«Трава целебная — русская книга»

Писатель-юбиляр отвечает на вопросы

— Владимир Николаевич, что вы думаете о современном состоянии русской (именно русской, а не русскоязычной) литературы. Существует ли она сейчас вообще?

— Ну, если люди читают, значит, они что-то читают. В отсутствии классиков оживились пишущие, чующие в себе тягу к писательству. Если она реализуется трудами во славу Божию, во спасение Отечества, это хорошо. Пусть одарённость невелика, но она хотя бы нравственна, то есть спасительна. Другое дело, что самомнение ведёт к греху гордыни, от этого чтение таких сочинений причиняет только вред. Но должно же быть заповеданное нам чувство рассуждения: спасает эта книга или губит. Вон собаки, они же в болезни не всякую траву едят, только целебную. А мы, и общество, и каждый в отдельности, очень больны душевно и духовно, хотим исцеления, а сами хватаемся за любую пищу: убиваем дар времени детективами, бульварщиной, биографиями знаменитостей, которые хвалятся своим развратом. Да ещё и вперяемся в помойку телеэкрана, который вдалбливает: жить в таком мире страшно и невозможно. А в утешение развлекает пошлостью жваноидов-галкиных-хазановых-давайпоженимся. То есть литература русская худо-бедно живёт, но её надо выловить в мутном потоке книг и публикаций.

— Любите ли вы перечитывать сами себя? И есть ли такая ваша вещь, которая вам сейчас особенно дорога?

— Люблю — не люблю, приходится. Идут переиздания, надо вычитывать. Что-то добавляю, что-то убавляю. Но, если даже что-то и нравится, тут же горькая мысль: это же сорок лет назад написано и, если не прочитано, значит, написано плохо.

— Первая ваша вещь, которую я прочитал, была «Живая вода». Тогда (в 80-е годы) она меня поразила… А что вы сейчас о ней думаете?

— Штука в том, что у меня рукописи, в отличие от Булгакова, горят. Ему, конечно, Воланд сделал рукописи несгораемыми. А у меня «Живая вода» вышла в свет вся обтяпанная, изуродованная. Радости публикация не принесла. Но люди читали, хвалили. Переводили её, переиздавали, экранизировали. Но мне-то тут чему было радоваться — сгорели все варианты. Как и «Сороковой день».

— Вы много раз ходили в Великорецкий крестный ход. Если можно, расскажите в немногих словах о том, что этот ход дал вашей душе? А может быть, бывали в те дни какие-то интересные встречи с православными?

— Великорецкие хождения – это школа любви, молитвы, всесветное счастье поклонения Богу за Его великую к нам милость. Я много писал о Крестном ходе на Великую. («Крестный ход», «Великорецкая купель»). Последняя публикация о нём «Неделя в раю» («Наш современник» № 4) безобразно и жестоко изуродована, наполовину урезана. Но что с них взять!

— Есть ли в русской классической литературе писатели, которые вам в высшей степени неприятны? Такие писатели, которых бы вы ни за что не посоветовали изучать в школах?

— Да то же «Воскресение» Толстого, статьи его о религии. Тех же Белинского, Писарева, Чернышевского… Многое, революционное из Некрасова… Но сейчас всё так усечено, что я уже не знаю, что осталось в программе, что сброшено «с парохода современности». (Интересно, что те, кто сбрасывал, уже и сами давно сброшены.)

 Когда мы написали в Министерство просвещения просьбу вернуть в школьные программы роман Фадеева «Молодая гвардия», знаете, что ответили? — «Действие романа происходит за границей».

 А что особенно бы советовал: увеличить часы на древнерусскую литературу. Она не «давно пройдена», — она вся впереди. По силе выражения чувств, по уровню единства слова и его значения.

— Что вы думаете о таком современном течении в русской мысли, как «православный социализм»?

— Может быть, в средние века было движение за православный феодализм? Думаю, это очередное выдрючивание тех, кому спокойная православная жизнь не по нраву. О, сколько я видел борцов за чистоту православия. А спросишь, в какой храм ходите, давно ли исповедовались, причащались, тут обида: когда им ходить, они же борцы.

— Русский язык сегодня захлёстывает волна иностранных заимствований. А может быть, это не так уж страшно? Вот при Петре было нашествие немецкой лексики, в XIX веке – французской, — и ничего, русский язык выстоял и даже дал величайшую в мире литературу. Может быть, и сегодня не стоит чересчур волноваться?

— Пока мы не волнуемся, русский язык вытесняется. Родной язык. Зачем нам учить иностранные языки? Зачем? Кому надо для бизнеса, он его быстро выучит. А остальные 99 процентов его быстро забывают. Дивное дело — за два-три года ребёнок в совершенстве владеет языком папы-мамы, а в школе за 11 лет не может освоить чужой язык. И это нормально: все знания о мире и получаются через «великий и могучий» русский язык.

— Вы родом из Вятской земли… А кроме вашей малой родины — есть ли у вас в России особенно любимые уголки? Какие русские города (посёлки, деревни) вы особенно любите?

— Очень и очень многие. И часто, всегда неожиданно, до какой-то физически ощутимой памяти зрения, слуха вспоминаются грады и веси любимой Отчизны. Ведь всё исходил и изъездил. Вятка, Север, Сибирь, Урал, Крым, Украина, Беларусь, Приднестровье и, конечно, Ближний Восток, Святая Земля, Афон. Европу не вспоминаю никогда (исключение Греция, Сербия, Болгария, Италия). Европа — механический муравейник. Она мертва, а покойников у нас украшают. Если уже по улицам идут однополые – агенты ада.

— Русское православное сообщество до сих пор не успокоилось после двух ошеломляющих событий: с одной стороны — встреча с папой в Гаване, а с другой стороны — отказ от участия в Критском соборе. Что вы думаете о них, как они затронули вашу душу?

— Ну, встретились, ну и что? И что изменилось? Что, Святейший велел папу поминать на Литургии? Почитайте статьи и проповеди нашего Патриарха, относящиеся к католикам, и успокойтесь. Очень мне понравилась шутка Святейшего, когда на встрече с ним (при создании Общества русской словесности) один из пришедших стал неумеренно восхвалять Патриарха за эту встречу, а Святейший, деликатно прервав, сказал буквально: «Всё-таки моя фотография с пингвином вызвала бо´льший интерес, чем эта встреча». Уверен, что шутку эту через час узнали в Ватикане.

 И вспомним, сколько лет, месяцев, недель, дней вернувшийся с Флорентийского собора русский митрополит Исидор славил папу? Минуту! Думаете, кто-то из митрополитов сегодняшней России сможет увеличить этот срок? Уж если ересь жидовствующих побороли. Конечно, надо быть начеку. Но не впадать в страхования.

— У вас ведь есть и журналистский опыт… Он что-нибудь дал вам, как писателю?

— А я вообще всю жизнь журналист. Вся моя книга странствий «На днях или раньше» насквозь журналистская. Газета, журнал — это, конечно, каторга. Но если стоять на твёрдом основании любви к Родине, если любой материал делать под углом спасения России только на православном пути, то Господь поможет превратить каторгу в радость служения.

Со всею сердечностью раб Божий Владимир Крупин.

http://www.pravpiter.ru