззрение как-то иначе не мыслится, чем в плане эволюции». Подобные привнесения в христианство, основанные на «достижениях» падшего человеческого ума, являются рационализмом и гуманизмом и не имеют ничего общего с православным учением.

Но самым гибельным для меня оказалось то, что все представления о. Александра полностью и безоговорочно отождествлялись мною в то время с самой Русской Православной Церковью. И когда «широта» его мышления, которая некоторое время почиталась мною за глубокомыслие, перестала удовлетворять духовным потребностям, когда душа возжаждала глубины веры, то у меня возникло ложное мнение, что этой глубины не найти и в самой Русской Православной Церкви. И потому после трагической гибели о. Александра я некоторое время «самообразовывалась» чтением Евангелия, пока не попала в ужасную секту с заманчивым названием «Богородичный центр». Такой чудовищный выбор, несомненно, стал следствием «катехизации» у о. Александра. Это я попытаюсь обосновать ниже. А сейчас постараюсь подтвердить сказанное мной об о. Александре цитатами из вышеупомянутой брошюры Марка Макарова.

«Каждый из учителей, создавших мировые религии, я уверен, говорит нам истину… Магомет… говорил… что Бог ему взял и открылся… Можем мы верить? Да!.. я уже сказал: надо верить всем. Если мы верим, что Бог открывается, — он открывается всем по-разному… И я верю, что в каждом великом учителе Бог как-то действует» (с. 5, 6).

«Если в китайском миросозерцании небо — Цянь — является чем-то ориентирующим человека в жизненных вещах… то и это есть в христианстве… Брахманизм говорит нам о многообразных проявлениях Божественного… и это есть в христианстве» (с. 17).

«Повторяя различные молитвы, христианские подвижники могут быть уподоблены восточным, индийским, которые повторяют разные мантры. Здесь есть сходство и параллель» (с. 25).

Сравните это утверждение о. Александра Меня с мнением святителя Николая Сербского: «Бхагавад-Гита… — лишь прекрасное произведение человеческой мысли и ценность литературная, а никак не “хлеб жизни”, подобно Евангелию Христову» («Избранное», с. 516).

Приведенных отрывков вполне достаточно, дабы иметь основание утверждать, что в своих проповедях прот. Александр Мень навязывал слушателям антихристианские представления, называемые синкретизмом, согласно которому откровение истинного Бога проявляется в любой религии. Тем самым проповедник синкретизма, сколько бы он ни пел дифирамбов Иисусу Христу, лжеучением своим обесценивает искупительную жертву Христа Спасителя.

В подтверждение этой мысли приведу еще одну цитату из святителя Николая Сербского: «Другие веры исходят… от людей, которые говорили о духовном мире или по своему природному разумению, или по обману от злых духов… Поэтому не может быть и речи о сравнении или уравнивании свидетельств Христовых с остальными вероучениями и верованиями, распространенными по белому свету… Православная Церковь — искони единственная истинная Христова Церковь в мире — от начала поддерживала веру в Евангелие, не оглядываясь ни влево, ни вправо и не опираясь ни на иные верования, ни на естественные науки. Ибо когда идешь за зрячим и прозорливым Путеводителем, не нужно и смешно даже спрашивать дорогу у одноглазых и слепых. Святые отцы… не допускали ни малейшего компромисса ни с кем и ни с чем… что возникло или устанавливалось вне Христа и Его Евангелия» («Двести слов о вере и любви», с. 11–14).

То же самое подтверждает и профессор МДА А.И. Осипов: «У него (прот. Александра Меня) встречается ряд вещей, которые являются совершенно неверными; причем, это вещи, которые имеют принципиальный характер, вещи очень серьезные… Он пишет, что индийские брахманы достигали того же самого, что достигали и переживали и аскеты “всех времен и всех народов” (а если перевести, то “всех религий”), только называли по-разному эту постигаемую ими реальность, именно: даосисты это называли дао, буддисты — нирвана, каббалисты — энсоф, а христиане — Богом. Это же теософия чистой воды! Христос, получается, и не нужен! Оказывается, все аскеты всего мира без всякого Христа постигают одну и ту же реальность?! Эта типичная теософская идея у него неоднократно проходит. Здесь просто ниспровержение христианства, как такового!.. Но есть у него и другие вещи… Так, в “Вестнике Р.Х.Д.” есть интервью, которое он давал своим соотечественникам, евреям. Они спрашивали его: “На что нам ориентироваться?” Ответ: “Я не советую ориентироваться ни на католическую, ни на православную Церковь, а на единую церковь будущего надо ориентироваться”. И это говорит православный священник! Это уже свидетельствует не только о его богословских воззрениях, а о чем-то более серьезном» (из лекции профессора А.И. Осипова).

Теперь, когда мне в какой-то степени удалось раскрыть пагубность влияния псевдоправославного учения о. Александра на мое духовное состояние, попытаюсь объяснить роль этого учения в моем последующем одиозном выборе. Ибо уже в 1990 году (вскоре после гибели о. Александра) я стремительно попадаю в страшную секту «Богородичный центр» (далее — Б.Ц.) и надолго в ней укореняюсь. Поразительно, но я прихожу к парадоксальному выводу, что там наконец-то обрела истину. Тут, несомненно, налицо моя полнейшая беспринципность. Однако, не снимая с себя ответственности за легкомысленное предательство Русской Православной Церкви, я осмелюсь утверждать, что выбор мой был целиком и полностью основан на «катехизации» прот. Александра Меня.

В журнале «Собеседник» за 1990 г. я прочитала статью «Плач Богородицы». В ней говорилось, что некоему «старцу» Иоанну «открылась» Богородица и просит его идти и призывать Россию к покаянию, так как последние якобы времена, гибнет Россия и весь мир. Не имея, «благодаря» учению о. Александра, ни малейшего представления о лукавых кознях дьявола, не имея в то время возможности слышать современных предостережений Церкви о псевдостарчестве, я безоговорочно поверила слову «богородицы». Не было у меня никаких оснований для сомнений, ведь о. Александр говорил: «Если мы верим, что Бог открывается, — он открывается всем по-разному».

Тем более что «Сама Царица Небесная», которая открылась «старцу» Иоанну, призывает не на пустые разговоры, а на подвижнический путь покаяния: «Господь распят вашими грехами… Бога надо не исследовать, а следовать Ему». Это было созвучно моему поиску мистической глубины веры, которой не было у о. Александра. Лишь много позже осознала я, что мистика та была не от вышних, но от нижних. Но в то время призыв к покаянию прозвучал, словно гром среди ясного неба. Ибо на ясном небе отца Александра соседствовали все религии, «ориентирующие, как и в китайском миросозерцании, в жизненных вещах». Тут же явно не до «китайского миросозерцания», так как «гибнет Россия», и не до «жизненных вещей», так как чтобы спасти себя и всю Россию, а заодно и весь мир, надо, оказывается, каяться.

И мысль о необходимости покаяния, которая у о. Александра была как-то затушевана его интеллектуальным мудрованием, всплывает в моем разуме на надлежащее ей главное место, достойное христианина. Тем более что сподвижники «старца» разъясняют: у них никакая не секта, но сам «отец Иоанн» рукоположен в так называемой «Истинно-Православной Церкви», которая в послереволюционные годы отделилась от Русской Православной Церкви. Последняя якобы пошла на сделку с властями и вместо покаяния проповедует мирские ценности. Последняя мысль не резала моего слуха, так как в проповеди мирских ценностей мне пришлось убедиться на лекциях о. Александра: «Религии в мире есть часть культуры» (брошюра Марка Макарова, с. 26). Я и не догадывалась, что совершенно недопустимо было отождествлять синкретические воззрения о. Александра со святоотеческим учением, которое сохраняется в Русской Православной Церкви.

Я, естественным для себя на тот момент образом, сделала выбор в пользу Б.Ц., посчитав его более православным, нежели Русская Православная Церковь, ибо там впервые услышала призыв к покаянию и к аскетическим подвигам, о которых и не мечталось у о. Александра. Потому я долго не усматривала в этом шаге никакого предательства православной веры. Кроме того, там мне неожиданно открыли глаза на духовную сущность экстрасенсорики, на которую охотно благословил меня о. Александр. «Духовник» Б.Ц. (который до этого некоторое время подвизался в Оптиной Пустыни) строго разъяснил мне, что экстрасенсорика — это оккультизм, а оккультизм — это тяжелейший грех, это богоборчество. С ужасом прозрев на содеянное мною и полностью отринув прежние заблуждения, в том числе и те из принятых от о. Александра, на которые смогла тогда прозреть, я безоговорочно стала доверять «наставникам» Б.Ц. как носителям христианской истины.

Мне и невдомек было, что «прозрение» о греховности оккультизма, равно как и наставление о необходимости покаяния, я могла бы получить еще тогда от рядового батюшки Русской Православной Церкви, не мудрствующего лукаво на темы мировых религий. Но в то время мне представлялось, что к батюшкам не подойти, так как они заняты только требами. «Священники» же Б.Ц. были доступны, а «божия матерь» призывала читать «Лествицу» и следовать ей.

Однако я никому не посоветую, в поисках истины и покаяния, ринуться в Б.Ц. Избави Бог! Так как центр этот вовсе не Богородичный, каковым он себя именует. Ибо те откровения, которые чуть ли не ежедневно поступают главе этой секты Вениамину Береславскому, объявившему себя пророком Иоанном, исходят на самом деле от беса, нагло величающего себя «Богородицей». Но чтобы это понять, мне пришлось «подвизаться» там много лет, так как бес коварен. Он и к покаянию призывает, и к несению креста, и проповедует любовь к Богу и к ближним. Но при этом он хитро смешивает Евангельскую правду с бесовской ложью.

Святитель Николай Сербский так называет эту адскую смесь: «Смешанные вместе добро и зло дают зло», — и добавляет: «Бог и дьявол не могут быть под одним кровом» («Миссионерские письма»).

А святой Игнатий Богоносец в своих «Посланиях» пишет: «К яду своего учения еретики примешивают Иисуса Христа, чем и приобретают к себе доверие, но они подают смертоносную отраву в подслащенном вине. Незнающий охотно принимает ее и вместе с пагубным удовольствием принимает смерть» (глава 6).

Этот псевдобогородичный бес начал с призыва своих легкомысленных последователей на высоты аскетических подвигов, упорно предлагал им следовать преподобному Симеону Новому Богослову, исихастам, рекомендовал им по 3 тысячи поклонов в день и по 2–4 часа сна в ночь, вопреки православному учению о трезвении и смиренномудрии, насмехался над своими учениками, ввергая их в состояние глубокой прелести, порой доводя до помрачения ума. Тех же учителей Православной Церкви, которые предостерегали от подобных обольщений (святителей Игнатия Брянчанинова, Феофана Затворника и др.) дерзкий бес оклеветал (устами главы секты Береславского). Пользуясь духовной безграмотностью членов секты (в том числе и Береславского), он ведет их к явной погибели. Спекулируя на Евангельских истинах, злой дух (под маской Богородицы) ловко подмешивает к ним небольшую, на первых порах, долю лжи, а по мере приема ее, когда души становятся все менее чувствительными к обману, потчует их сполна своей ядовитой ложью. И все это — под видом христианства и от святого имени Божией Матери.

Характерно, что глава секты, вначале на практике пытавшийся следовать монашески-аскетическим путем Православия, в дальнейшем, подобно прот. Александру Меню, стал синтезировать православно-католический вариант религии, а в итоге перешел к идее построения «Храма Мира» — мечте, созвучной чаяниям протоиерея Александра Меня об объединении всех религий. Покаяние, к которому слезно призывала на первых порах «богородица», она вскоре ловко превратила в карикатуру на покаяние. Затем эта лукавая дама предложила католический вариант «подвижничества» — так называемую «любовь» (взамен «тупиковому» покаянию) — идея, не чуждая и о. Александру.

Эта внешняя «любовь» воплотилась в Б.Ц. в виде хороводов, плясок, перемежающихся с евхаристическими молитвами. Появились объятия перед причастием и прочие супервосторженные экзальтированные действа. Подобные многотысячные собрания в громадных залах стали называться соборами. На них приглашались инославные, глава дзенбуддистов, буддисты и представители неопределенной религиозной ориентации. В качестве дорогих гостей там рады были принять и диссидентов, в том числе и церковных.

Из церковных диссидентов, выступавших на «соборах» Б.Ц., назову художника-авангардиста Стефана Линицкого (ныне — «митрополита» одной из «истинно-православных» лжецерквей), журналистку Зою Крахмальникову, а также бывшего священника Русской Православной Церкви (и друга о. Александра Меня) Глеба Якунина. Все они превозносили главу Б.Ц., удостаиваясь ответных превозношений от него, а Глеб Якунин, в частности, утверждал, что наконец-то он нашел, в лице Б.Ц., истинную церковь в России, ибо та, прежняя, т.е. Русская Православная, окончательно погибла. Правда, несмотря на столь восторженный отзыв, он не поспешил стать членом Б.Ц., а примкнул к одной из лжецерквей, в которой прот. Александра Меня «канонизировали» и почитают как святого.

Члены же Б.Ц. не подозревают, что слово их «богородицы» — ложь. Их призывают «каяться только в своих грехах и никого не осуждать». Ловко манипулируя известным православным аскетическим правилом, переиначивают его, подавляя всякое критическое осмысление происходящего и выдавая за норму попрание заповедей Божиих. Только усомнившись в истинности самого «слова богородицы», я стала искать в нем не просто подозрительные места, но несомненного доказательства ложности всей серии «богооткровений». И обнаружила среди слезно-сентиментальных потоков псевдодуховной «воды» одно из вопиющих «откровений» «богородицы». Это было ее обращение к своему «пророку»: «Апокалиптический Мессия придет и будет действовать в тебе». Комментарии излишни, ибо Мессия (Иисус Христос) придет на облаке, придет Он судить всех нас, в т.ч. и лжепророков. Тот лжепророк Береславский, которому дерзкий бес обещает столь славную миссию, погубил немало душ бесовскими бреднями (в том числе — и собственную душу, о которой не мешает ему позаботиться, если вдруг прозреет) и способен новые души губить, ибо по сей день заманивает к себе духовно неграмотных. Потому я, отвлекаясь от темы о. Александра Меня, взываю к обольщенным Береславским, да и к самому Береславскому: «Очнитесь! Так называемое “Слово Божией Матери” ведет вас к вечной гибели. Прозреть никогда и никому не поздно. И выход с Божией помощью можно найти».

Печально, что в связи с эсхатологическими настроениями в Русской Церкви среди ее прихожан гуляют так называемые «откровения Божией Матери». Так, один из православных монастырей распространяет листовки с «молитвами и пророчествами богородицы» из опусов Береславского. И еще одно ложное представление бытует среди ревностных не по разуму православных, которое повсеместно навязывается ими в качестве критерия святости, — о том, что мироточение иконы (в том числе самочинной) неоспоримо свидетельствует о святости изображенной на ней личности и об истинности тех ложных течений, в которые эти ревностные «учителя» вовлекают наивных. Предостережением от подобной ереси пусть будет нам пример многочисленных миро- и слезоточений в секте Б.Ц., в том числе во время бесчинных скомороших плясок перед «алтарем» и во время проклятий «всем миром» неугодных членов секты, а также тот факт, что в квартирах некоторых из сектантов мироточит всё — и портреты вождей секты, и богохульные антицерковные книги. В итоге хозяйки мироточивых квартир начинают «пророчествовать» по образу и подобию Береславского, вместо того чтобы каяться, к чему, видимо, призывает их Господь, попуская подобные мироточения. Как правило, доморощенные пророчества оказываются неугодными самому Береславскому, а «пророчицы» впадают в тяжелейшие состояния умопомрачения. Есть о чем задуматься православным охотникам за чудесами, самочинно канонизирующим угодных им личностей.

Возвращаясь же к о. Александру, хочу заключить, что путь, по которому он вел души и которым поныне идут его последователи, может увести весьма далеко от Православия тех, кто вовремя не опомнится. Почитателям же прот. Александра Меня я советую убрать с книжных полок его «творения», ибо много негодного могут они натворить в наших самоуверенных, слабых душах, и советую заменить эти сомнительные книги на неувядающие творения святых отцов, особенно святителей Игнатия Брянчанинова и Феофана Затворника. Их сугубо боятся бесы Б.Ц., а также синкретизма, экуменизма, гуманизма и прочих «измов», от которых так страдал о. Александр. Он был добрым человеком, но учение его уводит в сторону от Православия.

Я же должна признаться, что путь моего возвращения в лоно Церкви оказался непрост, как и у всех предавших ее, тем более что в Б.Ц. мне пришлось столкнуться с откровенной ненавистью к Русской Православной Церкви. И только милостью Божией мне приоткрылся крест, который несут те, кто пытается сохранить единство Церкви и дух Православия в ней. Их много, несмотря на кликушество злопыхателей, это дало силы и вселило надежду. Вот уже пять лет как я распростилась с Б.Ц. и хожу в православные храмы, регулярно исповедуясь и причащаясь. Моему духовному становлению в Православии немало способствовало то, что по выходе из Б.Ц. я постаралась изменить круг чтения даже православных изданий. Основным ориентиром в этом вопросе стали рекомендации святителя Игнатия Брянчанинова относительно разумной последовательности в чтении Святых Отцов и другой духовной литературы.

Хочу поведать еще об одной странности, связанной с о. Александром. Недавно я оказалась в одном из храмов в центре Москвы. Там служит священник Владимир Лапшин, горячий последователь о. Александра Меня. Он знаменит своими экуменическими выступлениями на прокатоличе­ском радиоканале «София» с нападками на Русскую Православную Церковь, запрещающую ему реформировать богослужение.

Но главное, что привело меня в недоумение на его литургии, — это поминание им на отпусте «священномученика протоиерея Александра». Я поинтересовалась у батюшки, уж не отца ли Александра Меня он поминает? Оказалось, что его самого. «Как же так, батюшка? Ведь он не канонизирован!» — вопросила я. На это о. Владимир объяснил мне, что о. Александр — местночтимый святой их храма, их общины, что они начали, а к ним и другие присоединятся. Так и канонизируют. «А как же? Так всегда и происходит канонизация», — убедительно заверил он. Но у меня, во-первых, осталось недоумение: мог ли кто-либо из правящих архиеерев взять на себя ответственность и благословить на местное почитание «священномученика протоиерея Александра» в отдельно взятом храме Москвы? И во-вторых, я думаю, что выскажу не только свое личное мнение, если позволю себе утверждать, что вопрос о его канонизации в Русской Православной Церкви вообще не может быть поднят. На мой взгляд, личность о. Александра никак не подпадает под критерии святости, необходимые для канонизации, несмотря на его трагическую гибель, тем более что его богословское наследие, мягко говоря, весьма сомнительно. О подобных случаях сомнительного богословия писал святитель Николай Сербский: «Еретические богословы облекли Спасителя в дешевые одежды языческой философии и ложной науки… назвали Православную Церковь пре­небрежительно “окаменевшей церковью”… из-за того, что эта Церковь “не приспосабливается ко времени”. Есть и в Православной Церкви… богословы, идущие по пути богословов еретических, считая, что Евангелие недостаточно сильно, чтобы самому себя поддерживать и защищать от бурь мира… Они всей душой с еретиками, но формально остаются в Православной Церкви. Православная Церковь как целостность отвергает таких богословов и не признает их своими, но терпит их по двум причинам: во-первых, ожидая, что они покаются и изменятся; во-вторых, чтобы… не толкнуть их под гору в объятия еретиков… а их души погубить. Эти богословы являются не носителями православного сознания и православной совести, а больными членами организма церковного» («Двести слов о вере и любви», с. 18–20).

Надо отметить, что есть одно общее свойство у почитателей прот. Александра Меня и у лжепророка Береславского — это отсутствие страха Божия. Это свойственно всем, ставящим свои личные ложные представления выше догматов и уставов церковных, которые они презирают. Отец Александр посеял богословские заблуждения, но этих ростков оказалось достаточно, чтобы из них произросли гнилые псевдодуховные плоды у его учеников.

Прихожане в храме о. Владимира Лапшина одеты супервольно: подавляющее большинство женщин в брюках и с непокрытой головой. Во время службы — постоянные хождения и приветствия. В определенный момент литургии происходит профанация: неожиданно начинается всеобщий обмен поцелуями, в том числе между лицами противоположного пола, что могло бы ввести в соблазн благочестивых прихожан, привыкших к целомудренному поведению в храме, если бы таковые оказались на обновленческой службе. За внешней формой этого ритуала сокрыт откровенно антицерковный смысл. Ведь «братские» целования приурочены к моменту «лобзания мира» между служителями алтаря, имеющими исключительное право на освящение Святых Даров. Прихожане же в столь важный момент литургии должны в страхе Божием осознавать высоту Жертвы, ради спасения их душ совершаемой. Однако вместо этого они пародируют внешнюю форму действий духовенства, совершающего таинство во оставление грехов прихожан, а отнюдь не ими, прихожанами, совершаемого. Это по абсурдности равнозначно тому, как если бы человек сам над собой стал совершать таинство Крещения. Но оказывается, что право священнодействовать даровано им настоятелем. Это — одна из «безобидных» реформ о. Владимира: в таинстве освящения Святых Даров должны участвовать миряне совместно с духовенством. Поэтому после дружного скандирования «Аминь», символизирующего сослужение мирян в таинстве Евхаристии, все мирянское «священство» храма, в том числе и женское, приступает к причастию по праву священства, не обязанного поститься перед принятием Святых Таин, но обязанного причащаться за каждой литургией. А после причастия — умилительно-прелестный ритуал — взаимообмен святым хлебом, который в православных храмах принято с трепетом вкусить вместе с запивкой после причастия. А чего только стоит зрелище на территории храма отца Владимира: только что причастившиеся три дамы оживленно беседуют над коляской с младенцем, и при этом все трое с упоением и беззастенчиво курят. Жизнь во грехе максимально облегчена, о страхе Божием упоминать не принято. Тем более, есть «замечательный» пример глубоко почитаемой в общине о. Владимира монахини Марии Скобцовой, в течение всей жизни не расстававшейся с папиросой. Читать и внимательно изучать труды этой одиозной монахини священник В.Лапшин нередко призывает с амвона.

Подобное отрицание страха Божия является следствием введенной в общине о. Владимира практики обязательного причащения за каждой литургией, даже несколько раз в неделю. Причем исповеди, как «искажения духа литургии», для причастников нет. Согласно учению о. В.Лапшина и прочих литургических модернистов, таинства исповеди человек должен сподобляться как можно реже (вплоть до одного-двух раз в течение жизни). Основное большинство прихожанок храма присутствует на богослужении и подходит к чаше со Святыми Дарами с непокрытой головой, вопреки предостережению апостола Павла: «Всякая жена, молящаяся… с открытою головою, постыжает свою голову» (1 Кор. 11, 5). В данном случае речь — о принципах, по которым строится вся жизнь общины: не быть похожими на прочих православных, цепляющихся за какие-то догматы, каноны и традиции.

В мировоззрение прихожан о. В.Лапшина изначально закладывается «утешительная» мысль об их «продвинутости», по сравнении с непросвещенной «массой» традиционно верующего православного большинства. Внушается мысль, что в силу этого они и есть то самое «малое стадо», открытое к иным духовным традициям. Все прихожане совершенно уверены, что эта их «открытость» к иным религиозным опытам и традициям — свидетельство их особой толерантности и незакомплексованности фарисейством. Однако, как только заходит речь о традиционном Русском Православии, вся толерантность о. Владимира мигом улетучивается, сменяясь неаргументированными нападками на оппонентов. Это можно услышать во время его проповедей по радио «София». Мысль духовных чад о. Владимира о собственной «продвинутости» как раз оказывается созвучной молитве евангельского фарисея: «Боже! Хвалу Тебе воздаю, яко несмь яко прочии человецы» (Лк. 18, 11). При столь радужных представлениях о «свободе во Христе» и о «простоте» отношения к Евхаристии почему бы, для полноты счастья, не закурить после причастия?

Вот они — плоды сверхчастого обязательного причащения при отсутствии таинства исповеди, а точнее говоря, плоды профанации Евхаристии, проводимой в общине священника В.Лапшина. Плоды, что называется, налицо и говорят сами за себя. Ведь чтобы причащаться так же часто, как это было в древней Церкви в апостольские времена (а все обновленцы, впрочем как и протестанты, оправдывая свои литургические реформы, всегда ссылаются на практику древней Церкви), надо, чтобы и жизнь наша соответствовала житиям христиан апостольской эпохи. А пока мы сего не достигли, должно искренне исповедоваться перед каждым причастием в своих грехах и немощах. Плоды же искренней исповеди непременно являют себя в обретении причастниками страха Божия.

Однако у о. Владимира цель иная — искоренить страх Божий из сердец своей паствы и радиослушателей. Поэтому в своей литургической, пастырской и особенно проповеднической практике о. Владимир постоянно ссылается на труды протопресвитера Александра Шмемана, отличавшегося своими крайне модернистскими взглядами, в том числе в области литургики. Его наследие о. Владимир оценивает выше святоотеческого. В своей проповеди о. Владимир как-то раз сказал, что тот, кто не читал трудов прот. А.Шмемана, тот не является церковным человеком! «Шмеманизм» является одним из краеугольных камней в священнической деятельности о. В.Лапшина, наряду с учением о. Александра Меня и монахини Марии Скобцовой. Святитель Феофан Затворник весьма строго предостерегал от подобных модернистских «учителей»: «Они всегда выступают в одеждах овчих, с видом доброжелательства в поступках и с призраком истины в речах. В наше время одежда их сшита из прогресса, цивилизации, просвещения, свободы мыслей и дел… Все это льстивая прикрышка. Потому-то, встречая выставку этой одежды, не спеши открывать уха твоего речам одетых в нее пророков» («Мысли на каждый день года», с. 138–139).

Призывал святитель Феофан и к тому, чтобы не переусердствовать частым причащением: «Надо причащаться все четыре поста… Можно… причащаться в Великий и предрождественский по два раза… Можно и еще прибавить, но не слишком, чтобы не оравнодушиться» (I, с. 185). «…Не надо учащать, потому что частость эта отнимает немалую часть благоговения к сему величайшему делу» (III, с. 500). Обстановка же в общине отца Владимира как раз и свидетельствует о том, что «немалая часть благоговения» отнята у прихожан храма сверхчастым причащением при отсутствии Таинства исповеди[1].

И еще одна общая черта в храме священника Лапшина и в Б.Ц.: с их кафедр периодически раздаются призывы не бояться врагов, коими является для них священноначалие Русской Православной Церкви. «Да Бог с ними, с этими иерархами!» — регулярно восклицает отец Владимир во время проповеди в храме. То же, но в более грозной и грязной форме, вещает и лжепроророк Береславский. Смею утверждать, что эта лихость не имет никакого отношения к истинной смелости, которая тверда и смиренна, ибо отстаивает истину. В указанных же примерах — самонадеянное бахвальство, уверенное, по разного рода причинам, в собственном превосходстве и безнаказанности. Такое состояние может свидетельствовать о пре­лести, если не о чем-то более страшном.

Обладатели этого «бесстрашия» убеждают себя и своих последователей, что с ними Бог и что Бог покровительствует исключительно им, «открытым» и «просвещенным» христианам. На них якобы Самим Богом возложена историческая миссия построения «церкви будущего», в которой для традиционного святоотеческого Православия не должно оставаться никакого места.

В заключение признаюсь, что у меня нет личных счетов ни к о. Александру, ни, тем более, к о. Владимиру, и даже к лжепророку Береславскому, но есть серьезная обеспокоенность, что по их «милости» гибнут души, не просвещенные в Православии, но пытающиеся искать истину там, где ее невозможно обрести.

И наконец, приведу отрывок из открытого письма о. Александру Меню, написанного в 70-е годы ХХ века. Авторство приписывается церковным преданием митрополиту Ленинградскому Антонию (Мельникову). Автор пишет, что кто-то «особенно заинтересован иметь в Православной Церкви своих “постовых”, которые встречали бы людей, искренне идущих к Истине, и… провожали бы далеко в сторону от нее, стараясь, однако, уверить, что ведут их верно, именно к Православию. Задача таких “постовых” — под видом правды проповедовать ложь». А далее автор недвусмысленно утверждает: «Таким “постовым”… в Православии и являетесь Вы, отец Александр. Это Ваша давняя, продуманная и добровольно на себя взятая миссия. Мне известно, что Вы сами это хорошо знаете… Одним из Ваших орудий… является подмешивание в Православие, основанное на святоотеческом Предании и святоотеческом духе, различных чужеродных примесей из области западного Богословия, философии, мирской и обмирщенной науки и т.п. Это — подмешивание в учение Духа Святого антидуховных плотских мудрований, что выдается и принимается за “широту взглядов”, модную в наше время в некоторых околоцерковных кругах».

Пример священника Владимира Лапшина пусть насторожит многих. Ласково обращаясь «родные мои», постоянно говоря о свободе во Христе вне догматов и вне послушания священноначалию, о. Владимир приведет вас ко Христу мифическому в протестантском его понимании, ибо учителями своими он имеет не святых Отцов Церкви, а сомнительных мудрователей в виде прот. Александра Меня, прот. Александра Шмемана, монахини Марии Скобцовой. Этот путь, возможно, опаснее сектантского, так как под видом Православия проповедуются антицерковные учения, цель которых — постепенно насаждая «протестантизм восточного обряда», низвести Православие до уровня ложного христианства.